Кризис и Власть Том II. Люди Власти. Диалоги о великих сюзеренах и властных группировках - Михаил Леонидович Хазин
К 1928 году к финансированию Демократической партии (контроль над которой после поражения Дэвиса на выборах 1924 года полностью перешел к Таммани-холлу) подключилась семья Дюпонов в лице Джона Раскоба, финансового директора компаний DuPont и General Motors. В результате предвыборные фонды республиканцев и демократов впервые оказались сопоставимы[126], что, впрочем, не помешало республиканскому кандидату Герберту Гуверу, с 1921, года работавшему министром торговли в администрациях предыдущих президентов, одержать убедительную победу[127]. Тем не менее о единстве правящей элиты, очевидном в 1920 году, говорить больше не приходилось — налицо была нарастающая напряженность, обещавшая уже к следующим выборам вылиться в открытую схватку.
Однако политика не всегда имеет первенство над экономикой. В медленную эволюцию элитных раскладов вмешалось второе, куда более серьезное последствие кредитной экспансии 1920-х: мировой финансовый, а затем и экономический кризис. К середине 1929 года рыночные ставки по кредитам выросли до 7,75 % годовых[128], ясно показывая перегрев экономики (стремление занимать под любой процент в расчете на будущие прибыли). В августе началась стагнация на основных промышленных рынках — строительстве, стали и автомобилей. 3 сентября американский фондовый рынок достиг максимума в 381,7 пункта по индексу Доу-Джонса, после чего начал серьезную коррекцию[129]. В «черный четверг» 24 октября 1929 года индекс упал на 11 %, за ним последовали «черный понедельник» 28 октября (13 %) и «черный вторник» 29 октября (еще 12 %). За несколько дней рынок уничтожил треть капиталов, вложенных в акции, чем создал потенциальные проблемы для банков[130], ведь эти самые акции лежали там в качестве обеспечения по некоторым кредитам. Американская экономика вступила в очередную рецессию, от которых основательно отвыкла за 8 лет процветания.
Поначалу проблемы в экономике казались не такими уж и серьезными. За первые полгода, к весне 1930 года безработица выросла всего до 6,5 % — сравните с 10 %, достигнутыми в 1920 году. Фондовый рынок отыграл около трети своего падения, так что казалось, что проблемы позади. К концу 1930 года безработица составила 8,7 %, что также не было чем-то необычным; можно было надеяться, что после 10 % наступит перелом и рецессия закончится точно так же, как и большинство предыдущих — через полтора года после начала.
Однако кризис и не думал заканчиваться. Собственно, настоящий кризис, так называемый дефляционный шок (вспомним 2008 год), начался как раз в марте-апреле 1930-го. В течение этого года по всей стране начали возникать «гувервилли», стихийные поселки американцев, потерявших свои дома из-за невозможности платить по кредиту. В декабре обанкротился довольно крупный, и что более существенно, нью-йоркский[131] банк с громким названием Bank of United States. В феврале вместо ожидаемого перелома ситуация ухудшилась настолько, что в Миннеаполисе произошел первый (но далеко не последний) голодный бунт: сотни людей побили стекла в супермаркете и вынесли все содержимое.
В мае выяснилось, что экономический кризис носит мировой характер: в Австрии обанкротился крупнейший банк страны «Кредитанштальт», а заодно и само австрийское правительство. В балансах европейских банков образовалась дыра, закрыть которую в условиях действовавшего золотого стандарта оказалось невозможно — резервы были значительно меньше обязательств. Попытки спасти золотой стандарт, предпринятые группой Моргана и Банком Англии, ни к чему не привели, и 21 сентября 1931 года Англия отказалась платить золотом по своим обязательствам. Фунт стерлингов мгновенно потерял 30 % стоимости, и всем финансистам стало ясно, что отныне «только золото — деньги». Поскольку доллар еще оставался свободно конвертируемым, в течение месяца золотые резервы ФРС США сократились на 25 %; чтобы остановить «утечку золота», в октябре ФРС пришлось ужесточить денежную политику, что создало банкам дополнительные проблемы[132].
А производство и занятость тем временем продолжали стагнировать. В декабре состоялся первый «национальный голодный марш»: представители потерявших работу людей из разных штатов вошли в Вашингтон и развернули перед Белым домом плакат «Мистер Гувер, мы требуем еду и жилье». К концу 1931 года безработица достигла невиданных доселе 15,9 %, а платежеспособный спрос сократился настолько, что цены по сравнению с началом года снизились на 10 %. При такой дефляции даже беспроцентный кредит означал, что через год отдавать придется на 10 % больше, чем занимал; кредитование практически остановилось, а вместе с ним начала сжиматься[133] и денежная масса (в течение 1931 года она сократилась на 6 %).
К началу 1932 года надежд на скорое окончание кризиса (не рецессии) уже не осталось. В марте четыре тысячи бывших работников Форда пришли с «голодным маршем» под стены завода в Детройте и были обстреляны охраной и полицией (60 раненых, 1 убитый). В апреле 750 тысяч ньюйоркцев (больше чем каждый десятый) существовали исключительно за счет нищенского пособия в размере 8 долларов в месяц. С мая по июль ветераны Первой мировой войны, объединившись в Bonus army, стояли лагерем недалеко от Белого дома, требуя досрочных выплат причитавшихся им в будущем ветеранских бонусов; 28 июля их лагерь был уничтожен армейскими подразделениями при поддержке шести танков.
Жестокая расправа с ветеранами не сильно ухудшила репутацию правительства; ухудшать ее было попросту некуда. В ходе депрессии фамилия действующего президента превратилась в издевательскую приставку: «гувермобиль» — это автомобиль, в который запряжена лошадь, потому что нет денег на бензин; «гуверфлаг» — это вывернутый пустой карман брюк; «гуверсвинина» — это мясо кролика, подстреленного на заброшенной ферме; «гуверодеяло» — это газета, которой укрывается бездомный. Отчаяние американцев лучше всего выразил бывший президент Калвин Кулидж, который в декабре 1931 года заявил:
В другие периоды депрессии всегда можно было найти нечто устойчивое, что способно дать надежду, но сейчас, оглядываясь вокруг, я не вижу ничего, на что можно было бы понадеяться — ничего человеческого [Fox News, 14 января 2015].
Не лучше себя чувствовал и действующий президент, Гувер:
У самого Гувера было похоронное выражение лица. О встрече с ним в Белом доме госсекретарь Генри Стимсон сказал: «Это было все равно, что сидеть в ванне с чернилами». А скульптор Гутзон Борглум пошутил: «Если вы положите розу в руку Гувера, она завянет» [Chernow, 2010].
Именно в течение 1931 года[134] всем без исключения американцам, включая представителей правящей элиты, стало наконец ясно, что страна находится в серьезном кризисе. Меры, принимаемые правительством Гувера (а он не сидел сложа руки, о
