Абдурахман Авторханов - Загадка смерти Сталина
И еще один сюрприз: в перечислении рангового места членов Политбюро Берия, который до "мингрельского дела" твердо занимал третье место, после Молотова и Маленкова, очутился теперь на пятом месте (даже после Булганина). Так сообщает протокол утреннего заседания съезда от 5 октября. Чтобы партия не приняла это за недоразумение, хроника съезда вновь повторяет ту же "иерархию культов".
Но Берия взял реванш. Он выступил на съезде с самой большой речью. И она была не только большая, а острая по стилю, высококвалифицированная политически и убедительная для слуха и ума партийных ортодоксов. Она была и единственной речью, на которой лежал отпечаток личности оратора.
Конечно, речь Берия, как и других ораторов, – это панегирик Сталину. Но его панегирик целевой: апеллируя к величию Сталина, изливаясь в верноподданнических чувствах, Берия тонко протаскивает, по существу, антисталинскую ересь – ставит партию впереди Сталина: "Вдохновителем и организатором великой победы советского народа (в войне – А. А.) была Коммунистическая партия, руководимая товарищем Сталиным" ("Правда", 9.10.52). До сих пор во всех газетах, журналах и книгах можно было прочесть, что "вдохновителем и организатором" был сам Сталин, а потом, где-то на задворках что-то делала и партия. Берия дал понять, что не оговорился, он кончил речь опять ссылкой на партию: "Народы нашей страны могут быть уверены в том, что Коммунистическая партия, вооруженная теорией марксизма-ленинизма" – и затем "под руководством товарища Сталина".
Другая ересь была вызывающей. Берия не ко времени, а потому и очень смело напомнил партии приоритеты ее национальной политики: есть разные опасности отклонения от национальной политики партии, и они следуют в таком порядке – на первом месте стоит опасность "великодержавного шовинизма" (значит, русского шовинизма), на втором месте опасность "буржуазного национализма" (значит, опасность местного национализма) и на третьем месте опасность "буржуазного космополитизма" (значит, «сионизм» и прочие "измы").
Можно смело предположить, что, кроме Сталина и членов Политбюро, никто на съезде не знал, что здесь Берия прямо спорит со Сталиным, считавшим буржуазный национализм, сионизм и космополитизм главной опасностью для СССР, а русского великодержавного шовинизма не признававшим вообще.
Интересна и другая деталь: больше половины речи Берия посвятил национальной политике и национальным республикам СССР, но ни словом не обмолвился о Грузии и грузинских "буржуазных националистах", а ведь для его земляков, мингрельцев, не хватало мест в тюрьмах Тбилиси, Сухуми и Батуми… Защищать их Берия не мог, но он и не осудил их, как того требовала нынешняя кампания Сталина против "буржуазного национализма".
ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОРАЖЕНИЕ СТАЛИНА
Понять Сталина можно, только постаравшись проникнуть в его политико-психологический мир и его глазами глядя на положение и перспективы развития СССР. Тогда мы увидим в действиях советского диктатора не манию преследования, не причуды и капризы старика, а железную логику основателя данной системы, его обоснованный страх за ее интегральность, его глубочайшую озабоченность беспечностью его учеников и соратников, его мрачные думы о завтрашнем дне. На XX съезде цитировались слова Сталина, обращенные к его ученикам и полные тревоги за будущее СССР: "Вы слепы, как новорожденные котята; что будет без меня?"
Сталин был идеален для господства над закрытым обществом – закрытым внутри, закрытым вовне. Жизнеспособность и долголетие такого общества зависели от систематической регенерации ячеек власти сверху донизу – от постоянного вычищения отработанных кадров, от постоянного возобновления армии бюрократов.
Порядок Сталина не допускал ни свободной игры сил на верхах, ни гражданской инициативы в обществе, даже самой верноподданнической.
"Генеральная линия партии" была сильна своей ясностью, неуязвимостью, повелительностью. В ее лексиконе не было слова «думать», а было всем понятное и принятое слово «действовать»! «Думать» – это прерогатива одного Сталина, «действовать» – это задача всей партии. Поэтому и «порядок» был идеальным, и управлять было легко. Война внесла в "генеральную линию" дисгармонию. Люди, прошедшие через войну, от Волги к Эльбе, стали другими.
В глубине души Сталин был согласен с западными остряками: "Сталин в войну сделал только две ошибки: показал Ивану Европу и Европе Ивана". Советские люди притащили домой бациллы свободы и социальной справедливости: "в Германии скот живет лучше, чем у нас люди", "у американского солдата шоколада больше, чем у нашего картошки", "на Западе президенты и министры – обыкновенные грешники, а у нас боги-недотроги". Надо вернуть этот расфилософствовавшийся, "больной народ" в первобытное довоенное состояние: нужен антибиотик, нужно и новое, полезное кровопускание. Чем раньше это сделать, тем быстрее он выздоровеет.
Этого никак не хотят понять верхи партии. Они даже не прочь начать диалог с Западом ("сосуществование"!), не прочь искать его помощи в решении внутриэкономических (колебания – принять или не принять "план Маршалла") и внешнеторговых проблем СССР (предложения о хозяйственно-технической кооперации), а для этого готовы посягнуть на святая святых – монополию внешней торговли – и немножко приоткрыть железный занавес для циркуляции бизнеса. Но это ведь начало конца "генеральной линии". По каналам бизнеса двинутся в СССР тысячи, миллионы новых бацилл Запада. Железный занавес станет дырявым, и начнется другой диалог: диалог между народом и правительством, поощряемый и подстрекаемый Западом.
Случится небывалое и непоправимое: народ начнет интересоваться своим прошлым и философствовать о будущем. Появятся новые Радищевы, Белинские, Герцены. Русь духовно придет в движение, а за нею и антирусские окраины, за ними и страны-сателлиты. Вот какая перспектива рисовалась Сталину, если не вернуться к старой, испытанной "генеральной линии".
Прогноз был правильный, но предупредить такое развитие дел Сталин мог бы в возрасте сорока – пятидесяти лет, а ему было уже за семьдесят; другого Сталина в Политбюро не было, да такие и рождаются раз в сотни лет. Старость Сталина совпала с дряхлостью режима. Этому режиму можно было продлить жизнь не хирургией (он не выдержал бы никакой серьезной операции), а терапией. На языке политики это означало медленный "спуск на тормозах" в поисках «сосуществования» как со своим народом, так и с внешним миром. Сталин был полон решимости ни в коем случае не допустить этого, ошибочно полагая, что его ученики не способны пойти против его воли. Но первый организационный пленум ЦК, избранный на XIX съезде, доказал обратное.
По неписанной партийной традиции организационный пленум нового ЦК происходит еще во время работы съезда и результаты (выборы Политбюро, Секретариата и генсека) докладываются последнему заседанию съезда. Этот закон впервые был нарушен.
Пленум нового ЦК происходит через два дня после закрытия XIX съезда, а именно – 16 октября 1952 года. При внимательном наблюдении можно было заметить, что этот необычный прецедент был связан с трудностями создания исполнительных органов ЦК.
Впоследствии стало известно, что Сталин, демонстративно игнорировавший рабочие заседания XIX съезда (из восемнадцати заседаний он посетил только два – первое и последнее, – оставаясь на них по несколько минут), был исключительно активен на пленуме ЦК. Сталин разработал новую схему организации ЦК и его исполнительных органов. Он предложил XIX съезду вдвое увеличить членский и кандидатский состав ЦК: было избрано 125 членов и 111 кандидатов в члены ЦК. Теперь пленуму ЦК он предложил, как бы соблюдая симметрию, избрать в членский состав Президиума (Политбюро) 25 человек, а в кандидатский состав – 11. Но дело было не в процентной норме и не в желании симметрии – Сталин смешивал своих «нечестивых» адептов из старого Политбюро со рвущимися наверх «целинниками» из областных вотчин партии. На расстоянии загипнотизированные "гением отца" и святостью его воли, партийные «целинники» должны были явиться орудием уничтожения «нечестивых». Знали ли они о предназначенной им роли значения не имеет. Важно другое – старые члены Политбюро звали, что такова цель Сталина. Тогда же приняли они и меры, чтобы сорвать этот план. Какие меры, мы увидим дальше, здесь лишь приведем заявление, которое ЦК устами Хрущева сделал XX съезду: "Сталин, очевидно, намеревался покончить со всеми старыми членами Политбюро. Он часто говорил, что члены Политбюро должны быть заменены новыми людьми".
А вот зачем нужно было расширить состав Президиума (Политбюро): "Его предложение после XIX съезда об избрании 25 человек в Президиум Центрального Комитета было направлено на то, чтобы устранить всех старых членов из Политбюро и ввести в него людей, обладающих меньшим опытом, которые бы всячески превозносили Сталина.
