Русская Евразия в прошлом и будущем - Петр Николаевич Савицкий
Русская наука имеет призвание к исследованию степи. Это сказалось в географической области, отчасти выразилось уже и в изучении кочевого мира. В еще большей степени призвание это должно раскрыться в грядущем развитии «кочевниковедения». По охватываемому материалу и по самостоятельности темы кочевниковедение соразмерно таким дисциплинам, как синология, индианистика, ирановедение. Есть основания думать, что кочевниковедение станет преимущественно русской наукой. Но желанны и другие силы. В частности, необходимо привлечение к кочевниковедной работе культурных сил современных кочевых народов. Народы эти должны найти свое место и свою почетную роль в общем деле России-Евразии.
Степь и оседлость
Положение России в окружающем ее мире можно рассматривать с разных точек зрения. Можно определять ее место в ряду «отдельных историй» западной половины Старого Света, в которой расположены исторические очаги ее культуры. Можно исходить из восприятия Старого Света как некоего целостного единства. На этих страницах мы хотим привести некоторые замечания – исторические и хозяйственно-географические, – предполагающие рассмотрение исторических судеб и географической природы Старого Света именно как целостного единства.
В порядке такого восприятия устанавливается противоположение «окраинно-приморских» областей Старого Света – восточных (Китай!), южных (Индия и Иран!) и западных («Средиземье» и Западная Европа!), с одной стороны, – и «центрального» мира – с другой, мира, заполненного «эластической массой» кочующих степняков, «турок» или «монголов». Противоположение это поясняет механику истории Старого Света в последние тысячелетия, т. е. помогает постичь соотношение между врастающими в определенную территорию творчеством «окраинно-приморских» сфер и передаточной в своем значении, усваивающей результат этого творчества и в движении кочевий и завоеваний сообщающей его другим, столь же территориально «неподвижным» мирам, – «степною» культурой…
Прежде всего укажем следующее: без «татарщины» не было бы России. Нет ничего более шаблонного и в то же время неправильного, чем превозношение культурного развития дотатарской «Киевской» Руси, якобы уничтоженного и оборванного татарским нашествием. Мы отнюдь нс хотим отрицать определенных – и больших – культурных достижений древней Руси XI и XII вв.; но историческая оценка этих достижений есть оценка превратная, поскольку не отмечен процесс политического и культурного измельчания, совершенно явственно происходивший в дотатарской Руси от первой половины XI к первой половине XIII в.
Это измельчание выразилось в смене хотя бы относительного политического единства первой половины XI в. удельным хаосом последующих годов; оно сказалось в упадке материальных возможностей, напр. в сфере художественной. В области архитектуры упадок этот выражается в том, что во всех важнейших центрах эпохи храмами, наиболее крупными по размерам, наиболее богатыми в отделке, неизменно являются наиранне-построенные; позднейшие киевские бледнеют перед Св. Софией, позднейшие черниговские – перед Св. Спасом, позднейшие новгородские – перед Св. Софией Новгородской, позднейшие владимиро-суздальские – перед Успенским собором. Странное «обратное развитие» художественно-материальных возможностей: наикрупнейшее достижение – вначале, «сморщивание», сужение масштабов – в ходе дальнейшей эволюции: поразительный контраст происходившему в тот же период развитию романской и готической архитектуры Запада!..
Если Св. София Киевская первой половины XI в. по размеру и отделке достойно противостоит современным ей романским храмам Запада, что значат перед Парижской Notre-Dame, законченной в 1215 г., ее русские современники, вроде церкви Св. Георгия в Юрьеве-Польском или Новгородского Спаса Нередицы?..
Мы не будем касаться эстетических достоинств одних и других храмов; в отношении к размерам материальным Русь начала XIII в. являет картину ничтожества: в сравнении с Западом – различие масштабов десятикратное, стократное; подлинная «отсталость», возникающая не вследствие, но до татарского ига!
* * *
Ту беспомощность, с которой Русь предалась татарам, было бы нелогично рассматривать как «роковую случайность»; в бытии дотатарской Руси был элемент неустойчивости, склонность к деградации, которая ни к чему иному, как к чужеземному игу, привести не могла.
Эта черта – общая для целого ряда народов; средневековая и новейшая история отдельных славянских племен построена, как по одному шаблону: некоторый начальный расцвет, а затем, вместо укрепления расцвета, – разложение, упадок, «иго»…
Такова история ославянившихся болгар, сербов, поляков. Такова же судьба дотатарской Руси. Велико счастье Руси, что в тот момент, когда в силу внутреннего разложения она должна была пасть, она досталась татарам, а никому другому.
Татары – «нейтральная» культурная среда, принимавшая «всяческих богов» и терпевшая «любые культы», – пали на Русь как наказание Божие, но не замутили чистоты национального творчества. Если бы Русь досталась туркам, заразившимся «иранским фанатизмом и экзальтацией», ее испытание было бы намного труднее, а доля – горше. Если бы ее взял Запад, он вынул бы из нее душу…
Татары не изменили духовного существа России; но в отличительном для них в эту эпоху качестве создателей государств, милитарно-организующейся силы, они несомненно повлияли на Русь.
Действием ли примера, привитием ли крови правящим, они дали России свойство организовываться военно, создавать государственно-принудительный центр, достигать устойчивости; они дали ей качество – становиться могущественной «ордой».
Быть может, и не только это. Не одну жестокость и жадность нужно было иметь, чтоб из внешней Монголии пройти до Киева, Офена, Ангоры и Анкгора. Для того чтобы это сделать, нужно было ощущать по-особому степи, горы, оазисы и леса, чуять дерзание безмерное…
Скажем прямо: на пространстве всемирной истории западноевропейскому ощущению моря, как равноправное, хотя и полярное, противостоит единственно монгольское ощущение континента; между тем в русских «землепроходцах», в размахе русских завоеваний и освоений – тот же дух, то же ощущение континента. Но монголы, в собственном смысле, не были «колонизаторами», а русские являются ими: доказательство, в ряду многих, что всецело к «монгольству» никак не свести России…
Да и само татарское иго, способствовавшее государственной организации России, прививавшее или раскрывавшее дремавшие дотоле навыки, было в то же время горнилом, в котором ковалось русское духовное своеобразие. Стержень последнего – русское благочестие.
И вот благочестие это – такое, как оно есть, и такое, каким оно питало и питает русскую духовную жизнь, – создалось именно во времена «татарщины». В дотатарской Руси – отдельные черты, намеки; в Руси «татарской» – полнота мистического углубления и постижения и ее лучшее создание – русская религиозная живопись: весь расцвет последней целиком умещается в рамки «татарского ига!..»
В этом разительном противоположении: своею ролью наказания Божия татары очистили и освятили Русь, своим примером привили ей навык могущества – в этом противоположении явлен двойственный лик России.
Россия – наследница Великих Ханов, продолжательница дела Чингиса и Тимура, объединительница Азии; Россия – часть особого,
