Сергей Кара-Мурза - Путин и оппозиция. Когда они сразятся на равных
[Мы не можем углубляться в концепцию харизмы — формализовать явление взаимодействия разума с иррациональным очень сложно, поэтому штудии Вебера еще не освоены в образовании — сами размышляем. Для нашей темы полезно такое замечание Московичи к рассуждениям Вебера: «Будучи властью экстраординарной, но случайной, чуждой традициям и разуму, харизма возникает во время чрезвычайной, в сущности переходной ситуации». То есть, харизматическая фигура появляется не только благодаря своим личным качествам, но и под давлением «сгустка» чрезвычайных обстоятельств].
В это время крушения и становления большую роль играют процессы в психике людей, связанных тесным общением. Возникает «цепная реакция» синхронизации общих чувств, слов и образов (заражение, эпидемия чувств).
[В средние века были подробно описаны возникавшие стихийно эпидемии массового чувства, доходившего до истерии. Так, в 1266 г. Италию охватила эпидемия самобичевания, по большой части Европы в 1370 г. распространилась «танцевальная» эпидемия, позже в Голландии — мания тюльпанов. Массовые эпидемии чувств наблюдались в годы установления власти фашизма в Германии, непохожие на то, что происходило в СССР при «культе личности». А во время перестройки в советском человеке «раскачивали» чувство справедливости, так что люди стали испытывать ненависть к номенклатуре за «льготы и привилегии» — и был сотворен Ельцин как краткосрочный кумир].
Эти процессы усиливаются в условиях кризиса, войны, аномальной ситуации, оказывающей сильное воздействие на чувства. Вебер писал: «Харизма обнаруживает эмоциональную нагруженность, напор страстей, достаточный для того, чтобы выйти из непосредственной реальности и вести иное существование».
Московичи приводит близкое к этому суждение Э. Дюркгейма, который пишет, не привлекая понятия харизмы: «Коллективная жизнь, когда она достигает определенной степени интенсивности, пробуждает религиозное мышление, именно потому, что она предопределяет состояние возбуждения, которое изменяет условия психической активности. Ментальные силы распаляются, страсти оживают, ощущения усиливаются; такое происходит только в подобные моменты. Человек сам себя не узнает; он чувствует себя преображенным и, тем самым, он преображает все вокруг себя… Когда эмоции обладают такой живостью, они могут даже быть горестными, но при этом не депрессивными; напротив, они вызывают состояние возбуждения, которое предполагает мобилизацию всех действующих сил и даже прилив сил извне. Все это нас сегодня удивляет. У нас почти нет живого и постоянного опыта веры. Но, тем не менее, остается справедливым то, что в результате двойного эффекта: повторения и группирования, церемонии вызывают у их участников единое для всех психическое состояние».
Все подобные суждения подтверждают, что крупные радикальные общественные движения возникают при неразрывной связи социального и психического, и энергия пускового двигателя этих движений — нравственные ценности. Большой двигатель социально-экономической формации начинает работать позже.
[В важной работе П.А. Сорокина «Причины войны и условия мира», опубликованной в 1944 г., он пишет: «Гражданские войны возникали от быстрого и коренного изменения высших ценностей в одной части данного общества, тогда как другая либо не принимала перемены, либо двигалась в противоположном направлении. Фактически все гражданские войны в прошлом происходили от резкого несоответствия высших ценностей у революционеров и контрреволюционеров. От гражданских войн Египта и Персии до недавних событий в России и Испании история подтверждает справедливость этого положения» (СОЦИС, 1993, № 12)].
Представляя главные блоки процесса харизматической инновации, Вебер дает вторую главную для нашей темы концепцию — институционализацию харизмы. Выше приведена краткая фраза об отношениях двух этапов инноваций: «Откровение и меч, выходя за рамки повседневности, вводили новые отношения. Однако, совершив свое предназначение, они попадали под власть повседневности». Это и есть институционализация или рутинизация харизмы.
Ссылаясь на модельные исторические описания, Вебер пишет: «Начинается процесс господства повседневности, т. е. традиционализма. И что, может быть, еще более важно — с организацией господства окружающие харизматического властителя люди также попадали во власть повседневности: его ученики, апостолы, последователи становятся священниками, вассалами, прежде всего — должностными лицами. Харизматическое сообщество, вначале чуждое хозяйственной деятельности и жившее раньше на коммунистических началах и существовавшее на дарения, подаяния, военную добычу, превратилось в слой помощников господина, которым предоставлялся источник доходов в виде пользования землей, натуральных и денежных вознаграждений».
Московичи приводит близкое описание из другого источника Вебера: «Лишь in statu nascendi, и лишь пока харизматический сеньор правит подлинно экстраординарным способом, административное руководство может жить за счет подачек, добычи или случайных доходов вместе с этим сеньором, признаваемым благодаря вере и энтузиазму. Лишь небольшой слой учеников и сторонников-энтузиастов расположен долго и вдохновляясь исключительно „идеалом“ подчинять свою жизнь „призванию“. Масса же учеников и сторонников хочет еще положить призвание (и надолго) в основу своей материальной жизни, и она должна это делать, чтобы выжить».
Этой концепции аналогично разработанное в методологии науки Т. Куном представление научной революции, которая начинает становление новой парадигмы. Это — когнитивная инновация, по структуре очень близкая к харизматической инновации Вебера. Здесь также после первого этапа разработки парадигмы происходит институционализация сообщества ученых, принявших новую методологическую платформу, и начинается повседневность под названием нормальная наука.
Зафиксируем важные для нашей темы качества и состояния процесса крупной общественной инновации (революции или глубокой реформы):
— Инновации как зародыши новых общественных форм и институтов возникают, если в обществе сложились общности в состоянии становления — in statu nascendi. Они объединены аномальной интенсивностью эмоциональной нагруженности и напора страстей, сходной с духовностью новой религии.
— Общество переживает кризис и поставлено перед историческими выборами. «Все старое начинает раскачиваться, а все новое, еще неопределенное, заявляет о себе и становится возможным».
— Такие инновации имеют не историческую природу. Они порождают новый образ будущего и принципиально новые общественные формы, хотя часто их оправдывают преданием или пророчеством.
— Такие инновации мотивируются не экономическими интересами, а ценностями. Становление нового общества организовано «властью антиэкономического типа».
— Достижение критической массы надежных сторонников движения к новому образу будущего переводит процесс в этап институционализации новых структур и строительства стабильных и рациональных институтов, оставляя героическое время и аномальный напор страстей в предании.
* * *В данный момент размышления и обсуждения в России сконцентрированы на процессах в нашем обществе и на постсоветском пространстве. Но все сильнее ощущение, что наша актуальная драма генетически связана с периодом модернизации XIX века и русской революцией, которая не закончена. Институционализация революционных инноваций советского периода была пресечена новой революционной инновацией — перестройкой. Ее вожди и идеологи называли ее революцией, а чуть позже уточнили: антисоветской революцией. Эта инновация привела к краху СССР, обширному хаосу, обеднению и аномии населения. Программа стабилизации после 2000 г. замедлила процессы деградации с помощью временных «шунтирующих институтов». Фундаментальный проект выхода из кризиса и образ будущего еще не найдены — требуется убедительная и консолидирующая модель реальности, но ее обсуждения были бы чреваты большими рисками.
В этой работе над проектом полезны наблюдения над инновациями большого числа революций, контрреволюций и программ институционализации харизмы подобных инноваций. Во всех этих потрясениях есть много общего, но во многом все они самобытны и уникальны — различны культуры и условия момента. Нынешнее кризисное состояние почти всей мировой системы побуждает к рефлексии и анализу огромного массива наблюдений и описаний этих процессов. Труды Вебера — хороший трамплин. Его схему теперь можно дополнить опытом советской революции (в этапах Ленина, Сталина и послевоенного этапа), антисоветской революции и краха СССР, а также опыта германского фашизма, революций в Китае и Индии, на Кубе и в Иране, «арабской весны» и ИГИЛ. Отдельные ниточки этого клубка станут фрагментами структуры этой программы.
