Дмитрий Волкогонов - Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Тяпкин Н.Д. Содержится под стражей.

Велихов ПА. Содержится под стражей.

Коробков Н.М.Освобожден… Последняя стадия туберкулеза.

Лосский Н.О. Высылается. На свободе.

Кондратьев И.Д.Возбуждено дело по обвинению в содействии эсерам. Высылка вре­менно приостановлена. Содержится под стражей.

Франк С.Л. Высылается. На свободе.

Айхенвальд Ю.И. Высылается. На свободе.

Осоргин М.А. Высылается. На свободе.

Степун ФА. Не разыскан.

Сорокин ПА Арестован. Высылается.

Замятин Е.И. Высылка отсрочена впредь до осо­бого распоряжения.

Ермолаев Н.И. За границу не высылать. Предать СУДУ

Вислоух С.М. Арестован. Высылается.

Бердяев Н.А. Высылается. На свободе.

В параллельном списке ГПУ, где сформулированы обви­нения против высылаемых, против фамилии Бердяева, на­пример, записано: „Близок к издательству „Берег". Прохо­дил по делу „тактического центра" и по „Союзу Возрожде­ния", монархист, кадет правого устремления, черносотенец, религиозно настроенный, принимает участие в церковной контрреволюции. За высылку".

К слову сказать, эти роковые решения Ленин принимал, когда месяцем раньше Надежда Константиновна занималась с ним простейшими упражнениями: умножение двузначных чисел на однозначные и тому подобными интеллектуальны­ми задачками. Тетрадь в 21 лист испещрена детскими по уровню упражнениями Ленина. Становится не по себе: человек с трудом может решить арифметический пример для семилетнего ребенка, но определяет судьбу людей — цвета нации…

Напрасно искать в „Биографической хронике" отраже­ние этой полицейской деятельности Ленина. Ведь его жизнь всегда показывалась только с той стороны, которая была освещена солнцем. А что в тени вождя — не принято было говорить, требовалось всячески сохранять эти тайные по­кровы. Конечно, о записке 17 сентября Уншлихту в „Био­хронике" ни слова. Хотя авторы сочли, например, нужным указать, что в этот же день Ленин „пишет записки дежурно­му секретарю и в Управление делами СНК с просьбой при­слать конверты и клей лучшего качества". Видимо, по мыс­ли высоких контролеров из ЦК, эпизод с „клеем" более важен для высвечивания исторического силуэта Ленина, не­жели его деяния по интеллектуальному обескровливанию нации..

Ровно три года до этого, 15 сентября 1919 года, Ленин пишет длинное письмо Горькому, который прислал ему встревоженное послание по поводу арестов среди интелли­генции. Ленинское письмо крайне знаменательно, это, по сути, кредо вождя по отношению к интеллигенции. Можно было не сомневаться, что последователи вождя, впитавшие подобные ленинские установки, низведут российскую, со­ветскую интеллигенцию до роли помыкаемой служанки.

Горький, как пишет известный публицист Е.К.Кускова, метался: его тянуло на родину, но оттуда шли тревожные вести; экзекуция над его народом продолжалась. Великий русский писатель, в чьей судьбе нашла своеобразное, но глубокое отражение трагедия русской интеллигенции, еще пока не сдался, но уже испытывал огромное давление из Москвы. Чтобы сохранить творческую свободу, Горький должен был остаться вне родины. Но это было свыше его сил. Письмо к Ленину с протестом и просьбой защитить российскую интеллигенцию было как последняя конвуль­сия его свободы.

Ответ Ленина был демагогически злым, безапелляцион­ным, резким. Он как будто бы уже знал, что Горький будет сломлен и побежден. И вместе с ним — все осколки рус­ской интеллигенции, оставшейся на родине.

Признав, что при арестах интеллигенции „ошибки были", Ленин тем не менее заключает: „Ясно и то, что в общем мера ареста кадетской (и околокадетской) публики была необходима и правильна". Ленин поучает Горького: „Интеллектуальные силы" народа смешивать с „силами" бур­жуазных интеллигентов неправильно. За образец их возь­му Короленко: я недавно прочел его, писанную в августе 1917 года, брошюру „Война, отечество и человечество". Ко­роленко ведь лучший из „околокадетских", почти меньше­вик. А какая гнусная, подлая, мерзкая защита империалисти­ческой войны, прикрытая слащавыми фразами! Жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками! Для та­ких господ 10 000 000 убитых на империалистической войне — дело, заслуживающее поддержки… а гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов вызывает ахи, охи, вздохи, истерики…"

Ленин, как всегда, категоричен: он знает, что его гражданская война справедлива, что если она справедлива, то „гибель сотен тысяч" — это чуть ли не достижение Рус­ский писатель, посмевший высказать свою точку зрения на происходящее, сразу же становится „жалким мещанином".

Ленин далее утверждает, что „интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капи­тала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно".

Вот так цинично и плоско вождь русских большеви­ков оценил интеллигенцию своего отечества. Это не пора­зительная историческая близорукость, а „слепота классовых очков". К тому же, повторю, я глубоко убежден, прочитав множество документов о Ленине, — он никогда не любил Россию, как и ее интеллигенцию.

В конце письма Ленин не упускает, конечно, возможно­сти нанести хлесткий удар и самому Горькому: „Не раз и на Капри и после я Вам говорил: Вы даете себя окружить имен­но худшим элементом буржуазной интеллигенции и поддае­тесь на ее хныканье… Вполне понимаю, вполне, вполне по­нимаю, что так можно дописаться до того, что-де „красные такие же враги народа, как и белые" (борцы за свержение капиталистов и помещиков такие же враги народа, как и помещики с капиталистами), но и до веры в боженьку или в царя-батюшку. Вполне понимаю.

Ей-ей погибнете*, если из этой обстановки буржуазных интеллигентов не вырветесь! От души желаю поскорее вы­рваться.

Лучшие приветы.

Ваш Ленин".

Письмо, коряво написанное в истинно ленинском духе, выносит приговор российской интеллигенции. Раз она смеет сомневаться, даже быть „околокадетской", то какой же это мозг нации, это просто „г…о". Классовый скальпель Ленина безжалостен; мозг нации поврежден. На долгие десятиле­тия. Но это, так сказать, частное письмо, которое выражает прежде всего мировоззренческую установку самого вождя по отношению к интеллигенции, не принявшей революцию. Возможно, это так бы и осталось личным делом Ленина, не будь он главой советского правительства и признанным ли­дером большевиков. Ведь было ясно, что он просто не дове­рял интеллигенции. Вождь давно уже говорил, что "литера­турное дело должно стать составной частью… партийной работы". Разумеется, партийно-большевистской.

Уверовав раз и навсегда, что абсолютной истиной явля­ется марксизм, а затем большевизм, Ленин отказывал всем, абсолютно всем, иметь право на другую точку зрения и считать ее верной… На примере ленинского ума, мощного, сильного, но закованного в латы ортодоксального догматиз­ма, можно проследить драму его политизации в такой сте­пени, что мироощущение вождя превратилось в выражение светской религии, каковой стала идеология большевизма. В ленинской нетерпимости к инакомыслию есть нечто от средневековой инквизиции: вполне так можно дописаться до того, что-де „красные" такие же враги народа, как и „белые". Ленин не может даже теоретически допустить, что может быть прав кто-то, кроме „красных". Это ум религиоз­ного фанатика, который не хочет в цепи рассуждений и аргументов даже допустить доводы иного плана. Ленин ве­рит и требует, чтобы так верили и другие.

Все дело в том, что Ленин мог действительно требовать, ибо он был первым властным человеком в октябрьском экс­перименте, облечен правами главы ордена диктатуры проле­тариата. Поэтому другое его письмо, точнее, пространная записка, написанная Сталину, носит характер категориче­ской директивы по отношению к инакомыслящей интелли­генции.

„т. Сталин!

К вопросу о высылке из России меньшевиков, народных социалистов, кадетов и т.п. я бы хотел задать несколько вопросов ввиду того, что эта операция, начатая до моего отпуска, не закончена и сейчас.

Решено ли „искоренить" всех этих энесов? Пешехонова, Мякотина, Горенфельда? Петрищева и др.?

По-моему, всех выслать. Вреднее всякого эсера, ибо ловчее. Тоже А.Н.Потресов, Изгоев и все сотрудники „Эко­номиста" (Озеров и мн. мн. другие). Меньшевики Розанов (врач, хитрый), Вигдорчик, Мигуло или как-то в этом роде, Любовь Николаевна Радченко и ее молодая дочь (понас­лышке злейшие враги большевизма); Н.А.Рожков (надо его выслать; неисправим); С.Л.Франк (автор „Методологии"). Комиссия под надзором Манцева, Мессинга и др. должна представить списки, и надо бы несколько сот подобных гос­под выслать за границу безжалостно. Очистим Россию на­долго.

Насчет Лежнева (бывший „День") очень подумать: не выслать ли? Всегда будет коварнейшим, насколько я могу судить по прочитанным его статьям.