Пётр Кропоткин - Хлеб и воля
Как известно, больше тысячи судов ежегодно оказываются разбитыми бурей у английских берегов. В открытом море хорошее судно мало боится бури; главные опасности ждут его, когда оно подходит к берегам; — быстрые течения, которые лишают возможности управлять судном, туманы, подводные камни, мели.
Даже в те времена, когда прибрежные жители нарочно зажигали огни с целью завлечь корабли на подводные камни, а затем завладеть их грузом, — даже и тогда они делали всё возможное, чтобы спасти людей. Заметивши гибнущий корабль, они пускались в море на своих лодках, на помощь потерпевшим крушение, часто сами погибая в волнах. У каждой прибрежной деревушки есть свои предания о героических усилиях мужчин и женщин, рисковавших жизнью для спасения погибающих.
Конечно, государство и учёные также сделали кое-что для уменьшения числа кораблекрушений. Маяки, сигналы, карты, метеорологические предсказания — всё это, несомненно, уменьшило число крушений. Но всё-таки и теперь каждый год приходится спасать около тысячи кораблей, — следовательно несколько тысяч человеческих жизней.
И вот, несколько человек, добровольцев, взялись за дело. Будучи сами хорошими моряками, они изобрели такие лодки для спасения погибающих, которые могут бороться с бурей, не опрокидываясь и не будучи залиты волнами; а затем они начали вести агитацию, чтобы заинтересовать в своём предприятии публику: найти нужные деньги, построить спасательные лодки и распределить их по тем береговым пунктам, где они всего нужнее.
Эти люди были люди дела, а потому не были якобинцами и следовательно не обратились к правительству. Они поняли, что для успеха предприятия им нужно содействие местных моряков, рыболовов; нужно их знание местности, а в особенности — их самоотвержение. А для того, чтобы нашлись люди, готовые по первому сигналу пуститься среди ночи в бушующее море, не останавливаясь ни перед темнотой, ни перед волнами, бороться иногда в течение пяти, шести, десяти часов, прежде чем им удастся подойти к тонущему кораблю, — люди, готовые рисковать своей жизнью для спасения жизни других, — для этого нужно чувство человеческого братства, нужно самопожертвование, которые не покупаются ни чинами, ни «приказами по армии».
Всё это дело создалось, таким образом, добровольцами, исключительно, путём свободного соглашения и личного почина. В прибрежных местностях возникли сотни местных групп, причём начинатели дела обнаружили настолько здравого смысла, что не вообразили себя непогрешимыми, а стали искать совета у местных рыбаков. Какой-нибудь богач посылал, например, в одну из прибрежных деревень 10.000 рублей для постройки спасательной лодки. Его пожертвование принимали, но выбор места, где поставить лодку, и какого типа лодку построить в данном месте, предоставлялся местным рыбаками и морякам.
Планы новых судов не были составлены в адмиралтействе. — «В виду того», читаем мы в докладе Общества, «что необходимо, чтобы люди, пускающиеся в море, вполне доверяли своей лодке. Комитет особенно стремится к тому, чтобы в каждом пункте строили лодку того типа и той оснастки, которые будут выбраны или выработаны самою местною группою». Потому-то в это дело каждый год вносятся новые усовершенствования.
И всё это делается добровольцами, организующимися в местные комитеты и группы; всё происходит на началах взаимной поддержки и взаимного соглашения! Настоящие анархисты! И делается всё это громадное дело, не взимая никаких налогов — что не помешало между прочим Спасательной Ассоциации получить в прошлом году 430.040 рублей добровольных взносов.
Что касается достигнутых результатов, то вот они:
Ассоциация имела в 1891 году 293 судна; она спасла в этот год 601 человека и 33 корабля, а в-общем, со времени основания ею были спасены 32.671 человеческая жизнь.
В 1886 году, когда три судна Ассоциации погибли в волнах, со всеми находящимися на них людьми, в неё записались сотни новых добровольцев, образовавших местные группы, и результатом этой агитации была постройка более двадцати новых лодок и основание двадцати новых спасательных станций.
Заметим мимоходом, что та же ассоциация посылает ежегодно рыбакам и морякам прекрасные барометры по ценам в три раза меньшим их действительной стоимости. Она распространяет метеорологические знания и сообщает заинтересованным лицам о всех внезапных бурях, предсказываемых учёными.
И опять-таки, повторяем, в организации этих сотен мелких комитетов и местных групп нет абсолютно никакой иерархии, ,никакого начальства: они состоят исключительно из добровольцев, берущих на себя обязательство выходить в море по данному сигналу, который почти всегда даётся на берегу, с общего согласия самих гребцов и часто — собравшегося на берег населения и из людей, интересующихся этим делом. Центральный Комитет, представляющий собою центр для переписки, совершенно в это не вмешивается.
Едва ли нужно прибавить, что, когда в рыбачьей деревне, где держат спасательную лодку, происходит голосование, — например по вопросу о школах или о местных налогах, то местные лодочные комитеты не принимают участия в нём, как таковые, — скромность, которой не отличаются, к несчастью, члены городских дум. Но зато, с другой стороны, люди, входящие в эти комитеты, не допускают также, чтобы ими распоряжались в их деле спасения погибающих те, кто сам в жизни никогда не боролся с бурей. По первому сигналу об опасности, они являются, сговариваются друг с другом, куда и как держать курс, и отправляются в путь. У них нет ни мундиров, ни петличек; но есть зато полная готовность рисковать жизнью для общего дела.
Возьмём другое подобное же общество — Красный Крест. Оставим в стороне его название и посмотрим, что оно собою представляет.
Представьте себе, что было бы, если бы лет двадцать пять тому назад кто-нибудь сказал бы следующее: «Государство очень хорошо знает, как убивать людей. Убить двадцать тысяч в один день и ранить пятьдесят тысяч, — ему нипочём. Но оно совершенно неспособно оказать помощь своим собственным жертвам. Поэтому, — раз уж существуют войны — в это дело должен вмешаться частный почин. Нужно, чтобы добровольцы взялись за дело и создали для этой гуманной цели международное общество».
Сколько насмешек посыпалось бы на голову того, кто осмелился бы, полвека тому назад, сказать нечто подобное! Его прежде всего назвали бы утопистом, а затем, если бы его удостоили ответом, то наверное сказали бы: «Глупый вы человек! Именно там, где помощь будет всего нужнее, добровольцев-то не окажется! Ваши свободные госпитали сосредоточатся все в безопасных местах, а на перевязочных пунктах, на поле битвы, никого не будет. Кроме того, подумайте о соперничестве между различными национальностями! Дело кончится тем, что несчастные солдаты будут умирать без всякой помощи». И у каждого нашлось бы своё разочаровывающее возражение. Кто из нас не слыхал подобного рода речей!
И вот мы теперь знаем, что из этого вышло. Везде, в каждой стране, в тысячах местностей организовались общества Красного Креста, и когда вспыхнула война 1870–71 гг., его добровольцы могли приняться за работу. Явились во множестве люди, — мужчины и женщины, которые предложили свои услуги; госпитали и перевязочные пункты организовались сотнями; целые поезда перевозили всё нужное для госпиталей: жизненные припасы, бельё, лекарства для раненых. Английские комитеты посылали даже целые транспорты припасов, одежды, лопат, семян для обсеменения полей, рабочий скот, — даже паровые плуги с работавшими при них людьми, чтобы помочь обрабатывать землю в местностях, разорённых войною. Загляните только в сочинение Густава Моннье «Красный Крест» — и вы будете поражены размерами того, что было сделано.
Что же касается до пророков, всегда готовых отрицать в других людях всякий здравый смысл и всякий ум, и считающих только самих себя способными управлять миром по своему произволу, то ни одно из их пророчеств не сбылось.
Самоотвержение добровольцев Красного Креста оказалось выше всяких похвал. Они стремились занять именно самые опасные пункты, и в то время, как французские врачи, находившиеся на службе у государства, убегали при приближении пруссаков со всем своим штатом, — добровольцы Красного Креста продолжали своё дело под пулями, вынося все грубость, как бисмарковских, так и наполеоновских офицеров и ухаживая одинаково за ранеными, к какой бы национальности они ни принадлежали. Голландцы и итальянцы, шведы и бельгийцы, даже японцы и китайцы, отлично уживались между собою. Они размещали свои госпитали и амбулатории, смотря по надобности данной минуты, и если в чём соперничали, то в гигиеничности своих больниц. Сколько французов до сих пор ещё вспоминают с чувством глубокой благодарности о той заботливости, с которою ухаживала за ними в амбулаториях Красного Креста какая-нибудь сестра милосердия, голландка или немка!
