Леонид Шебаршин - Рука Москвы
Именно в этот момент и взвыла заполошным, истерическим воем сирена. Наши дежурные отступили от комендатуры и укрылись за железными дверьми посольства. Налетчики ворвались в представительское здание, за ними проследовали на посольскую территорию силы поддержания порядка.
Состояние этих сил, если немного отвлечься от налета, точно соответствовало общему положению дел в Иране. Стражи ненавидели лютой ненавистью исламских комитетчиков и не доверяли полицейским, полицейские презирали и тех, и других, комитетчики доверительно предостерегали нас в отношении стражей. Такая охрана внушала не меньшие опасения, чем сами налетчики, но выбора у нас не было, а единственным оружием оставалась бдительность.
Толпа размеренно бушевала за воротами, стражи делали вид, что готовы грудью стать на защиту иностранных дипломатов, полицейские прикидывались, что гоняются за налетчиками, налетчики тем временем крушили наше историческое здание, а мы в бессильной ярости прятались за железными решетками и дверьми. Слушали, как били окна в представительском помещении. (Кстати, не было выбито ни одного стекла ни в здании консульства, в которое упиралась своим флангом наружная толпа, ни в служебном шестиэтажном здании. Налетчики не были ни фанатиками, ни хулиганами, они работали.)
Список повреждений, представленный в дальнейшем иранским властям, потянул (разумеется, по несколько завышенным расценкам) на шестьсот тысяч американских долларов. Туда вошли разбитые окна числом около шестидесяти, разрезанные картины и подожженные ковры, расшибленные в щепу двери, разбитые старинные (чистейшие, таких уже не делают) зеркала, вазы, люстры, сломанная мебель, располосованный ножом киноэкран, разбитая мемориальная доска и прочее, и прочее. Разумеется, счет иранцами не оплачен, но он существует.
Налетчиков наконец выгнали, толпа, совершив намаз, удалилась, оставив за собой испачканные гнусными надписями стены, а в парке с нашего согласия разместили дней на десять отряд стражей — охранять нас от происков афганской эмиграции. Стражи держались от нас подальше, а мы от них. Лишь однажды в обеденное и однажды в ночное время грохнуло по одиночному выстрелу. Юный страж задремал и нажал на спуск винтовки. Оба случая были объяснены тем, что кто-то, дескать, пытался перелезть через стену.
Толпа врывалась на территорию посольства еще раз в начале марта 1988 года по случаю обстрела Тегерана ракетами советского производства.
Отношение хомейнистов к налетам на посольство было нам известно. Поступали к тому же от доброжелателей и достаточно точные данные о времени нападения, о замыслах противника, примерных силах, которые будут использованы в налете. Демарши посольства по этому поводу чиновники МИДа Ирана выслушивали с вежливыми улыбками, заверяя, что, разумеется, все необходимые меры будут приняты.
Лето 1981 года в Тегеране. Об этом времени хочется рассказать особо.
По бывшей улице Резы Шаха, а ныне улице Исламской революции идет демонстрация моджахедов. Мы наблюдаем за происходящим с крыши. Выходить на улицу небезопасно. Видно не очень хорошо — мешают высокие дома, деревья, но отдельные участки улиц просматриваются полностью.
Первые пулеметные очереди раздаются со стороны университета. Нервно вздрагивает движущаяся внизу черная людская масса. Пока нельзя понять, стреляют ли в толпу или над головами. Вскоре ситуация проясняется. Стражи исламской революции пытаются блокировать демонстрацию, перекрыть ее со всех сторон, отогнать спешащие на помощь отряды моджахедов.
На перекресток с ревом вылетают два огромных военных грузовика. С грузовиков спрыгивают вооруженные люди в черных мундирах, с черными касками на головах, с автоматами и ручными гранатометами. Они рассыпаются в цепь и быстрым шагом идут в наступление. Раздаются глухие хлопки — полетели гранаты со слезоточивым газом. Меж домами вспыхивают клубочки сизо-голубого, прозрачного дымка. Побежали плачущие, чихающие, пытающиеся закрывать лица тряпками люди. Стрельба раздается со всех сторон. Облачка газа доносятся до крыши, но спасает ветер. Побоище внизу разгорается. Отряды стражей рассекают толпу на части, сминают группки отбивающихся парней, теснят их в переулки.
Слышны громкие пронзительные вопли. Из переулка к посольской стене выкатывают возбужденные бородатые молодцы в защитных куртках, за ними несколько десятков маленьких фигурок в длинных платьях и низко повязанных платках. Их окружают плотным кольцом, девушки пытаются цепляться друг за друга, отбиваются, кричат. Мелькают приклады автоматов, дубинки, кулаки. Здоровенные парни хватают хрупкую, визжащую, сопротивляющуюся девушку и с размаху перебрасывают ее в кузов грузовика. Одну, другую, третью. Через десяток минут переулок пуст — валяются растоптанные очки, тряпка — похоже, оторванный рукав, а вопли доносятся уже из соседнего переулка. Там идет расправа с другой группой.
Девчонки остались в памяти. И рыжий детина, в куртке с закатанными по локоть рукавами, в черных высоких башмаках со шнуровкой, разгоряченный потасовкой, но деловой, сосредоточенный, выкручивающий тонкую девичью ручонку, прикладом автомата норовя побольнее задеть живое тело под мешковатым балахоном. «Мы будем расстреливать даже девятилетних девочек, если они будут нападать на стражей», — сказал один из хранителей исламского правосудия. Как говорится, и тезис, и иллюстрация.
Город тяжело погрузился в пучину гражданской смуты, ночных арестов, расстрелов, избиений, пыток. «Расстреляны… враги Ирана и ислама… слуги империализма… отступники от ислама… враги народа и ислама…» — десятки фамилий ежедневно публикуются в газетах и еще сотни остаются безвестными.
Моджахеды отвечают террором на хомейнистский террор.
Поздно вечером 28 июня 1981 года раздался глухой мощный удар в районе площади Бахарестан, рухнуло от взрыва двухэтажное здание, содрогнулись окрестные дома. Под обломками здания было погребено около сотни активистов хомейнистской Исламской республиканской партии и ее генеральный секретарь аятолла Бехешти. Был Бехешти восходящей звездой исламской революции и, пожалуй, ее закулисным дирижером. Если в Хомейни есть что-то загадочное, уходящее корнями в седую исламскую старину, в мифические времена пророков, бунтарей, ересиархов, вселенских злодеев, то Бехешти связывали с исламом тюрбан, борода и великолепное умение использовать религию в политике. Аятолла провел семь лет в Гамбурге, был имамом тамошней мечети, занимался в шахском министерстве образования изданием учебников. Водились за Бехешти темные дела в тот период, какие-то махинации с финансами. Свидетелей не осталось. Вскоре после революции посадили в тюрьму заместителя шахского министра образования Фарсу, приговорили ее к нескольким годам заключения, а затем вдруг расстреляли. Утверждали люди, что Фарса пыталась сообщить властям что-то важное о Бехешти. Аятолла был величественно обаятелен, говорил мягким, берущим за душу баритоном, гипнотизировал собеседников умным, проницательным взглядом.
Ахнула бомба, заложенная в мусорную корзинку, рухнули стены и потолок, и в кромешной тьме, средь битых кирпичей кончил свои дни человек, который уверенно шел к верховной власти. Под утро откопали в руинах мужскую ногу в щегольском полуботинке, и все, знавшие аятоллу, удостоверили, что это его нога. Прошла по газетам фотография: стоит измызганный человек и держит в вытянутой руке для удобства фотографов эту ногу. Днем и ночью копали развалины, достали останки семидесяти двух человек (ровно по числу шиитских мучеников, погибших в 681 году при Кербеле вместе с имамом Хуссейном) и прекратили счет, дабы не ослаблять символики. С этого времени буквы заголовка газеты «Исламская республика» стали печататься в красном обрамлении, в стекающих каплях крови.
Очень быстро установили и преступника — тайно проникшего в ряды охраны моджахеда Колахи, объявили его розыск. Многим показалось подозрительной эта быстрота. Было еще одно странное обстоятельство, которое впоследствии благочестиво объявляли Божьим промыслом. Дело в том, что ровно за пять минут до взрыва помещение покинули председатель исламского меджлиса Рафсанджани и два его ближайших сподвижника — Раджаи и Бахонар. Версия о Божьем промысле не вызывала бы особых сомнений (все в воле Аллаха!), не будь Рафсанджани основным соперником Бехешти.
Темна иранская политика, грани дозволенного в ней расплывчаты, ложь не считается грехом, взятие заложников и убийство входят в набор допустимых приемов, крови шииты не боятся. На кого возведена напраслина — то ли на Колахи, то ли на Рафсанджани — история, видимо, никогда не рассудит. Бехешти ушел в иной мир, Колахи исчез, Рафсанджани правит страной. Не погибни Бехешти, пожалуй, на свете не стало бы Рафсанджани.
