Без демократии не получится. Сборник статей, 1988–2009 - Егор Тимурович Гайдар
Это была очень рискованная попытка. Если бы она сорвалась, то альтернатива была очевидна: военное положение, а возможно, и череда военных переворотов по принципу падающего домино. Но это была не какая-то безумная храбрость за счет общества. Мы исходили из фундаментальных законов экономического поведения человека разумного. И оказалось, что эти законы работают в России, при всей нашей специфике, как работают и в Аргентине, Корее, Чехии и Словакии или Австралии. Освобождение цен наполняет магазины продуктами, финансовая дисциплина меняет экономическое поведение — производители начинают гоняться не за бартером, а за деньгами. Повышается общая трудовая активность населения и т. д.
Тогда, в те первые месяцы 1992 года, был сделан серьезный шаг. Но особенно важно, что это был «методологически новый» рывок в русской истории: не государство опять пришпорило народ, а государство отпустило вожжи, и действительно «невидимая рука рынка» потянула телегу из грязи.
Надо было сделать следующий шаг: на основе стабилизации финансов начать структурную перестройку во всем объеме. Необходимо было привлечение массированных инвестиций, которые одни могут обновить всю нашу дряхлеющую технологическую базу. Нужны тут и мобилизация внутренних ресурсов, и иностранные инвестиции. То есть первый прорыв был сделан, теперь должны были втянуться в него главные силы.
Инфляция — экономический подтекст
Как известно, этого не произошло. Уже через несколько месяцев наша политика начала буксовать. Под давлением лоббистских групп, в частности в бывшем Верховном Совете (ВС), твердая линия бюджетной и денежной политики была сломана. Все силы мы тратили на то, чтобы противостоять давлению с требованием тех или иных финансовых льгот. В результате рост цен удавалось удерживать «на цепи», но добиться настоящего прекращения инфляции (до 2–3 процентов в месяц) нам не удалось.
Разбухание денежной массы (за 1992 год в 7,4 раза, за 1993-й — в 4,8 раза) не помогло производству. Оно обеспечило замедление, а в 1993 году — фактическую стагнацию реформ. Огромные деньги были заработаны коммерческими банками, через которые проходили льготные кредиты. Но эти деньги, нажитые на инфляции, естественно, никто и не думает в условиях инфляции инвестировать в российскую промышленность. В стране — тяжелейший кризис, а зарубежные вклады российских граждан и компаний за последние два года уже измеряются десятками миллиардов долларов и быстро возрастают. Вот куда в конечном счете после «переработки и обогащения» и впадают инфляционные реки Центробанка — в зарубежные коммерческие банки. Вот реальный экономический подтекст того, что часто именуется «поддержкой производства», «спасением сельского хозяйства», «социальной ориентацией реформ». Несомненно, инфляция социально ориентирована, и столь же очевидно, на какие именно социальные группы.
Инфляция — самая выгодная коммерческая операция нашего времени. Она необходима паразитической буржуазии, плотно сращенной с коррумпированной чиновничьей и политической элитой. Прикрывается же это расхищение национального богатства, естественно, национальной и социальной демагогией, изготовленной по старому рецепту «чем невероятнее ложь, тем больше веры в нее». Неимущим внушают, что жесткая финансовая дисциплина направлена против них, а инфляция им помогает. Это очень похоже на объяснения наркоману, что ему исключительно ради его пользы дают очередной раз уколоться.
Итак, в 1992–1993 годах российское руководство (с себя я, естественно, ответственности не снимаю) не смогло удержаться на изначально занятой позиции. Слишком многое сплелось: корыстные интересы разных слоев элиты, почти автоматическое сопротивление государственного аппарата, не желавшего терять свои полномочия, политическая демагогия «непримиримой оппозиции», борьба за власть между президентом и ВС, недоверие серьезного западного бизнеса, боявшегося вкладывать значительные суммы в нашу экономику. Все это вместе остановило реформу после первого же шага и заставило буксовать, а затем постепенно начался и откат назад. Разумеется, речь не шла и не идет ни о каком возврате к социализму — строю, слишком невыгодному для новейшей коммерческо-политической элиты. Реально им нужен лишь такой темп инфляции, такое медленное кружение экономики на месте, которое позволяет, не доводя дело до коллапса и взрыва, извлекать максимальные прибыли, максимально эффективно «приватизировать» государственные средства.
Сейчас, после переформирования правительства, «новый курс» получает легитимность. Монетаристские упрямцы ушли, инфляции открыта широкая дорога. Усилятся обе ветви власти — и бюрократия, быстро приобретающая свои «классические» формы, и связанная с ней часть предпринимателей.
У сегодняшних «государственников» особая идеология. Идеология циничного бюрократического декаданса. Они не ставят перед собой глобальных государственных задач, которыми некогда вдохновлялась российско-советская бюрократия, — задач геополитических, военно-технических, даже полицейских (я уже не говорю всерьез о декларируемых «социальных приоритетах»). Задачи стоят иного, сугубо приватного характера. Усиление роли государства ради возможности спешного обогащения за счет государства. Это и всегда было — но как вспомогательная цель. Сегодня она становится основной. В государстве новейшие практики-государственники видят не Медного всадника, а огромную дойную корову. Я далек от каких-либо персональных намеков, более того — уверен в личной честности многих, особенно из числа высших руководителей. Но большой государственной идеи нет — ни реалистичной, ни даже утопичной. Латание дыр, коррекция курса реформ в интересах бюрократии — не более того. Чем же в этой ситуации может вдохновляться огромная масса бюрократии? Нет крупных целей, дисциплина ослаблена, ситуация нестабильна, возможности обогащения грандиозны. Естественно, что именно по этой логике идут и будут идти широкие бюрократические массы. И это проблема не криминальная, а социальная, глобально-политическая, если хотите — историческая. Коррупция становится не побочным продуктом, а детерминантой (по меньшей мере — одной из детерминант) политического процесса.
Иногда этот процесс называют «первоначальным накоплением». Оно всегда и везде было грязным, грабительским, через этот этап надо пройти и нам и т. д. Здесь есть некая логика. Беда лишь в том, что в норме первоначальное накопление шло на развитие своей страны, а не сводилось к перекачиванию триллионов и десятков триллионов рублей в западные банки. Та форма «накопления в Швейцарии», которую мы имеем, напоминает только колониальный, полуколониальный, компрадорский режим. Нет, не расой, не национальностью, не языком предпринимателя определяется то, какой капитал он представляет — «национальный» или «компрадорский». Главный критерий иной: инвестирует ли он средства в стране, тем самым действительно обогащая ее, делая «первоначальное накопление» национальным накоплением страны, или же спешит вывезти деньги из страны, рассматривая страну лишь как средство, как источник своего обогащения.
Развитие такого капитала для страны — дорога в никуда.
В нашей стране сегодня представлен и «национальный», и «компрадорский» капитал. Их соотношение определяется в конечном счете не субъективными,
