Рудольф Баландин - «Клубок» вокруг Сталина
О настроениях среди некоторой части рабочих можно судить по следующему документу:
«В Смольный, в областной комитет ВКП(б)
Заявление
Прошу разрешить мне отомстить за вождя города Ленинграда, тов. Кирова… Мы должны охранять всемирных вождей и если нашего одного вождя убили товарища Кирова, то попавших к нам классовых врагов… прошу дать мне их расстрелять под охраной и я бы стал стрелять не одной рукой, а с двух и сразу же уложил двух как паразитов всемирного пролетариата, и всех бы я их перестрелял…
Я лично беспартийный рабочий, бывший член партии и работаю на заводе «Электроприбор»…
Рябов»(орфография подлинника).
Увы, нельзя выяснить, насколько искренним был этот человек в своей лютой ненависти к «паразитам всемирного пролетариата», и за что его исключили из партии, уж не за принадлежность ли к оппозиции?
Однако крупные партийные деятели по своей прыти и требованиям террора перещеголяли даже этого рабочего. Вот что говорил Н.С. Хрущев на партактиве Москвы в июне 1935 года:
«…На предприятиях у нас были случаи порчи оборудования, в столовых отравления пищи. Все это делают контрреволюционеры, кулаки, троцкисты, зиновьевцы, шпионы и всякая другая сволочь, которая объединилась теперь под единым лозунгом ненависти к нашей партии, ненависти к победоносному пролетариату».
Тут уже видится стремление все подряд, даже собственные огрехи и недостатки в работе, свалить на врагов, которые всем скопом именуются контрреволюционерами.
В то же время Троцкий возлагал ответственность за убийство Кирова на Сталина. Но это не было примитивное и бездоказательное утверждение того, что Сталин сам приказал организовать это преступление. Троцкий исходил из общей политической ситуации:
«Политическая и моральная ответственность за самое возникновение терроризма в рядах коммунистической молодежи лежит на Сталине. Террористические тенденции в рядах коммунистической молодежи являются одним из наиболее болезненных симптомов того, что бонапартизм исчерпал свои политические возможности, вступил в период самой ожесточенной борьбы за существование».
(Из статьи «Сталинская бюрократия и убийство Кирова» — «Бюллетень оппозиции», 1935, № 41.)
Надо бы только заметить, что сам по себе терроризм возник и активно проявлял себя в политической жизни России задолго до Сталина, еще в XIX веке, а в революционные времена поощрялся и самим Троцким. Он приказывал беспощадно расстреливать, к примеру, отступивших бойцов Красной армии, а также выставлял сзади наступающих частей пулеметные отряды, которые должны были стрелять по своим, если они начнут отступать.
Однако дело не только в прошлом. Сейчас Троцкий лицемерил еще и потому, что старательно забывал недавнее прошлое. В эти тревожные годы еще до убийства Кирова он попытался перейти к террористическим действиям прежде всего против Сталина. Так что статья, отрывок из которой приведен, должна была служить еще и своеобразной «дымовой завесой», скрывающей подлинные замыслы Троцкого.
…С 1932 по 1939 год одним из секретарей и телохранителей Троцкого был француз Жан Ван Ейженорт. Последующие 30 лет он оставался консультантом архива Троцкого в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета. Он написал книгу: «С Троцким в ссылке: от Принкипо до Койоакана».
Н.Г. Фельштинский — редактор-составитель и комментатор нескольких десятков томов архивных документов — писал о нем: «Трудно найти человека, ближе знавшего в те годы Троцкого».
Незадолго до смерти Ейженорт заявил своему биографу Аните Феферман: «Имело прямой смысл убить лично Сталина…
Конечно же Сталин должен был быть уничтожен… В Советском Союзе назревало очень много разных событий, начиная с 1932 года и до убийства Кирова в 1934 году».
Если доверять мнению такого авторитетного троцкиста, Сталин вынужден был действовать в целях личной защиты, разворачивая массированные репрессии против оппозиционеров разных направлений. В ту пору его личность олицетворяла единство СССР и генеральную линию партии, направленную на строительство социализма в одной стране.
Все дело в том, что нацеливались на Сталина, как мы знаем, и белогвардейская, и германская разведки. Можно предположить, как были распределены роли. Германский консул обеспечивал материальную «подкормку» Николаева. Немецкие друзья из 74-й квартиры или их знакомые выполняли роль раздражителя, подбрасывая и без того кипевшему ревностью, униженному и оскорбленному Николаеву письма, провоцирующие его на преступление.
Неуравновешенного ревнивца, по всей вероятности, разрабатывали «втемную», и он не догадывался (возможно) о предопределенной ему роли. Этим можно объяснить его поведение на следствии и на скоротечном процессе. Агранов писал, что он держался стойко. Однако, вполне возможно, такая стойкость объяснялась тем, что ему просто-напросто нечего было сказать из того, чего от него добивались следователи.
Тем не менее из 13 человек оппозиционеров, привлеченных по делу «Ленинградского центра», семеро были достоверно знакомы с Николаевым. Из этой семерки Котолынов, Шатский, Ханик знали его с детства, а также работали вместе с ним в комсомоле.
Потом их политические линии разошлись. Эти трое стали оппозиционерами. Николаев принял участие в борьбе с новой оппозицией. Однако их личные связи оставались: их адреса и номера телефонов были в записной книжке Николаева. Вполне вероятно, что исключенный из партии и потерявший работу Николаев изменил свое отношение к оппозиционерам, а они, в свою очередь, могли пробуждать в нем ненависть к большевику-вельможе Кирову. В любом случае «германский» след был надежно законспирирован.
Другое дело — попытки белогвардейцев РОВС осуществить теракт против Кирова. Их главная цель была в том, чтобы вызвать социальную дестабилизацию советского общества, ответный массовый террор, направленный против преимущественно старой «неперековавшейся» интеллигенции, которую партийцы всегда подозревали в сочувствии к белой эмиграции. Но эти планы генерала Миллера (а вместе с ним, пожалуй, и абвера и разведки СД — Канариса и Шелленберга) не смогли осуществиться, вызвав рецидив «красного террора» 1918 года: помешали Фермер и Фермерша — генерал Скоблин и певица Плевицкая.
А вот зиновьевцы были обречены.
Клубок завязываетсяИз доклада Н.И. Ежова на пленуме ЦК ВКП(б) 6.VI.1935 г.:
«Часть (заговорщиков. — Авт.) все свои планы строит на организации покушения вне Кремля, для чего собирает сведения и ведет наблюдения за маршрутами поездок товарища Сталина; узнает, где он живет за пределами Кремля, в какие часы он больше всего выезжает и, наконец, ищет удобного случая для организации покушения на Красной площади во время демонстрации.
Другая часть главную ставку ставит на организацию покушения в самом Кремле, в особенности рассчитывая и добиваясь проникнуть на квартиру к товарищу Сталину».
Кто-то может возразить: все это выдумки тех, кто подготавливал репрессии против оппозиционеров. Откуда, мол, мог Ежов знать такие деликатные подробности планируемых втайне покушений?
Однако мы уже не раз говорили о том, какие ценные сведения получали органы госбезопасности от Фермера. Кроме того, во многие подпольные группы были внедрены секретные агенты. В окружении Троцкого тоже могли быть люди, сообщавшие о некоторых его высказываниях, которые можно было истолковать как переход к террористическим актам.
Весьма информированный автор, получивший доступ к рассекреченным архивам — В.З. Роговин, — пишет: «В 1932–1933 годах лозунг Троцкого «Убрать Сталина» находил все большую поддержку среди новых оппозиционных групп… Его дословно повторяли члены группировок Рютина и А.П. Смирнова. Все большая часть оппозиционно настроенных членов партии сознавала, что выход… один: отстранить от руководства Сталина». И добавляет:
«Однако было столь же очевидно, что свергнуть Сталина… путем партийной реформы уже невозможно. Это не могло не рождать в сознании отдельных оппозиционеров террористических настроений».
По его сведениям, после ареста группы Смирнова нелегальная деятельность троцкистов не прекратилась.
Сформировался нелегальный всесоюзный центр троцкистской оппозиции, готовивший побеги ссыльных оппозиционеров для перевода их в подполье и собиравшийся весной 1934 года, то есть вскоре после окончания работы ХVII съезда ВКП(б), созвать тайную всесоюзную конференцию троцкистов.
Зимой 1933–1934 годов ОГПУ, раскрыв этот центр, «узнало о сохранявшихся контактах Троцкого с оппозиционерами, находившимися не только на свободе, но и в местах заключения и ссылки».
Основу «Всесоюзного троцкистского центра» составляли нераскаявшиеся троцкисты, подвергшиеся репрессиям в 1927–1930 годах. По словам Роговина: «Предъявленное им обвинение в стремлении к консолидации, объединению и подпольной деятельности, по-видимому, имело известные основания». Было бы очень странно, если в стране, где вовсе не существовало единомыслия, исчезли сразу все сторонники Троцкого (многие из которых им искренне восхищались). А их опальный вождь был бы никудышным революционером, если бы не прилагал всех усилий к тому, чтобы объединить всех своих сторонников в СССР.
