Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года
Нельзя не отдать должное проницательности автора этой характеристики. Жаль, что он не заметил (или не счёл нужным написать), что высокомерие и то, что выглядит эгоистичностью, – форма самозащиты человека крайне ранимого.
Юный Бонапарт рисует на стене план битвы Никола Туссен Шарле. «Бонапарт рисует на стене план сражения»
Что же касается чтения, то он не просто читает, он выписывает (выписки иногда весьма пространны) то, что его особенно заинтересовало. Кстати, тетради, в которые он записывал заинтересовавшие его мысли, через много лет после его смерти издали. Получилось четыреста полных страниц. По этим записям можно судить, как складывалось мировоззрение будущего императора французов. Там интересно всё. Но потрясла меня последняя запись в последней тетради: « Святая Елена, крохотный остров в Атлантическом океане. Английская колония ». Что это? Озарение свыше? Указующий перст судьбы? Предчувствие, пусть даже и неосознанное? Эта запись могла бы поразить, даже если бы была в ряду других, связанных, скажем, с путешествиями, с географией. Ничуть не бывало. Она стояла особняком. И – главное – была последней… Мистика?
Александр
Всеми успехами Наполеон всегда был обязан только себе. Все достижения становились результатом преодоления препятствий, которые казались, да и были на самом деле для человека не только заурядного, но даже и талантливого непреодолимы.
Александру (пока!) ничего преодолевать не приходилось, разве только собственную лень. Через много лет современник заметит: «…в жилах его вместе с кровью текло властолюбие, умеряемое только леностью и беспечностью».
Как только внуку минуло шесть лет, бабушка решила, что ему пора приступать к систематической учебе. Самолично составила по летописям рескрипт, озаглавленный «Записки касательно Российской истории». Это поразительное произведение. Царица не просто описывала события далекого прошлого, она находила в каждом из них нравственный смысл, который будил чувство гордости за свою страну, желание не посрамить память предков.
Учителем французского языка Екатерина пригласила убеждённого демократа, швейцарского адвоката Фридриха Цезаря Лагарпа. Александр хотя и доставлял наставнику немало хлопот, мог растрогать доверчивой непосредственностью: «Что из меня будет? Ничего, судя по наружности. Благоразумные люди, которые будут мне кланяться, будут из сострадания пожимать плечами, а может быть, будут смеяться на мой счет, потому что я, вероятно, буду приписывать своему отличному достоинству [2] те внешние знаки уважения, которые будут оказываться моей особе. Так-то кадят идолу, смеясь над подобной комедией».
Ребёнка, написавшего такое, можно упрекнуть в чём угодно, но не в заурядности. Что же касается подозрения, что люди будут смеяться на его счет, оно отравляло ему жизнь с детства и до конца дней. Причина этого подозрения – глухота.
Именно глухота сделала Александра недоверчивым и мнительным. Он этого не скрывал. Ему казалось, что люди (в том числе и самые близкие) только и делают, что перешёптываются за его спиной, смеются над ним. С таким самоощущением трудно было оставаться всегда спокойным, доброжелательным, уверенным в себе, в общем, таким государем, каким хотела видеть его бабушка. Это в наше время глухота руководителю не помеха. Пример тому президент Клинтон. Во времена Александра Павловича слуховых аппаратов ещё не было.
А Лагарпу удалось если не главное, то очень важное: глубоко внедрить в сознание и сердце своего воспитанника, будущего императора Александра I, уважение к достоинству человека, независимо от социального положения, которое этот человек занимает. Именно швейцарскому республиканцу в большой мере обязана Россия первыми годами царствования Александра I – светлыми годами, когда стало легче дышать, когда у людей появилась надежда, теми годами, которые Пушкин назвал «дней Александровых прекрасное начало».
Император Всероссийский Павел Петрович. Отец
Наверняка кому-то покажется, что автор слишком много места уделяет (это ещё впереди) рассказам об окружении главных героев. Но я убеждена: родители, братья, сёстры, друзья – не просто составляющие среды, в которой любой из нас живёт. Все они влияют на судьбу и характер человека. Даже если он – император. А уж родители – в первую очередь. Здесь ведь ещё и наследственность…
В «Мемуарах» прусского короля Фридриха II читаем: «Слишком важен, заносчив и горяч, чтобы удержаться на престоле народа дикого, варварского и избалованного нежным женским правлением. Он может повторить судьбу своего несчастного отца».
Эту запись Фридрих сделал после первой встречи с сыном своего убиенного неистового поклонника Петра Фёдоровича и отцом нашего тогда ещё не рождённого героя, Александра Павловича. Шло лето 1776-го. Павлу Петровичу оставалось жить ещё четверть века.
Не будем принимать в расчёт нелестную оценку нашего народа. Что в ней удивительного, если вспомнить: именно этот народ дважды изрядно поколотил слывшего непобедимым Фридриха. Такое не прощают. Тем более если привык, что мир называет тебя Великим.
Насчет нежного женского правления с мудрым прусским королём тоже можно поспорить. Особенно если вспомнить некоторые проявления «нежности» императрицы Анны Иоанновны.
Но вот в оценке русского великого князя и в предвидении его судьбы Фридрих оказался точен абсолютно. Никто не способен был оставлять столь противоречивых впечатлений, как Павел Петрович. Ни о ком из персонажей отечественной истории не осталось столь взаимоисключающих мнений. Ласковый и жестокий, умный и безумец, грубый и деликатный, благородный и коварный, доверчивый и подозрительный, прекрасно воспитанный и абсолютно неадекватный, патологический трус и человек, способный на решительные поступки. Это всё о нём. И всё – правда.
Пока матушка была жива, он упивался своей безраздельной властью над гатчинским воинством. Нелепо? Смешно? Но беда в том, что в Гатчину ездили любимые внуки государыни. Визиты эти были не так уж часты, однако атмосфера армейской дисциплины, суровой муштры, превращавшая солдат, да и офицеров в безупречно отлаженные автоматы, завораживала подростков.
Наверное, в мальчиках проснулась любовь к армии, свойственная всем Романовым. Чем больше они наблюдали за строевыми занятиями отцовских солдат, тем больше их тянуло в Гатчину. И тем чаще им приходилось изворачиваться и врать… Перед бабушкой нужно было делать вид, что едут к родителям против воли, что с трудом терпят их общество, но вынуждены подчиняться долгу. Родителям говорили, как счастливы вырваться на свободу из-под надоевшей бабушкиной опеки. Константина необходимость лгать приводила в бешенство. Александру ложь удавалась великолепно. Так постепенно маска заменяла истинное лицо, лицемерие становилось чертой характера.
Подростком, почти ребёнком, он начал жить двойной жизнью. Поначалу был вынужден, чтобы избежать лишних конфликтов и объяснений с бабушкой и родителями. Потом – привык. Потом, судя по всему, вошел во вкус. В Царском Селе – один Александр, в Гатчине – другой. И так забавно: старшие верят ему, не замечают притворства! Оказывается, он легко может манипулировать этими взрослыми людьми, считающими себя такими умными. Пока это игра…
Однако мудрой бабушке стоило бы задуматься. «Военные игры» начинали приобретать формы страшноватые. Как-то в присутствии сыновей Павел Петрович с извращённой жестокостью наказал офицера за ничтожную провинность. Увидев их ошеломлённые лица, улыбнулся и назидательно произнес: «Вы видите, дети мои, вы видите, что с людьми необходимо обращаться, как с собаками?!» Молодые люди возразить не посмели. Но тревога за своё будущее и будущее страны (если они начали задумываться о судьбе страны) с тех пор их не покидала. Уже тогда, своими руками отец готовил старшего сына к чудовищному поступку, постепенно делая этот поступок неотвратимым…
Пока во власти Павла Петровича только Гатчина. Скоро окажется вся Россия…
Александра нередко (как современники, так и далёкие потомки) обвиняли в убийстве отца. Мол, он дал заговорщикам согласие на расправу с Павлом Петровичем. Едва ли. На отстранение от престола – да. Но не на убийство. Верю свидетельству Елизаветы Алексеевны: «Он был положительно уничтожен смертью отца и обстоятельствами, её сопровождавшими. Его чувствительная душа осталась растерзанной всем этим навеки». Это – ключ ко многим мучившим его комплексам.
А то, что Александр согласился на отстранение отца от престола, так это не от желания властвовать, а от вполне естественного желания жить. Не сомневаюсь, он поверил, будто Павел Петрович готовится посадить в крепость и опостылевшую жену, и выкормышей ненавистной матери – старших сыновей. Умирать он не хотел. Сходить с ума в одиночном каземате Шлиссельбурга – тоже…
