Виталий Оппоков - Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917
Сказали, что в прошлом году была конференция всемирная в Женеве, почему не было делегата от нас? Ничего не знают и знать (кажется) не хотят. Делаю все, что могу, но пока без результата. Человек, который мог бы помочь, секретарь старший, уехал в Европу, когда вернется, неизвестно. Наверно, поздно осенью.
Вообще, нужных людей невозможно найти — все на даче или еще где-нибудь. Липский тоже живет на курорте.
Я здесь уже три недели, и пока перспективы очень неважные… люди, которые могли бы сразу помочь, ничего не делают, ибо не признаны пока бумаги…»
«Бруклин, сентябрь 25 — <19>23 г.
Дорогой наставник!
…Главный секретарь сейчас в Европе и только вернется в октябре. А дело в том, что они не то, что не признают, а недоумевают почему нас не было в прошлом году на конвенте. Я все это объяснил, что вообще в первый раз слышал. Хорошо бы выслать мне кой-какие документы, чтобы доказать, что мы регулярные и вообще подробнее, — я не могу многого сказать.
Что касается продажи документов П.А.,[115] то эти господа, которые этим торгуют, не разговаривают без оригиналов и цены… Здесь недавно продали за большие деньги документы Е<Катерины> Великой.
Так что, если хотите, перешлите документы и укажите крайнюю цену…»
«Бруклин, окт. 26 — 1923 г.
Дорогой Борис Викторович!
Получил Вашу открытку от 23.IX и благодарю за добрые слова…
Продать редкости здесь можно, только имея на руках оригиналы.
Главный секретарь только прошлый день вернулся из турне по Европе, и я его сегодня видел. Буду участвовать в исторической конференции в понедельник, результаты тогда сообщу…
Было бы хорошо, если бы Вы мне выслали всю историю Вашей фирмы[116] с года основания и подробно описали работу, которую раньше делали, сколько отделений, служащих и пр., вообще вкратце всю статистику. Это было бы здесь весьма полезно, чтобы завязать сношения…
Пишите чаще и сообщите, можно ли развивать дело, если вложить капитал…»
«Бруклин, ноября 10 — 1923 г.
Дорогой Борис Викторович!
Посылаю Вам еще вырезки из газет, из коих ясно, какую роль играл здесь Липский — альфонс, выудил у жены за 1 год свыше 33 000, — а теперь, оказывается, что Вашингтон не признает его титула.[117] В общем, Вам вся его история будет явна из газет…
Затем здесь еще одно интересное дело: одна американская танцовщица Вера Олькот претендует, что она жена князя Алексея Константиновича Зарнекау — второго кузена бывшего царя (а я в первый раз слышу эту фамилию). Будто бы он женился на ней тайно, когда она была в Петрограде танцовщицей в Мариинском театре. Познакомилась с ним в Париже. Одновременно — с вел. князем Борисом. Года она не дает, это тоже дело в газетах. Она говорит, что А.К. Зарнекау — сын принца Константина Ольденбургского и внук принца Петра Фредериковича Ольденбургского, женатого на вел. княгине Екатерине — сестре Николая I. Мать же его — урожденная Агриппина Джапаридзе из княжеского дома на Кавказе.
А мое мнение, что она все врет, что-то я никогда не слышал про князей Зарнекау. И почему, раз он сын Ольденбургского, так его фамилия иначе?
Буду очень благодарен, если Вы тоже подробно узнаете и мне сообщите поскорее. Буду с нетерпением ждать от Вас известий, ибо это мне может здесь пригодиться…»
«Бруклин, янв. 7 — <19>24 г.
Дорогой Борис Викторович!
…Что касается Липского, то он, кажется, удрал в Германию с сестрой своей жены, но я не уверен. Если найду его, то, конечно, последую Вашему совету.
Большое спасибо за Веру Окольт… Оказывается, она действительно была его жена, князя А.К. Зарнекау. Хотя еще одна женщина претендует на честь быть его женой. Весь материал я собрал и при случае вышлю Вам для истории.[118]
По получении Вашего письма я тот час же обратился опять к секретарю. Он был очень любезен, но опять направил меня к главному историку. Я пошел к нему, он тоже был любезен и не так уж категорически отрицал все факты. Он как раз готовил доклад о Европе, куда он ездит каждый год и показал мне все материалы. По их сведениям выходит, что по закрытии дел, все бумаги и чарта[119] были вывезены в Финляндию председателем, но все потом куда-то пропало. Об этом есть памфлет на финском языке. Он говорит, что в моем дипломе[120] слишком много ерунды, которой теперь больше нет на свете. Все, что они хотят видеть, — это фотографию с учредительной чарты, на основании которой институт существовал. Когда они это получат, то снесутся с учреждением, выдавшим его, и если он не был аннулирован, то я буду утвержден. В противном случае мне придется начать все снова учить. Так что судите сами и поступайте наиболее разумно.
Дискредитировать я себя не мог, ибо говорю мало, а слушаю много и к тому же много читаю литературы по этому предмету на английском языке. Я им предложил проехать в этом году и заехать, ведь они все равно каждый год ездят по Европе, но они пока не решились. Может быть, потом, когда у меня будут фотографии, я смогу иначе говорить с ними…
Жду от Вас известий с нетерпением, а также фотографии документов и чарты…»
«Января 31 — 1924 г.
Дорогой Борис Викторович!
Прошлый день получил 4 диплома… Думаю, они принесут пользу нам всем. Вчера говорил опять с историком здешнего факультета. Он, шельма, очень образованный и недаром историк. Очень трудно его убедить. Все эти дипломы — все на то, хотя они еще будут рассматриваться в заседании консилиума. Он говорит: почему — 1) шотландский стиль; 2) египетский рисунок; 3) еврейские подписи… Должно быть не больше трех факультетов. И много, много еще ерунды, которой здесь больше нет давным-давно.
Он требует дату, кем, когда утверждена чарта. Эти сведения должны быть представлены, иначе не выйдет с моим признанием и Вашим также.
Они говорят: таких обманщиков много на свете, почитали немного и лезут в ученые…
Липский сбежал в Германию, как увидите из газетных статей. Он очень некрасиво поступил со всеми своими женами и теперь бросил ребенка. Думаю, ограбит и бросит теперешнюю. Вообще он создал себе здесь скверную репутацию, и газеты вели агитацию против таких иностранцев в передовицах и карикатурах…»
«Бруклин, марта 15 — 1925 г.
…Фотографии получил в хорошем виде, но никому не покажу, пока доктор не приедет. Буду весьма рад видеть его лично, и тогда, уверен, все пойдет на лад…
В общем, положение все такое же, разве что я недавно переменил службу и теперь заведую хорошим театром в Бруклине…»
Глава РАМа Астромов искал поддержки не только за рубежом, но и внутри страны, причем во влиятельных органах. Как его предшественники пытались иметь своих сторонников и агентов в департаменте полиции и в близком окружении царя, так и он стремился наладить контакты, с видными деятелями, проникнуть в органы НКВД. Более того, он сам являлся осведомителем НКВД и написал для этого органа вариант истории «Русского автономного масонства». В этой рукописи, датированной 13 октября 1939 года, есть такие строки: «Из наших современников масоны — Вал. Брюсов, Анат. Луначарский, Ник. Ал. Морозов-Шлиссельбургский…» Если известному поэту Валерию Яковлевичу Брюсову, умершему в 1924 году, это изобличение уже ничем не угрожало, то для его родного брата Александра Яковлевича, тоже известного, только в другой области — археологии, доктора исторических наук, могли быть неприятности. За шесть лет до астромовского признания не стало и бывшего наркома просвещения, председателя Ученого комитета при ЦИК СССР, одного из организаторов советской системы образования Анатолия Васильевича Луначарского. Но вот знаменитый Николай Александрович Морозов еще здравствовал и трудился. А знаменит он был своей революционной биографией, активным участием в таких народнических кружках, как «Чайковцы», «Земля и воля», «Народная воля», в покушениях на Александра II, более чем двадцатилетней отсидкой в одиночках Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей. Необычайно популярен был в ученых кругах и среди ценителей искусства своими открытиями в химии, физике, астрономии, математике, литературными сочинениями. После Октябрьской революции являлся почетным членом Академии наук СССР.
Называл Астромов среди членов масонских лож и им сочувствующих некоторых работников НКВД. Об этом шла речь, к примеру, на очной ставке между ним, Полисадовым и Белюстиным 9 января 1941 года. Последний, в частности, сообщил, что в 1925 году, когда он, Белюстин, являлся главою московского ордена розенкрейцеров, его посетил Астромов и предложил быть идейным помощником руководителя ложи «Астрея», т. е. Астромова, а также осуществлять идейное руководство ленинградской ложей «Гармония». Год спустя между Астромовым и Белюстиным, по словам последнего, был подписан конкордат (соглашение) «об объединении антисоветских сил — ордена розенкрейцеров и „Великой ложи Астреи“». Вместе с тем у Астромова зрела идея легализовать деятельность масонских лож, с которой он поделился с Полисадовым еще в 1924 году. Позже он составил специальный доклад о масонах для чекистских органов, в котором «тщательно завуалировал ритуальные анахронизмы». Но когда убедился, что эта затея неосуществима, решил объявить о закрытии лож подпольного масонства. Белюстин и Полисадов утверждали вопреки возражениям Астромова, что это был тактический маневр. Первый из троих, к примеру, вспомнил, что в конце 1925 года Астромов сообщил ему о письме в ЦК ВКП(б), написанном им, где речь шла о ложном роспуске масонских лож и лояльности масонства к Советской власти. Этого, по словам Белюстина, не было, так как «масонские ложи продолжали существовать, и антисоветская работа не прекращалась, наоборот, она усилилась». Это же подтвердил Полисадов. Он рассказал о собрании ложи «Астрея», проведенном в декабре 1925 года Астромовым в Ленинграде, на котором, в соответствии с заявлениями Полисадова, был составлен протокол о закрытии лож. Копию этого протокола Полисадов, который тоже являлся нештатным сотрудником чекистского органа Ленинградской области, представил по инстанции.
