Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 3
Освободившись, Лева начал переписываться с Валей, но вскоре переписка между ними прекратилась, и о дальнейшей ее судьбе Лева ничего не знает. В своем последнем письме к нему из Москвы Валя писала: «Я вышла замуж. Поздравлять с сыном или дочерью еще рано и вряд ли придется, так как я этих «цветков» не хочу. Насчет твоего поступления в мединститут: Лева, ты большую ошибку сделаешь, если не поступишь в Москве. Забудь на время свое положение и поступай в Москве. Я уверена, что ты поступишь. Таких толковых, преданных своей работе и учебе людей мало. А есть много чего порассказать…»
Средней Азии, в Каттакургане, он был безработным и ходил отмечаться на биржу труда. Всякая честная работа хороша, если она по силам и здоровью человека, но иметь призвание — это драгоценно. Лева же, по его вере, имел призвание от Бога, и поэтому ему теперь было особенно приятно, что опять займется лечебной работой.
Он вошел в районную больницу и радостно приветствовал всех: санитарок, санитаров, фельдшеров. Большинство из них были новые.
— Не знаю, найдется ли здесь для вас место? — говорил лаборант, здороваясь с Левой.
— Полагаю, если начальник санчасти направил, — возразил Лева, — следовательно, в работниках нужда.
Из своей комнаты вышел заспанный доктор Букацик и как-то холодно поздоровался. Лева пошел на кухню. Старый повар-китаец, которого он лечил от сифилиса, очень обрадовался приезду Левы и на его вопрос «как поживаете?» покачал головой и сказал:
— Ни как при вас, ни как при вас.
Из дальнейшей беседы с ним Леве стало ясно, что медперсонал сжился друг с другом и все лучшее тащит с кухни; в этом же участвует и врач Букацик. Когда здесь был Лева, он, проверяя состояние кухни, особенно следил, чтобы ни медработники, ни хозобслуга ничего лишнего не тащили из продуктов питания.
Лева пошел к Букацику поговорить о своей предстоящей работе. Тот, потупив голову, сказал, что нужно подумать, куда пристроить прибывшего. Лева был с ним в хороших отношениях, хотя, вероятно, этот старый врач не мог забыть, как доктор Тишин ставил Леву выше его. Но, с другой стороны, между ним и Левой не было ничего общего. Если с Тишиным Лева имел то общее, что они занимались вместе изучением медицины по присланному Леве руководству, то с Букациком он ни в шахматы, ни в шашки не играл и никогда не сидел праздно, слушая разные анекдоты. В то же время Букацик должен был бы, казалось, быть благодарным Леве, так как было время, о котором никто не знал, когда он приглашал Леву и просил лечить его от «малярии» вливаниями норарсенола. Лева отлично понимал, что у доктора никакой малярии нет, и ее тогда не было ни у кого, но эти вливания были прямым следствием того, что он заразился сифилисом. Об этом Лева никогда никому не говорил. (Теперь это не имеет значения, так как по возрасту Букацик давно уже оставил наш мир.)
— Ну, хорошо, — сказал Букацик, — мы тебя направим на обслуживание слабосилки: будешь их перевязывать, лечить, следить за их санитарным состоянием. А чтобы лучше за ними наблюдать, заодно и жить с ними будешь.
«Слабосилка» помещалась в самом дальнем, запущенном бараке. Это было длинное темное помещение с деревянными, нарами вагонной системы. В углу его была отгорожена небольшая комната, где помещался бригадир слабосилки. Там поместился и Лева.
Ему выдали кое-какие медикаменты для перевязок и медицинского обслуживания этих истощенных, ослабших людей.
Лева сознавал, что здесь он пришелся «не ко двору» и по всему видел, что ни Букацик, ни фельдшера его не желают. Морально ему было тяжело.
— Господи, ты все видишь, все знаешь, — молился он внутренне. — Не дай мне роптать, но смиряться.
Проходили дни. Все оставалось по-прежнему. В воздухе же между тем чувствовалось приближение осени. Местами листва на деревьях пожелтела. Это был особенно тихий день. Бригады ушли на работу, в бараках дневальные проводили уборку. После того как слабосилка пообедала, Лева направился к вахте, чтобы договориться с дежурным надзирателем о бане для своих подопечных. Но не успел он приблизиться к вахте, как несколько человек военных, держа в руках пистолеты, вошли в зону. Это было необыкновенно. Обычно в зону с оружием не входили. Эти люди вместе с надзирателями направились к баракам райбольницы. Надзиратели встали на определенных наблюдательных пунктах, а вооруженные вместе с некоторыми надзирателями вошли в больницу.
Прошел томительный час. Лева попытался войти в больницу, но его не пустили. Потом он увидел, как, бледный, трясущийся, вышел с вещами доктор, Букацик, за ним все фельдшера, лаборант и часть санитаров. Их окружили надзиратели и вооруженные и вывели за зону.
Леву вызвали к начальнику колонны.
— Органами разведки и следствия в больнице раскрыта контрреволюционная организация, — хмуро сказал начальник. — Все они арестованы и направлены в особую тюрьму для продолжения следствия и суда. Вы назначаетесь заведующим больницей.
— Но как же я могу работать, если нет никаких помощников? — спросил Лева. — Ведь больных-то побольше сотни.
— Осталась одна медсестра из воровского мира и некоторые санитары, они будут вам помогать. Я же позвоню начальнику санчасти, и она приедет.
Лева пошел в больницу. Там была настоящая паника. Больные волновались, шумели. Каждый думал: «Не ожидает ли и меня такая же участь?»
Лева позвал медсестру, небольшого роста, плотного телосложения девушку, сказал, чтобы она смочила сулемой полотенце, взяла доску назначения и направилась с ним в обход. Девушка охотно взялась помогать Леве. Она знала Леву уже давно и лечилась у него от сифилиса. Входя в палату, Лева прежде всего успокаивал больных, говоря, что следствие разберется, и если персонал не виновен, то он будет быстро возвращен в больницу. Если же не будет возвращен, то в ближайшие дни начальник санчасти пришлет другого врача, лаборанта и фельдшеров.
Многие больные знали Леву и были рады, что он делает обход. Усталый, измученный, Лева кончил свой трудовой день поздно ночью. Ввиду того, что в больнице лежали очень тяжелые больные, некоторые безнадежные, Лева перебрался на жительство из барака слабосилки в комнату доктора Букацика.
Ночь. Однообразно тикают часы. За тяжелых больных он спокоен. Медсестра обещала вовремя давать камфору и в случае ухудшения обещала его разбудить. Но Лева спать не мог. Картина происшедшего стояла перед глазами. До него доносились слухи, что то же самое происходит и в других колоннах. Везде, днем и ночью, как тихонько рассказывали приезжающие с этапами, во всех городах и селах арестовывают людей. И большинство из них исчезает бесследно — «без права переписки». Сердце Левы сжималось от сострадания к тем братьям, которых он оставил в колонне, где был Михаил Данилович Тимошенко. Как-то теперь сам он и другие с ним? Как Жора, брат Семякин и все, кто в центральном лагере? Прошел час, другой, а Лева все еще не мог спать. Наконец после глубокой молитвы он уснул тревожным, беспокойным сном.
Прошло несколько дней, и приехала начальник санчасти.
— Смирнский, ну что творится? Кто бы мог подумать, что здесь, в районной больнице, контрреволюция свила такое гнездо? Я все доверяла Букацику и другим, а оказывается, все они готовили что-то страшное. Почему вы мне ни слова не сообщили о них?
— Я ничего не знал, о чем они говорят и чем живут, — ответил Лева. — Когда я приехал, то пришелся, словно не ко двору.
— Я это знаю, — сказала врач. — Вот поэтому вы и уцелели, что даже не присутствовали при их разговорах. И знаете — то, что с вами там случилось, вы заступились за этих избиваемых беглецов, вам послужило во спасение. Ведь там тоже открыли целый ряд организаций, которые готовились. И все они арестованы. И это произошло тогда, когда вы сидели в карцере. Теперь их всех прибирают к рукам.
— Здесь нужен врач, — сказал Лева. — Больных очень много, я один не справлюсь.
— Где же я возьму врачей? Я уже писала в управление Сиблага, чтобы из распредов врачей направляли к нам. Как их ни арестовывают, все равно врачей в лагерях не хватает.
Начальница уехала, обещая устроить Леве командировку в управление за медикаментами, в которых чувствовалась острая нужда. Через несколько дней под конвоем Лева поехал за медикаментами. В центральной колонне, получая медикаменты, он узнал от воронежского брата, который был крупным специалистом по телефонной связи всего лагеря и свободно разъезжал везде по проверке связи, что многие и многие братья взяты в особые тюрьмы, так же как и другие заключенные.
Лева сильно желал увидеть дорогого брата Жору-скрипача, но его не было. Он был взят. От воронежского же брата Лева узнал, что Петя Фомин также был взят.
Находясь на этом лагпункте, Лева неожиданно встретился с сестрой, которая работала прачкой. По ее виду можно было сразу понять, что до родов остается немного.
