Сергей Волков - Почему РФ - не Россия
агонии белого фронта на Юге. Хорошо известны трагические последствия бездарно
проведенных эвакуаций Одессы и Новороссийска, в которых скопились почти все
отходящие белые части. В Одессе, в частности, попало в плен около 200 офицеров,
много их было захвачено в Екатеринодаре, при эвакуации Новороссийска в плен
попало по данным красного командования 2,5 тыс. офицеров. Некоторые потери
пленными были в ходе весенне-осенней кампании 1920 г. В общей сложности на Юге
России всего в плен попало к осени 1920 г. около 7 тыс. офицеров.
В Крыму при Врангеле насчитывалось всего 50 тыс. офицеров. Из примерно 150 тыс.
эвакуированных было примерно 70 тыс. военнослужащих, и это вполне согласуется с
тем, что в армейских лагерях, после того, как все сверхштатные штаб-офицеры,
больные, раненые и престарелые были отпущены из армии, разместилось 56,2 тыс.
чел., из которых офицеров могло быть до 15–20 тыс. (учитывая, что к 1925 г.,
когда в армии осталось 14 тыс., офицеров из них было 8 тыс.). Отпущено в
Константинополе было, следовательно 14 тыс. — в большинстве офицеров
(проведенная осенью 1922 г. перепись офицеров, зафиксировала примерно 10 тыс.
офицеров — почти все из служивших на Юге России, но не бывших в рядах армии
после ноября 1920 г.). Всего, стало быть, из Крыма эвакуировалось до 30 тыс.
офицеров, и около 20 осталось в Крыму. Кроме того, после эвакуаций Одессы и
Новороссийска за границей осталось около 15 тыс. офицеров, и около 3 тыс.
нелегально вернулись в Россию.
Судьбы офицерства белых армий можно приблизительно представить следующими
цифрами. На Юге России в Белом движении приняло участие примерно 115 тыс.
офицеров, из которых 35–40 тыс. погибло, до 45 тыс. эмигрировало (15 тыс. до
осени 1920 г. и 30 из Крыма), и до 30 тыс. (около 7 тыс. пленных до осени 1920
г., около 20 тыс. оставшихся в Крыму, и около 3 тыс. вернувшихся в 1920 г.)
осталось в России. На Востоке воевало 35–40 тыс. офицеров, из которых погибло до
7 тыс. (примерно 20%), столько же эмигрировало, а большинство осталось на
советской территории. На Севере из 3,5 — 4 тысяч офицеров погибло не менее 500,
осталось (попало в плен) 1,5 тыс. (свыше трети), а половина эмигрировала (в
большинстве до начала 1920 г.). На Западе страны в белых войсках
(Северо-Западная армия, Русская Западная армия Бермондта-Авалова и формирования
в Польше) участвовало в общей сложности около 7 тыс. офицеров, из которых
погибло не более 1,5 тыс. (ок. 20%), а подавляющее большинство (здесь не было
проблем с эвакуацией) оказалось за границей, на советской же территории осталось
менее 10%. Из участников антисоветского подполья (приблизительно 7 тыс.
офицеров, не считая тех, кто потом воевал в белых армиях) удалось уцелеть и
выбраться за границу лишь немногим (не более 400–500 чел.). Таким образом, из
примерно 170 тыс. офицеров, участвовавших в Белом движении около 30% (50–55 тыс.
чел.) погибло, до 58 тыс. оказалось в эмиграции и примерно столько же осталось
на советской территории. Под «оставшимися в России» имеются в виду как попавшие
в плен, так и оставшиеся на советской территории и растворившиеся среди
населения. Подавляющее большинство их также погибло, будучи расстрелянными
сразу, как в Крыму или на Севере (где они были истреблены за несколько месяцев
почти поголовно) или в последующие годы.
Несколько тысяч офицеров (в основном местные уроженцы) служили в армиях
возникших на окраинах России государств — до 3 тыс. в украинской, около 20 тыс.
в польской, по нескольку сот в литовской, латышской, эстонской, по 1–1,5 тыс. в
финляндской, армянской, грузинской и азербайджанской. Служившие в армиях
государств, сохранивших независимость, естественно, остались за границей, из
служивших в петлюровской армии эмигрировала примерно половина, но из служивших в
закавказских армиях абсолютное большинство осталось в СССР.
Существует, кстати, распространенное заблуждение будто офицерский корпус после
1917 г. «разделился» и половина перешла на сторону большевиков, вплоть до того,
что у красных их было чуть ли не больше, чем у белых (причем не только в
национал-большевистской публицистике, где фантастика подобного рода является
краеугольным камнем самого учения, но и у лиц, большевикам не сочувствующих, и в
школьных учебниках). Одной из причин служит то обстоятельство, что в условиях,
когда в общественном сознании престиж советского режима упал, а русского
офицерства, как и всей досоветской традиции, вырос, факт службы офицеров советам
как бы оправдывал уже не офицеров (раньше-то выходцы из «бывших» не могли
сказать о них доброе слово иначе, как всячески подчеркивая и преувеличивая
массовость их службы большевикам, тогда как правоверные коммунисты стремились
принизить роль «чуждого элемента»), а, наоборот, — советскую власть.
Большевиками на 1 сентября 1919 г. было мобилизовано 35 502 бывших офицера, 3
441 военный чиновник и 3 494 врача, всего же с 12 июля 1918 по 15 августа 1920
г. — 48 409 бывших офицеров, 10 339 военных чиновников, 13 949 врачей и 26 766
чел. младшего медперсонала, т.е. 72 697 лиц в офицерских и классных чинах. Кроме
того, некоторое число офицеров поступило в армию до лета 1918 г., а с начала
1920 г. была зачислена и часть пленных офицеров белых армий, каковых в 1921 г.
было учтено 14 390 человек (из них до 1 января 1921 г. 12 тыс.). Цифра в 8 тыс.
добровольцев, которая столь широко распространена в литературе — вполне
мифическая, и не подтверждается никакими реальными данными. Тем более, что речь
идет о лицах, предложивших свои услуги до Брестского мира с единственной целью
противодействия германскому нашествию, которые после марта в большинстве ушли
или были уволены. Но, во всяком случае, до мобилизаций 2–3 тысячи офицеров могло
служить у большевиков (лишенные большевиками пенсий, они пристраивались в
различных штабах и учреждениях чтобы как-то выжить, среди таких, кстати, и целый
ряд видных в дальнейшем фигур Белого движения). Цифры призыва — 48,5 тыс., равно
как и 12 тыс. бывших белых офицеров следует признать вполне достоверными как
основанные на документальных списочных данных. Но ими практически и
исчерпывается весь состав когда-либо служивших у большевиков офицеров, т.к. даже
приняв во внимание несколько тысяч добровольцев, всего служило не более 63–64
тыс. офицеров и более 24 тыс. врачей и военных чиновников. К концу войны
офицеров никак не могло быть более этого числа, ибо несколько тысяч перешло к
белым и погибло, а состояло в армии в это время 70–75 тыс. чел. вместе с врачами
и чиновниками. Офицеров в этом случае должно быть примерно 50 тыс., что вполне
реально отражает потери. В общей сложности из числа служивших у красных офицеров
погибло не более 10 тыс. человек.
Так что на самом деле большевикам досталось менее 20% всего офицерства. Причем в
это число входят и все сбежавшие при первой возможности к белым, и расстрелянные
самими большевиками за реальные и мнимые заговоры. Что же касается кадрового
офицерского состава, то из такового ещё меньше (что-то около 10%). Цифра в
несколько сот бывших у красных генералов и более тысячи полковников и
подполковников (опять же включая всех бежавших и расстрелянных) может впечатлять
только тех, кто не представляет, что генералов к концу 1917 г. насчитывалось не
менее 3,5 тыс., а штаб-офицеров (полковников и подполковников) — более 15 тыс.
(только на белом Юге служило 75% всех старших офицеров).
Таким образом, из офицеров, остававшихся в живых к концу 1917 г., до 20 тыс.
было уничтожено большевиками (не успев нигде более послужить) в первые месяцы
после развала фронта (конец 1917 — весна 1918 гг.) и в ходе «красного террора»,
примерно 170 тыс. (более половины) прошло через различные белые формирования,
чуть более 50 тыс. (без учета взятых в плен бывших белых) служило у большевиков,
35–40 тыс. в армиях лимитрофных государств, 5 тыс. приходится на бежавших за
границу или не возвратившихся оттуда после 1917 г. (в подавляющем большинстве
это не вернувшиеся в Россию из-за революции бывшие пленные 1-й мировой войны и
офицеры русских частей во Франции и на Салоникском фронте), остальное — на не
привлеченных ни в одну армию: уклонистов, инвалидов, пожилых и т.п. Последнее,
впрочем, касается в основном советской территории, на белых территориях случаи
«неслужения» были редки: к 1919 не только все годные по возрасту и здоровью
обязательно мобилизовывались, но и практически все негодные спасались при армии,
так как иначе выжить не могли (чем в основном о объясняется известная
