Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №47 от 22.11.2011

Домик, как видно, состоял главным образом из цитат. Во всяком случае в упоминавшемся рассказе о столкновении с богословом Е.И. Дивничем писатель говорит именно о них, как о своем главном оружии в борьбе за марксизм: “Еще год назад как уверенно я б его бил цитатами, как бы я над ним уничижительно насмехался!” Но теперь, констатирует он, “меня бьют почти шутя”. И ничего в этом нет удивительного.

Нетрудно представить себе, как происходило избиение будущего нобелевского лауреата. Он, допустим, когда-то выписал из учебника в свою карточку: “бытие определяет сознание”, выучил на сон грядущий, запомнил на всю жизнь, и вот теперь с этой выпиской наперевес шел в атаку на “православного проповедника”.* А тот ему - такой, скажем, вопросик: “Позвольте, чадо мое, а как же, например, с самим Лениным? У него отец - действительный статский советник, семья чиновно-дворянская, бытие в детстве и юности вполне обеспеченное, благополучное, даже, извиняюсь, именьицем Кокушкино владели, а у него, несмотря на такое-то бытие, самое что ни на есть революционное сознание. Ась?” Что на это молодой цитатчик мог ответить? Ничего! В карточках ответа не было. Одним ударом неглупого человека он был загнан в угол и там рухнул, погребенный под своим карточным домиком.

Поднявшись, утеревшись, он изумился молниеносности своего разгрома. Как же так? Ведь картотека была до того хороша! Как у шарманщика, который вдвоем с попугаем торговал на родном ростовском базаре “счастьем” из ящичка. Но факт оставался фактом. И тогда, прельстившись легкостью добычи, Солженицын сам пошел громить марксизм, сам стал проповедовать: это, мол, “слишком низкий закон, по которому бытие определяет сознание”, это даже - “свинский принцип”.

Закон действительно не очень хороший, если его железно прилагать к каждому отдельному человеку, к любому индивидууму. Но ведь марксисты этого не делают! То ли в спешке, то ли действительно уж очень плох был учебник, но студент Солженицын сделал в свое время усеченную выписку, а понять ее расширительно - не набрал ума. Настоящие марксисты понимают вопрос так: ОБЩЕСТВЕННОЕ бытие определяет ОБЩЕСТВЕННОЕ сознание, причем определяет, само собой ясно, в самых общих чертах. Что же касается отдельного человека, то о нём у марксистов, разумеется, есть соответствующие оговорки, хотя бы у того же Ленина: “Личные исключения из групповых и классовых типов, конечно, есть и всегда будут”. Таким исключением и был, в частности, он сам.

Никто этого, увы, не сказал вчерашнему марксисту, не уличил его. Поощренный безнаказанностью, он уж совсем расхрабрился: “Да что мне Маркс! Да мне ль его бояться!”. И снова с великой болью обманутой любви ринулся в бой против марксизма. Вернее, против своей картотеки. Так как при этом в какой-то мере все же приходилось иметь дело с мыслями и высказываниями людей, которых, как говорится, голой рукой не возьмешь, то Обманутый и не действовал голой рукой, а всегда вооружал ее - то ножницами, то клеем, то краской.

Он вообще убеждён в полной правомерности такого рода своих действий. Так, полемизируя с одной книгой юриста И.Л. Авербаха, дает сноску: “Все неоговоренные цитаты в этой главе - по книге Авербаха. Но иногда я (пуская в ход ножницы, клей и т.д. - В.Б.) соединял его разные фразы вместе... Однако смысла я не исказил нигде”. В данном случае это можно понять так: если я столь бережлив к смыслу речей неведомого вам Авербаха, то уж какие могут быть сомнения относительно моего цитирования или изложения мыслей Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина! Искажать смысл их речей - да это невозможное дело!

Но вот он, как попугай клювиком, вытягивает из ящичка, и мы читаем на ней, что в глазах Маркса такое обращение с заключенными, при котором они имеют (да именно “имеют”, а не “не имеют”!) возможность “читать книги, писать, думать и спорить» - означает обращение “как со скотом”). Всякий согласится, что взгляд, мягко выражаясь, более чем странный, но в карточке точно указан адрес: “Критика Готской программы”. Снимаем с полки 19-й том последнего собрания сочинений Маркса-Энгельса, находим “Критику”, в ней на странице 31 есть маленький раздельчик “Регулирование труда заключенных”. Слова “как со скотом” тут действительно имеются, но вот в каком, однако, контексте: Маркс пишет, что рабочие вовсе не хотят, “чтобы с уголовными преступниками обращались как со скотом”, - только и всего!

Но Солженицын опять лезет в свой философский ящичек и вытягивает новую карточку. На сей раз попалась о Ленине. В ней речь идёт об одной телеграмме, посланной Владимиром Ильичем 9-го августа 1918 года пензенскому губисполкому в связи с контрреволюционным восстанием в губернии. Писатель уверяет, что Ленин требовал: “провести беспощадный массовый террор...” Массовый? Это что же - террор против масс? Ленин требовал провести террор против рабочих и крестьян? Да уж как видите сами, говорит нам Обманутый и опять точно указывает источник: собрание сочинений, 5-е издание, том 50-й, страница 143-144. Открываем нужную страницу и действительно читаем: “провести массовый террор...” Да, да, массовый. Но там, кажется, еще что-то? Вглядываемся “Массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев”. Эге, вот они, ножницы-то опять, где пригодились. Хвать! - и террор против мироедов да контрреволюционеров превращается в террор против трудящихся. Ловко!

Простодушие?

Иной читатель, пожалуй, скажет: “Допустим, в самом деле, персонаж несколько неаккуратен. Но ведь при этом, какое подкупающие простодушие, какая трогательная наивность: обрежет, искорежит цитату, но тут же сам и указывает, откуда она, из какого тома, с какой страницы. Проверяй, мол, если хочешь. Это так легко!

Увы, у Александра Исаевича можно найти все, что угодно, только не простодушие. Он сам строит свой расчет на нашем простодушии: не поверить ему, искать обман, идти в библиотеку, брать толстые тома и сверять слово за словом могут разве что какие-то литературные потомки Фомы Неверующего! К счастью, оные потомки перевелись еще не совсем.

В этой же телеграмме Солженицын обращает внимание читателя на следующие слова Ленина: “сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города”. Подумать только, негодует Обманутый, - запереть не виновных, но сомнительных! Ну, на такое, мол, попрание законности и свободы способны только большевики!

Но вот какое любопытное рассуждение встречаем мы у самого Обманутого в другом месте все того же “Архипелага”. Рассказывает о бунте заключенных в одном из лагерей. Насколько тут все достоверно и правдиво, судить трудно: сам рассказчик ничего своими глазами не видел, так как был уже освобожден (май 1954 года), и повествование его от начала до конца - с чужих слов, и много в нем сбивчивого, противоречивого. Но в данном случае это и не существенно, важно другое. По его словам, руководитель мятежа, размахивая финкой, “объявлял в бараке: “Кто не выйдет на оборону - тот получит ножа!” Угрозой страхом смерти гнать не желающих идти людей на затеянное тобой крайне опасное, может быть, даже роковое дело, - вот уж, казалось бы, где Солженицын должен вознегодовать во всю мощь своих легких и когда-то забракованных Юрием Завадским для сцены голосовых связок! Но, странное дело, ничего подобного не происходит, и угрозу кровавой расправы над нежелающими принимать участия в бунте он спокойно и уверенно квалифицирует так: “Неизбежная логика всякой военной власти и военного положения...”

Неизбежная! Но ведь в Пензенской-то губернии в августе 1918 года именно такое положение и было - контрреволюционное вооруженное восстание! И, однако, на его ликвидацию никто не гнал под угрозой смерти всех, не принимающих в нем участия, а лишь предлагалось временно изолировать “вне города” того, кто, пожалуй, мог бы примкнуть к восстанию, - вполне естественная и логичная мера предосторожности со стороны военной власти.

Нет, все-таки неправильно говорит Александр Исаевич, будто он видит жизнь как луну всегда с одной стороны - он видит ее всегда с той стороны, с какой ему в данный момент нужно.

Не обошёл своим вниманием Солженицын, конечно, и Сталина. На него он завел целое досье, - специальный ящичек. Попросим на пробу вытянуть пока хотя б одну карточку. Момент - и поднаторевший клювик уже протягивает нам: “Устами Сталина раз навсегда призвали страну ОТРЕШИТЬСЯ ОТ БЛАГОДУШИЯ”. Последние три слова обличительно подчеркнуты и тут же прокомментированы так: “А “благодушием” Даль называет “доброту души, любовное свойство ее, милосердие, расположение к общему благу”. Вывод из сопоставления слов Сталина и толкования Даля делается убийственный: “Вот от чего нас призывали отречься - от расположения к общему благу!”

Великолепная вещь словарь Даля, но Обманутый и его поворачивает к нам лишь той стороной, какая ему сейчас выгодна. А в нём, конечно же, приведены и другие, всем известные слова, оказавшиеся во времени более устойчивыми и более распространенными, привычными нам: благодушие - “самоуспокоенность, добродушное попустительство”; благодушествовать - “наслаждаться физическим и нравственным спокойствием”. Разумеется, именно это, более современное, нынешнее значение и имел в виду Сталин в своем высказывании.