Рой Медведев - Советский Союз. Последние годы жизни. Конец советской империи

Начиная работу в Москве, Борис Ельцин обещал жителям города добиться изменений к лучшему в самом ближайшем будущем. Но положение дел в городе с каждым днем не улучшалось, а ухудшалось. Трудности возникли не только в сфере торговли, но и в строительстве, так как Ельцин существенно ограничил оформление на работу в Москву иногородних – «лимитчиков». Трудом иногородних пользовались и крупные московские машиностроительные заводы. Но и им Ельцин отказал, предложив быстрее переходить на интенсивные методы производства. В Москве начал развиваться кризис, но не столько в экономике, сколько в управлении. Борис Ельцин оказался в изоляции. Он был уверен тогда, что имеет дело с организованным саботажем со стороны «гришинской группировки», и обратился в ЦК к Горбачеву и Лигачеву за помощью в кадрах. В ЦК КПСС было принято на этот счет специальное постановление «Об оказании действенной помощи столице». В соответствии с этим постановлением и вполне в духе того времени несколько десятков человек из министерств и ведомств, а также из других крупных городов страны были направлены на «усиление» Москвы. Среди командированных в московские структуры опытных управленцев в 1986 г. был и Юрий Михайлович Лужков, работавший ранее в Министерстве химической промышленности.

Для налаживания дел в Москве нужно было время, но Б. Ельцин хотел получить все быстро, и его раздражение росло. В Москве он не был таким уж полным хозяином, как в Свердловске. Москва – столица, и здесь находились и работали десятки учреждений и ведомств, которые по своему статусу были выше горкома партии. Не на всякий крупный завод на окраинах города Б. Ельцин мог заявиться со своей свитой. Были случаи, когда то или иное решение, принятое лично Ельциным или бюро горкома партии, на следующий день отменялось Лигачевым или Секретариатом ЦК.

Борис Ельцин работал с раннего утра и до позднего вечера, и для всех окружающих, кроме ближайшего помощника Виктора Илюшина, с которым Ельцин работал еще в Свердловске, он казался человеком с железным здоровьем. Но это было, к сожалению, не так. В середине дня он ехал в специальный центр для членов высшего руководства для отдыха и обследования. Здесь он мог поспать, поплавать и пройти осмотр у врача. Бывший министр здравоохранения СССР и руководитель Четвертого, или Кремлевского, управления Минздрава Евгений Чазов писал в своей книге «Рок» о том впечатлении, какое производил тогда Борис Ельцин на врачей: «Эмоциональный, раздраженный, с частыми вегетативными и гипертоническими кризами, он производил тогда тяжелое впечатление. Но самое главное, он стал злоупотреблять успокаивающими и снотворными средствами, увлекаться алкоголем». Евгений Чазов объяснял это постоянное раздражение Ельцина его карьерными неудачами. Взяв слишком сильный старт, Ельцин начал выдыхаться. «Надо было что-то предпринимать, – свидетельствовал Чазов. – Я обратился к известному психиатру, которого считал лучшим по тем временам специалистом в этой области, члену-корреспонденту АМН Р. Наджарову. Состоялся консилиум, на котором у Ельцина была констатирована не только появившаяся зависимость от алкоголя и обезболивающих средств, но и некоторые особенности психики»[65]. Но это был диагноз, обычный для многих советских лидеров не только 1980-х, но и 1930-х гг. Борис Ельцин действительно страдал от сильных головных болей неясного происхождения, позднее к ним добавились и боли в позвоночнике. Ему было трудно заснуть без снотворных, а боли лучше всего снимались с помощью коньяка. Неудивительно, что Ельцин просто отмахнулся от рекомендаций врачей, главной из которых был переход к щадящему режиму работы. Е. Чазов писал об этом: «Наши рекомендации после консилиума о необходимости прекратить прием алкоголя и седативных препаратов Ельцин встретил в штыки, заявив, что он совершенно здоров и в нравоучениях не нуждается». С полным равнодушием отнесся к сообщениям Е. Чазова и М. Горбачев: в кремлевских медицинских службах не слишком строго относились к профессиональным тайнам. Еще Юрий Андропов регулярно получал сводки о состоянии здоровья своих соратников по Политбюро.

Свои собственные неудачи Ельцин пытался объяснить не только происками «людей Гришина», но и недостатками в работе ЦК КПСС. Еще на февральском Пленуме ЦК КПСС в 1987 г. речь Ельцина изобиловала критикой. «Народ спрашивает, – заявлял Ельцин, – ведь уже прошло два года, а все сделанное до сих пор – выработка стратегии, тактические и локальные сдвиги, это же пропагандистская кампания. Потеряем время, потеряем веру людей, у заводов, перешедших на самофинансирование, дела идут хуже, чем у предприятий, работающих по-старому. Нам надо сломать механизм торможения и в партийной работе. Так как здесь нет изменений, то вера народа в перестройку держится как на искусственном дыхании».

Полемику между Москвой и руководством страны вызвали показательные московские продуктовые ярмарки «с колес», когда в Москву везли фрукты и овощи, мясо и крупы из всех регионов страны и продавали прямо на улицах из кузовов грузовиков. Для москвичей это были хорошие, хотя и разово-показательные распродажи. Однако для Белоруссии или для Краснодарского края прибыли здесь не было, да и торговля велась с нарушением многих правил.

Между Ельциным и Лигачевым возник спор и о порядке проведения в Москве разного рода митингов и манифестаций. Решение на этот счет было принято Моссоветом, но было оспорено и отменено Секретариатом ЦК. Опять был тяжелый разговор с Е. Лигачевым. Нетерпеливый Ельцин написал большое письмо Горбачеву, который отдыхал в Крыму. Ельцин просил обуздать «аппарат», который мешает реформам, и грозил отставкой. «Приеду в Москву – разберемся», – ответил Горбачев. Разговор между Ельциным и Горбачевым состоялся в конце сентября, был напряженным и даже раздраженным и продолжался более двух часов. Борис Ельцин требовал в Москве полной самостоятельности, хотя бы такой, какая была у В. Гришина. Но это было возможно по порядкам того времени только в случае избрания Ельцина полноправным членом Политбюро. Однако против такого быстрого продвижения Ельцина в партийной иерархии выступил Е. Лигачев. «Слишком рано. Еще не созрел», – решительно заявил он. М. Горбачев в таких ситуациях просто откладывал решение.

Борис Ельцин начал провоцировать конфликт. На одном из заседаний Политбюро обсуждался проект доклада М. Горбачева по случаю 70-летия Октября. Этот доклад готовился довольно долго идеологическими службами ЦК КПСС. Текст доклада был заранее разослан членам и кандидатам в члены Политбюро. Замечаний было мало. Неожиданно Ельцин взял слово и предложил серьезно переработать весь доклад, к тексту которого у него было около 20 серьезных замечаний. При этом речь шла не об отдельных формулировках, а о ряде важных теоретических проблем – о соотношении Февральской и Октябрьской революций, о роли в революции Ленина и других партийных вождей, о причинах Гражданской войны и т.п. Никто не был готов к подобному обсуждению, а Горбачев даже неожиданно вышел из небольшого зала в Кремле, где обычно проходили заседания Политбюро. Ему нужно было посоветоваться с помощниками, которые готовили текст доклада. Было ясно также, что и Б. Ельцин готовил свои вопросы с помощью каких-то других людей и в расчете на конфликт. Странно было бы обсуждать вопросы о природе Февральской и Октябрьской революций и о роли Ленина на заседании Политбюро, да еще в том составе, какой был здесь в 1987 г. Когда обсуждение возобновилось, то его участники обрушились прежде всего на Ельцина – зачем и для чего он затевает всю эту дискуссию. Прозвучали и оскорбления: это были тогда закрытые заседания, и члены Политбюро не стеснялись в выражениях, если речь шла не о самом генсеке, а о его оппонентах.

Конфликт был очевиден, и он нашел естественное продолжение уже на Пленуме ЦК КПСС 21 октября 1987 г. Этот пленум также должен был обсудить как доклад, так и подготовку к 70-летию Октября. Сам доклад не зачитывался, выступавших было немного, и председательствовавший Е. Лигачев хотел закрывать прения. Тут-то и поднял руку Борис Ельцин. Выступление Б. Ельцина известно в нескольких редакциях. Материалы пленума не были опубликованы осенью 1987 г. Стенограмма пленума зачитывалась позже – на закрытых партийных собраниях. Это было весной 1989 г. во время избирательной кампании по выборам на Съезд народных депутатов СССР. Свою версию выступления изложил Борис Ельцин в том же 1989 г. в книге «Исповедь на заданную тему». В любом случае видно, что Ельцин говорил не на тему обсуждения, он сосредоточился в первую очередь на стиле и методах работы Секретариата ЦК КПСС и в первую очередь на критике Е. Лигачева. По словам Ельцина, перестройка мало что дала в прошедшие два года, и в этом он был, конечно, прав. Но его предложение – «революционизировать работу партийных комитетов в ближайшие два года» – было неконкретно и непонятно. Ельцин говорил, что в Москве работает более 1000 институтов и большая часть из них бездельничает, их надо закрывать. Но он не привел ни одного примера. Главным же тезисом в этой путаной импровизации было утверждение, что все поражения, которые несла партия, проистекали из того, что партией в стране руководил и продолжает руководить «один-единственный человек, и этот человек огражден абсолютно от всякой критики. В Политбюро нет коллегиальности, и постоянно растет славословие от некоторых постоянных членов Политбюро в адрес Генерального секретаря. Надо говорить критику в лицо, глаза в глаза, а не увлекаться славословием, что постепенно опять может стать нормой и привести нас к культу личности. Мы этого допустить не можем»[66]. После этих слов Ельцин заявил, что он просит освободить его от должности и обязанностей кандидата в члены Политбюро. О работе на посту первого секретаря горкома партии в Москве Ельцин не говорил.