Почему левые лучше правых? Иван Ильин в спорах о будущем России - Александр Иванович Колпакиди
Во-вторых, идея Ильина о том, что частная собственность естественна и обусловлена разделенностью, изолированностью человеческих душ, не находит поддержки в православном предании. Наоборот, святые отцы всегда напоминают, что все человечество составляет один род, связанный не только отношением рождения, но гораздо теснее – единой природой. Благодаря этому как первородный грех распространяется на всех людей, так и все человечество спасается подвигом «второго Адама» – Иисуса Христа. Взгляд Ильина является следствием его общего индивидуализма.
Отметим попутно, что никакой православной традиции по апологетике частной собственности не существует. Такая традиция есть в католичестве и ведет свое начало от Фомы Аквината. Вершиной этой традиции являются энциклики «Рерум новарум» папы Льва XIII (1891 г.) и «Центессимус аннус» папы Иоанна Павла II (1991 г.) /35/.
В-третьих, сама Святая Церковь, устраивая свои институты (в первую очередь – монастыри), всегда избегала частной собственности, понимая, какой соблазн для духовной жизни эта собственность несет. Вся православная аскетическая литература, бичуя грех любостяжания, указывает, что собственность производит великую страсть к своему умножению и поэтому монаху следует тщательно избегать имения. С православной точки зрения собственность не освобождает, как думает Ильин, а наоборот, закабаляет. Интересно, что сам Ильин указывает, что «все страсти человеческие вовлекаются в этот процесс (хозяйствования) – и благородные и дурные». Однако для него аскетическая точка зрения не является сколь-нибудь существенной.
В-четвертых, Ильин ставит в жесткую зависимость отношение обладания (собственность) с отношением творения (творчество). По Ильину, без обладания никто творчески подходить к производству не будет. Но такая зависимость, опять-таки, показывает лишь падшую природу человека. К тому же Ильин не учитывает, что в условиях собственности «творчество» падшего человека имеет целью обогащение и направлено на удовлетворение страстей других собственников.
Наконец, Иоанн Златоуст не раз указывал, что общая жизнь на базе обобществления имуществ является более высокой с христианской точки зрения и даже призывал свою паству последовать за осуществившей такое обобществление первоапостольской общиной в Иерусалиме. При этом он вовсе не пугался проблемы тоталитаризма, ибо понимал, что благодать Божия несовместима с принуждением. Если же благодати нет, то любой экономический строй человек сумеет превратить в кошмар.
Действительно, Ильин прав в том, что в условиях падшести человеческой природы социализм на практике приводит к тоталитаризму. Это показывает недавняя история России (что, кстати, нисколько не доказывает порочности социализма всегда и во всех случаях). Но и частная собственность в руках падшего человека приводит к вещизму, разврату, власти богатых. Какой строй породит антихриста? Тот, который сумеет завоевать весь мир. Сейчас, после победы «нового мирового порядка» над коммунизмом, ясно, что этим строем будет капитализм, основанный на господстве частной собственности. Кстати, о преодолении негативного в обществе с частной собственностью Ильин, кроме общих слов, вроде «ныне человечество будет искать новую социальную идею, новое социальное понимание собственности» /13, с. 285/ ничего сказать не может.
Относительно апостольской Иерусалимской общины Ильин имеет свой взгляд на вещи.
«Первые христиане попытались достигнуть «социальности» посредством своего рода добровольной складчины и жертвенно распределительной общности имущества; но они скоро убедились в том, что и некая элементарная форма непринудительной негосударственной имущественной общности – наталкиавется у людей на недостаток самоотречения, взаимного доверия, правдивости и честности. В Деяниях Апостольских (4,34–37; 5,1-11) эта неудача описывается с великим объективизмом и потрясающей простотой: участники складчины, расставаясь со своим имуществом и беднея, начали скрывать свое состояние и лгать, последовали тягостные объяснения с обличениями и даже со смертными исходами; жертва не удавалась, богатые беднели, а бедные не обеспечивались; и этот способ осуществления христианской «социальности» был оставлен как хозяйственно-несостоятельный, а религиозно-нравственный – неудавшийся. Ни идеализировать его, ни возрождать его в государственном масштабе нам не приходится» /24, с. 61/.
Нет необходимости указывать, что такое толкование не соответствует православной традиции: распад Иерусалимской общины в ней связывается с гонениями, а не с «хозяйственной несостоятельностью». Но в той же статье Ильин указывает и на очень важный момент.
«Общность имущества вообще есть дело претрудное и требующее легкой и свободной добровольности. Но именно добровольную общность не следует смешивать ни с социализмом, ни с коммунизмом (как делают анархисты-коммунисты)».
«Разъединенные телом и душой, духом и инстинктом самосохранения, – люди способны выносить общность имущества лишь постольку, поскольку им удается преодолеть это разъединение любовью, дружбой, совестью, щедростью, личным благоволением, духом, внутренней дисциплиной и, главное, добровольным согласием. При всяких иных условиях общность имущества будет вести только к разочарованию, вражде, насилию, воровству и хозяйственным неуспехам» /24, с.62/.
Здесь верно то, что общность имущества становится благодатной только в случае добровольности и любви, в обществе высокой нравственности, иначе говоря – на путях церковных. Отсюда, казалось бы, должен следовать вывод, что в идеале цель Церкви – воцерковление всего мира, в рамках которого социализм и христианство сливаются в одно целое. Для Ильина все наоборот: социализм – всегда зло, а общность имущества можно лишь «выносить», но не стремиться к ней.
Драма духовного пути Ильина
Дополнить картину внутреннего духовного строя Ильина могли бы биографические данные. К сожалению, они слишком скудны: нет воспоминаний об Ильине, пока еще немногочисленные биографы /15, 25, 26/ почти не приводят сведений о личности философа. Известно только, что его не любили в среде эмиграции и он отвечал тем же. Но остались книги Ильина и отзывы на них.
Чтение произведений Ильина оставляет сильное впечатление. Виден необычайный ум, исключительная ясность изложения, желание сформулировать мысль как можно точнее и ярче. Однако настораживает ряд моментов, требующих разъяснения.
Во-первых, поражает необычайный напор, страстность, с которой Ильин ведет изложение. Читатель наверно уже обратил внимание на очень частый курсив в цитатах из Ильина. Эта манера хорошо известна всем, хоть немного знакомым с работами Ильина. Создается впечатление, что он как бы стремится нажать на читателя, вбить ему в мозги свое понимание.
Далее, стиль его изложения на редкость безапелляционен. Сослагательного наклонения не бывает: Ильин всегда уверен в себе, он все знает, все понял, всегда прав. В сочетании с писательским мастерством и высокой содержательностью мысли, такой стиль производит магическое, завораживающее впечатление на читателя. Думается, что этим во многом объясняется почти полное отсутствие серьезной критики его системы взглядов. С Ильиным трудно спорить – его можно или полностью принимать, или замалчивать.
Наконец, оставляет в недоумении манера цитирования. Подавляющее большинство ссылок – на свои произведения: свои книги, статьи или другие главы данной книги, мол, об этом я писал ранее, извольте ознакомиться. На
