Говард Зинн - Американская империя. С 1492 года до наших дней
Таким образом, исходя из неизбежности выбора той или иной стороны при изложении истории, связанной с отбором фактов и расстановкой акцентов, я предпочитаю рассказывать об открытии Америки с точки зрения араваков; о Конституции с точки зрения рабов; об Эндрю Джексоне, каким его видели индейцы чироки; о Гражданской войне через восприятие нью-йоркских ирландцев; об американо-мексиканской войне, какой она представлялась солдатам-дезертирам армии Уинфилда Скотта; о расцвете индустриализации, увиденной молодыми работницами текстильных фабрик города Лоуэлла; об испано-американской войне с точки зрения кубинцев; о захвате Филиппин в восприятии чернокожих солдат в Лусоне; о «позолоченном веке», каким он представлялся фермерам с Юга; о Первой мировой войне, какой ее видели социалисты; о Второй мировой войне с точки зрения пацифистов; о Новом курсе, каким он представлялся жителям Гарлема; о послевоенной американской империи в восприятии пеонов в Латинской Америке. И так далее, настолько, и в тех пределах, насколько обычный человек способен «увидеть» историю глазами других людей.
Я не собираюсь оплакивать жертвы и разоблачать палачей. Эти слезы, эта злоба, относящиеся к прошлому, подточили наши сегодняшние моральные устои. И различия не всегда ясны. В долгосрочной перспективе угнетатель тоже жертва. На коротком промежутке времени (а до сих пор вся история человечества состояла только из таких временных отрезков) жертвы, отчаявшиеся и развращенные культурой своих поработителей, находят для себя новые жертвы.
И тем не менее, принимая во внимание всю сложность проблемы, эта книга будет скептической по отношению к правительствам и их попыткам с помощью политики и культуры заманить простых людей в гигантскую сеть государственности, претендующей на то, что она и создает общность интересов. Я постараюсь не обойти вниманием жестокости, которые проявляли жертвы по отношению друг к другу, когда оказывались в битком набитых товарных вагонах системы. Я не хочу романтизировать их. Но я помню (возможно, не дословно, но близко к тексту) фразу, которую однажды прочитал: «Жалобы бедных не всегда справедливы, но если вы не слышите их, то никогда не узнаете, что такое справедливость».
Я не собираюсь придумывать победы, якобы одержанные народными движениями. Но думать, что написание истории должно ограничиться одним упоминанием неудач, преобладавших в прошлом, – это значит делать историков коллаборационистами в бесконечном круге поражений. Если истории присуще творческое начало, если она предвосхищает будущее, не отрицая прошлого, то – я уверен в этом – она должна придавать особое значение новым возможностям, освещая те спрятанные в прошлом эпизоды (даже если такое освещение лишь краткие вспышки), в которых люди показали свою способность к сопротивлению, объединению и иногда к победе. Я предполагаю – или, возможно, всего лишь надеюсь, – что обрести свое будущее мы сможем скорее в мимолетных мгновениях сочувствия, имевших место в прошлом, чем в непрерывной череде веков вражды.
Таков мой подход к истории Соединенных Штатов, высказанный мною настолько откровенно, насколько это возможно. Читатель имеет право узнать об этом перед тем, как продолжить знакомство с книгой.
То, что Христофор Колумб сделал с араваками на Багамах, Эрнан Кортес сотворил с ацтеками в Мексике, Франсиско Писарро – с инками в Перу, а английские поселенцы Виргинии и Массачусетса – с поухатанами и пекотами.
Цивилизация ацтеков в Мексике унаследовала традиции майя, сапотеков и тольтеков. Она воздвигла гигантские сооружения с помощью каменных орудий и человеческого труда, создала письменность и жречество. И эта же цивилизация практиковала (давайте не забывать об этом) ритуальные убийства тысяч людей, приносимых в жертву богам. Жестокость ацтеков, тем не менее, не уничтожила определенную степень простодушия. Когда испанская армада приплыла к Веракрусу, и, когда бородатый белый человек с неизвестными животными (лошадьми) сошел на берег в убранстве из железа, ацтеки предположили, что он и есть легендарный богочеловек, умерший за три сотни лет до этого и обещавший вернуться, – таинственный Кецалькоатль[3]. И поэтому они приветствовали его, проявляя необыкновенное гостеприимство.
На самом деле это был Эрнан Кортес, прибывший из Испании с экспедицией, оплаченной купцами и землевладельцами и благословленной наместниками Бога на земле, с единственной навязчивой целью: найти золото. Вероятно, у вождя ацтеков Монтесумы были некоторые сомнения относительно того, действительно ли Кортес является Кецалькоатлем, так как, отправляя к нему сотни посланцев с подношениями невиданных богатств – фантастической красоты изделий из золота и серебра, он в то же время умолял испанца вернуться туда, откуда тот пришел. (Через несколько лет художник Дюрер изобразил предметы, только что доставленные в Испанию из той экспедиции, – солнце из золота, луну из серебра, стоившие целое состояние.)
Кортес начал свой марш смерти от города к городу, используя обман, обращая ацтеков против ацтеков, убивая с особой изощренностью, которая была частью его стратегии, заключавшейся в том, чтобы парализовать волю местного населения с помощью внезапных ужасающих деяний. Так, в Чолулу он пригласил вождей племени чолула на площадь. И когда они пришли, приведя с собой тысячи безоружных слуг, выстроившаяся вокруг площади небольшая испанская армия всадников, ввооруженных пушкой и арбалетами, учинила кровавую бойню, уничтожив всех до единого. Затем конкистадоры разграбили город и ушли. Когда волна массовых убийств схлынула, испанцы добрались до Мехико. Монтесума умер, а наголову разбитая цивилизация ацтеков покорилась пришельцам.
Обо всем этом рассказывают отчеты самих захватчиков.
В Перу другой испанский конкистадор – Франсиско Писарро использовал такую же тактику и по тем же причинам: из-за безумной страсти молодых капиталистических государств Европы к золоту, а также из-за рабов и даров земли, которые нужны были, чтобы расплатиться с держателями облигаций и акционерами, на чьи средства снаряжались экспедиции; финансировать монархические бюрократии, расцветавшие в Западной Европе; ускорить развитие новой, основанной на деньгах экономики, прорастающей сквозь феодализм; участвовать в том, что Карл Маркс впоследствии назовет «первоначальным накоплением капитала». Таким ожесточенным было начало изощренной системы технологий, бизнеса, политики и культуры, которая станет доминировать в мире в последующие пять столетий.
В североамериканских колониях Англии рано последовали примеру Колумба в его действиях на Багамах. Уже в 1585 г., еще до появления каких бы то ни было постоянных поселений англичан в Виргинии, Ричард Гренвилл прибыл на американский материк с семью кораблями. Индейцы гостеприимно встретили пришельцев, но, как только один из туземцев украл маленький серебряный кубок, Гренвилл разграбил и сжег целую деревню.
Джеймстаун[4] был основан на территории конфедерации индейских племен, которую возглавлял вождь Паухэтан. Он наблюдал за тем, как англичане обустраиваются на землях его народа, но не нападал на них, хотя и относился к чужеземцам прохладно. Когда пришельцы переживали «голодное время» зимой 1610 г., некоторые из них перебежали к индейцам, где по крайней мере могли получить еду. Летом губернатор колонии отправил к вождю гонца с требованием вернуть беглецов. На это Паухэтан, согласно английскому источнику, дал «гордый и пренебрежительный ответ». Тогда были посланы солдаты, чтобы «отомстить». Они напали на индейские поселения, убили 15 или 16 туземцев, сожгли дома, вырубили посевы кукурузы вокруг деревни, посадили королеву племени с детьми в лодки, затем прикончили и выбросили за борт детей, «а их мозги побросали в воду». Потом правительницу вытащили на берег и забили до смерти.
Двенадцать лет спустя индейцы, встревоженные тем, что численность жителей в английских поселениях все растет, по-видимому, решили попытаться уничтожить их, пока не поздно. Нападение было яростным и стоило жизни 347 мужчинам, женщинам и детям. С этого момента началась настоящая война.
Не будучи способными поработить краснокожих и не умея жить вместе с ними, англичане решили уничтожить их. Э. Морган в книге «Американское рабство, американская свобода» о начальном этапе истории колонии Виргиния пишет:
«Поскольку индейцы гораздо лучше англичан чувствовали себя в лесах и их практически невозможно было выследить, был выбран следующий метод: вначале притвориться, что намерения исключительно мирные, и позволить индейцам осесть и посадить кукурузу там, где им вздумается, а потом, как раз перед сбором урожая, напасть на них, убивая всех на своем пути, и сжечь посевы… В течение двух или трех лет такой резни англичане сполна отомстили за смерть своих соплеменников, убив гораздо больше индейцев.
