Сергей Волков - Почему РФ - не Россия

очень существенными, короче говоря, оценивать политику российских самодержцев с

точки зрения современных представлений о прошлом и исходя из багажа советского

человека, попросту смехотворно. Поистине, «как будто в истории орудовала

компания двоечников». Разумеется, и с точки зрения современных им политических

условий направители российской политики не всегда поступали наилучшим образом.

Но ведь они были — только люди. Дело ведь не в том, чтобы не делать ошибок, а в

том, чтобы делать их меньше, чем другие. Рассматривая российскую политику в

отрыве от политики других стран, можно усмотреть и весьма серьезные просчеты

русских императоров. Но на общеисторическом фоне картина будет совершенно иной,

ибо сами результаты (неудачи и поражения терпели все, но никто так мало, как

Россия) свидетельствуют, что в это время ошибок делалось меньше, чем когда бы то

ни было.

Успешность или ущербность государственной политики логично рассматривать с точки

зрения не абстрактных идей, о которых современники понятия не имели, или целей,

которых они себе и представлять не могли, а тех задач, которые им реально в

данное время приходилось решать. Время существования Российской империи было

временем, когда в основе соперничества великих держав лежала борьба за

территории. В этой борьбе им доводилось как одерживать успехи, так и терпеть

поражения, что-то приобретать, а что-то в результате тяжелых поражений терять.

Если посмотреть на приобретения и потери европейских имперских государств,

бывших таковыми во все то самое время, когда таким была и Россия, (Испании,

Франции, Англии и Австрии), то окажется, что Франция, потерпев тяжелое поражение

от Англии в середине XVIII в., потеряла богатейшие владения в Индии и огромные

территории Канады, а в начале XIX в. лишилась недавно обретенных территорий в

Европе, Англия, потерпев в конце XVIII в. поражение от Франции и Испании,

потеряла самые перспективные из всех возможных — американские колонии, Испания,

захваченная французами при Наполеоне, лишилась почти всех владений в Южной и

Центральной Америке (а в 1898 г. и Кубы с Филиппинами), Австрия, разбитая

французами, в 1809 г. превратилась на время в сателлита Франции, а в середине

XIX в., побитая Францией и Пруссией, лишилась ценных территорий в Европе. Всем

им за эти двести с лишним лет доводилось терпеть тяжелые поражения и такие,

какие приводили к утрате обширных и богатых территорий. Российская империя таких

поражений не терпела ни разу, всех потерь — половина практически не заселенного

Сахалина в 1905 г.; за все время — три неудачных войны (считая и Прутский поход

1711 г.), а чтобы полтора столетия непрерывно идти от победы к победе — такого

вообще ни одна европейская империя того времени не знала. В свете этих очевидных

обстоятельств проект «Российская империя» едва ли можно признать неудачным.

Прерванная традиция.

Мировая революция против российской государственности

В драматических событиях и потрясениях, меняющих облик государств, конечно, есть

некоторые закономерности, но ни одна из них не несет в себе неизбежности. Всякое

событие может произойти, а может не произойти. Поэтому причины — это то, что

дает событию возможность реально случиться, а не «объективные предпосылки» в

виде «недовольства масс» и т.п., которые имеются практически всегда. В любом

обществе всегда наличествуют группы населения, недовольные существующим порядком

вещей, и когда нечто свершается, обычно на нечто подобное и списывают, не

смущаясь тем, что в подавляющем большинстве случаев при наличии тех же самых

обстоятельств ничего не происходит (после того, как событие произошло, нет

ничего проще, чем задним числом найти для него «глубинные причины»). Да и в тех

случаях, когда пресловутое недовольство и играет какую-то роль, оно работает

обычно не тогда, когда очень плохо, а когда достаточно хорошо, но хочется лучше,

или на фоне сравнительного благополучия вдруг случается ухудшение, или не

оправдываются какие-то ожидания и т.д.

Политическая борьба (хоть через выборы, хоть через бунт) состоит, грубо говоря,

в том, что некоторое активное и дееспособное меньшинство лишает власти другое

меньшинство с помощью большинства, причем не всего, а всегда лишь некоторой его

части (по отношению к целому ничтожно малой), лишь бы она была достаточно велика

в нужное время и в нужном месте. Сценарий же насильственной «революционной»

смены власти везде примерно одинаков: собирается агрессивная толпа и идет «на

власть», и если с ней не могут справиться, она делает свое дело, захватывая

государственные учреждения и давая возможность своим руководителям провозгласить

новую власть, или же до этого не доходит (если власть заранее капитулирует). По

большому-то счету совершенно достаточной причиной всех и всяческих революций

является наличие людей, желающих их совершить. А удается им это в зависимости от

ситуации: наличия подходящего момента, степени решимости власти к сопротивлению

и её к тому возможностей. Вот причины создания такого положения, при котором,

условно говоря, «толпу не разгоняют» и есть причины революции.

Революции (когда имеет место принципиальная смена власти или государственности,

что у нас и произошло) не бывают результатом верхушечного заговора или

переворота (это совсем другой «жанр»: люди, имеющие возможность совершить

дворцовый переворот, не имеют нужды выводить на улицу сотню тысяч человек и

разнуздывать стихию с риском в ней же утонуть). «Российская революция» (этапами

которой были 1905 год, февраль и октябрь 1917-го) была закономерным итогом

многолетней борьбы революционного движения (создания разветвленной сети ячеек,

пропаганды в той среде, которая должна была играть роль ударной силы и т.д. и

т.п.) на пути к своей цели. То есть с этой-то стороной все ясно. Вопрос, почему

получилось и получилось в 1917-м, а не в 1905-м.

Были ли в империи серьезные проблемы внутреннего характера? Разумеется, были: и

не доведенная до конца столыпинская аграрная реформа, и низкая степень

самосознания и крайне слабая консолидированность предпринимательской среды, и

отсутствие государственнического «политического класса», и непомерные претензии

«общественности» к власти. Но наличие проблем такого рода может в дальнейшем

влиять на развитие событий, но сам политический акт «свержения власти» никогда

не обусловливает. Значение аграрного вопроса, кстати, неимоверно преувеличено

(вопреки распространенному заблуждению, он и в Гражданской войне не имел

приписываемого ему значения), да и вообще в деревне революции не делаются.

Какого-то «ухудшения положения трудящихся», постоянно прогрессировавшего и

достигшего апогея к 1917 г., не наблюдалось; напротив, совершенно очевидно, что

на протяжении предшествующих десятилетий жизненный уровень всех слоев населения

постоянно возрастал, а не падал.

В самом «событии» решающее значение сыграл, конечно фактор войны, но не в том

смысле, как его обычно трактуют («усталость от войны», «непонимание целей» и

т.д.): в 1905 г. «усталости» вообще не было, а революция была, цели в 1914-м

были не более ясны (или не ясны), чем в 1917-м, а проблемы это не составляло. А

уж насчет каких-то неимоверных «тягот» и того, что «царизм проиграл войну»...

«Царизм» войны не проигрывал. К февралю 1917 г. русский фронт был совершенно

благополучен, дела на нём обстояли никак не хуже, чем на западе и не

существовало ни малейших оснований ни чисто военного, ни экономического порядка

к тому, чтобы Россия не продержалась бы до конца войны (тем более, что не будь

Россия выведена из войны, война бы кончилась гораздо раньше). Русская

промышленность, разумеется, имела худшие шансы быстро приспособиться к войне,

чем германская, но к лету 1916 г. кризис был преодолен, от снарядного голода не

осталось и следа, войска были полностью обеспечены вооружением и в дальнейшем

его недостатка не ощущалось (его запасов ещё и большевикам на всю Гражданскую

войну хватило).

В ту войну противнику не отдавали полстраны, как в 1941–1942 гг., неприятельские

войска вообще не проникали в Россию дальше приграничных губерний. Даже после

тяжелого отступления 1915 г. фронт никогда не находился восточнее Пинска и

Барановичей и не внушал ни малейших опасений в смысле прорыва противника к

жизненно важным центрам страны (тогда как на западе фронт все ещё находился в