Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия
Решив для себя вопрос таким образом, Рэтклиф со свойственной ему быстротой немедленно приступил к осуществлению своего замысла. На этом пути его подстерегали особые трудности. Не позднее чем через двое суток после последнего разговора с миссис Ли он оказался в кабинете государственного секретаря. В первые дни прихода к власти каждой новой администрации главным делом государственных мужей становилось распределение должностей. А министр финансов всегда был готов оказать услугу своим коллегам по кабинету, в разумных пределах проявляя заботу об их друзьях. Государственный секретарь был не менее любезным человеком. Как только он сообразил, что мистеру Рэтклифу крайне необходимо обеспечить некое лицо должностью юрисконсульта в мексиканской комиссии, он тут же выразил готовность порадовать коллегу, а когда услышал, о ком идет речь, испытал еще и удовольствие, потому что в государственном департаменте Каррингтона хорошо знали и очень любили; он действительно был превосходной кандидатурой на эту должность. Рэтклифу не понадобилось и затевать разговоров об ответной любезности. Дело было улажено в течение десяти минут.
— Я только должен вас предупредить, — добавил Рэтклиф, — что, если мистер Каррингтон узнает о моем участии в этом деле, он обязательно откажется. Он один из этих ваших старомодных виргинских плантаторов, гордый, как Люцифер, которые не желают принимать чьих-либо милостей. Я поговорю с вашим помощником, и рекомендация будет исходить от него.
На следующий же день Каррингтон получил частную записку от своего старого приятеля — помощника государственного секретаря, в которой сообщалось, что у него есть для Каррингтона хорошие новости. Он просил Каррингтона наведаться в департамент при первой возможности. Каррингтон наведался, и помощник объявил ему, что рекомендовал его на должность юрисконсульта в исковую комиссию в Мексике и что его кандидатура одобрена государственным секретарем.
— Нам нужен южанин, который разбирается в международном праве, может сразу выехать в Мехико, а главное — честный человек. Вы подходите по всем статьям, так что собирайте чемоданы как можно быстрее.
Каррингтон был потрясен. Против подобного предложения не только нельзя было возражать, оно было весьма заманчивым. Ему трудно было даже вообразить причину для колебаний. С первых же слов он не сомневался — надо ехать, и в то же время ему меньше всего на свете хотелось покидать Вашингтон. Само собой, он первым делом заподозрил, что инициатором этого плана его ссылки является Рэтклиф, и сразу же поинтересовался, способствовал ли кто-нибудь его назначению; но помощник государственного секретаря весьма решительно заявил, что это его собственная идея, чем тут же отрезал путь к дальнейшим расспросам. Все было рассчитано очень точно, и Каррингтон оказался в положении, когда с его стороны было бы черной неблагодарностью отвергнуть столь любезное предложение.
И все же он никак не мог решиться. Он попросил двадцать четыре часа на размышление, сославшись, что ему необходимо удостовериться, сумеет ли он привести в порядок все свои дела в связи с шестимесячным отсутствием, хотя прекрасно знал, что никаких сложностей не возникнет. Из департамента он отправился в свою контору, где в одиночестве погрузился в мрачные размышления в поисках выхода, однако с самого начала ситуация была ясная, не оставлявшая ни одного темного уголка, куда можно было бы спрятаться. Полгода назад, получив подобное предложение, он запрыгал бы от радости. Что же случилось? Почему теперь он воспринимает происходящее как беду?
Миссис Ли! Вот в ком причина! Уехать сейчас означало расстаться с миссис Ли и, возможно, отдать ее Рэтклифу. Каррингтон заскрежетал зубами при мысли, сколь искусно Рэтклиф играет своими картами. Чем больше он размышлял, тем больше утверждался во мнении, что за сделанным ему предложением скрывается фигура Рэтклифа, жаждущего от него избавиться; и все же, внимательно изучив ситуацию, он понял, что и Рэтклиф, в конце концов, может допустить промах. Этот политик из Иллинойса был человеком умным и хорошо разбирался в мужской сути, но знание мужчин отнюдь не предполагало знание женщин. Каррингтон и сам не был большим знатоком по части женщин, но полагал, что смыслит в них больше Рэтклифа, который, очевидно, и тут прибегал к привычным ему методам политической коррупции в отношении слабого пола, и был немало обескуражен, обнаружив, как высоко ставит себя миссис Ли. Если Рэтклиф на самом деле вознамерился разлучить Каррингтона с миссис Ли, значит, он считал, что шести месяцев или шести недель ему будет достаточно для достижения цели. Добравшись в своих размышлениях до этой точки, Каррингтон внезапно поднялся, раскурил сигару и еще час расхаживал по комнате взад-вперед с видом генерала, составляющего план предстоящей кампании, или адвоката, обдумывающего, какие аргументы противопоставит ему оппонент. Одно он решил окончательно. Он принимает предложение. Если Рэтклиф просто приложил руку к его назначению, пусть получит удовольствие. Если же расставил ловушку, пусть попадет в нее сам. И когда наступил вечер, Каррингтон взял шляпу и отправился с визитом к миссис Ли.
Он застал сестер одних, за обычными житейскими делами. Маделина с очень серьезным видом штопала ажурный шелковый чулок, и это деликатное и трудное занятие поглощало ее целиком. Сибилла, по обыкновению, сидела за пианино, но когда он вошел, она впервые за все время их знакомства поднялась, взяла свою рабочую корзинку и села возле них, чтобы принять участие в разговоре. С этого времени и впредь она будет держаться, как взрослая женщина. Она устала играть девочку. Мистеру Каррингтону пора увидеть, что она не дурочка.
Каррингтон сразу же приступил к делу и объявил, какую должность ему предложили, и Маделина очень обрадовалась и засыпала его вопросами. Сколько ему будут платить? Как скоро он должен уехать? Как долго он будет отсутствовать? Не тяжелый ли там климат? И в конце концов, улыбаясь, заключила:
— Что же я скажу мистеру Рэтклифу, если вы, отказав ему, приняли это предложение?
Что касается Сибиллы, она лишь с упреком воскликнула: «О, мистер Каррингтон!» — и погрузилась в молчанье и глубокую задумчивость. Ее первая попытка самостоятельно утвердиться в этом мире не удалась. Она чувствовала, что ее предали.
Невесело было и Каррингтону. Сколь скромен ни был бы человек, лишь круглый идиот может довольствоваться созерцанием луны и звезд. В глубине души Каррингтон лелеял надежду, что, когда он выложит свои Новости, у Маделины изменится выражение лица, на нем невольно появится волнение, глаза наполнятся слезами, а голос задрожит. Видеть, с какой готовностью отправляет его в Мексику женщина, которую он любит, было достаточно горько. Он не мог не чувствовать, что надежды его обмануты, он наблюдал за ней, а сердце его замирало от боли; и ему стало трудно поддерживать разговор. Маделина и сама почувствовала, что необходимо умерить свои восторги, и попыталась исправить ошибку. Она спросила, как же она теперь будет без наставника. Он должен составить ей список книг для чтения на время своего отсутствия: сами они в середине мая собираются на север, а к моменту их возвращения в декабре Каррингтон уже будет в Вашингтоне. Все равно, если бы он летом уехал в Виргинию, они виделись бы так же мало, как и теперь, когда он отправится в Мексику.
Каррингтон угрюмо признался, что ему вовсе не хочется ехать, он предпочел бы никогда не слышать об этой должности, он будет совершенно счастлив, если что-нибудь сорвется, но не стал объяснять причину своего настроения, а Маделина с присущим ей тактом не решилась настаивать на этом. Она удовлетворилась тем, что пыталась его переубедить, и вела беседу как могла оживленнее. У нее и впрямь сердце обливалось кровью при виде того, как его лицо принимало все более несчастное и разочарованное выражение. Но что она могла сказать? Что сделать? Он просидел у них до десяти часов не в силах заставить себя уйти: он боялся остаться наедине со своими мыслями. Он чувствовал, что это конец единственной радости в его жизни. Силы миссис Ли были на исходе. Ее слова перемежались долгими паузами; и спустя какое-то время, сделав над собой нечеловеческое усилие, Каррингтон извинился, что столь немилосердно воспользовался ее добротой. Если бы она знала, сказал он, как он страшится остаться один, она бы его простила. Затем он поднялся и, уходя, спросил Сибиллу, не желает ли она завтра покататься верхом, если да, он к ее услугам. Сибилла приняла приглашение, и лицо ее просветлело.
Дня два спустя миссис Ли в разговоре с Рэтклифом упомянула о назначении Каррингтона; она говорила затем Каррингтону, что министр, видимо, ужасно обиделся и расстроился, но понять это можно было лишь по тому, как быстро сменил он тему разговора.
ГЛАВА X
