Уильям Энгдаль - Боги денег. Уолл-стрит и смерть Американского века
Рис. 4. Банкир Моргана Бенджамин Стронг был могущественным президентом Нью-йоркского федерального резервного банка до самой своей смерти в 1928 году. Его либеральная денежно-кредитная политика вскормила спекулятивный пузырь 1929 года на фондовом рынке, который стал побочным эффектом плана Моргана создать новый, выгодный США золотой обменный стандарт.
Одним из последствий разрушительной европейской войны 1914– 1818 годов стал беспрецедентный вывоз золотого запаса из европейских центральных банков в хранилища Федеральной резервной системы, поскольку связанные долгом европейские воюющие страны, Англия, Франция, Италия и прочие, были вынуждены платить за произведенные США военные поставки в золоте.
К моменту подписания Версальского договора США стали обладателями обширной части мирового запаса монетарного золота, нарастив свои золотые резервы на 400% от довоенного уровня. До начала войны в 1914 году золото лежало в основе международной валютной системы, системы, центром которой со времен Наполеоновский войн был лондонский Сити.
Однако к 1920 году ФРС США аккумулировала 40% мирового золотого запаса. Она собрала его, будучи способной заплатить самую высокую цену в мире за монетарное золото, в то время как Великобритания и континентальная Европа были обременены серьёзными военными компенсациями Америки и обязательствами выплаты военных долгов в соответствии с Версальским договором. {202}
Бенждамин Стронг формировал политику ФРС, исходя из интересов Уолл-Стрит, с очевидной целью установить новый международный золотой стандарт вместо довоенного. Центральное место в нём должна была занять послевоенная реконструкция Европы, финансируемая при умелом возврате нью-йоркскими банками займов и облигаций самого Уолл-Стрит. Мысль состояла в том, что, если Британия присоединится, то этот нью-йоркский золотой стандарт будет надёжным с точки зрения мировой экономики, финансов и торговли.
Однако Денежный трест и даже сам Стронг рассматривали положение Британии и Банка Англии как чётко младшей и подчиненной части своей системы с центром в Нью-Йорке, на что лондонский Сити и британский истеблишмент совершенно не были согласны.
Рис. 5. Управляющий Банка Англии Монтегю Норман, который считался могущественнейшим главой центрального банка, начиная с 1920‑х годов вплоть до своей странной смерти в 1944 году.
Когда Министерство финансов США на переговорах в Версале в 1919 году потребовало от союзников и, особенно, от Британии в обязательном порядке оплатить свои военные займы, это стало ясным сигналом, что элита США больше не удовлетворялась своим положением младшего партнёра. В самом прямом смысле, период с 1919 года до начала Второй мировой войны в 1939‑м стал безнадёжной попыткой британцев избежать сползания на вторые роли и удержать свою глобальную имперскую гегемонию. {203}
Экономическое и политическое могущество Британской империи было серьёзно подорвано войной и обусловленными ею непомерными долгами, однако империя до сих пор формировала часть мировой финансовой системы, что было существенно для нового золотого стандарта, даже если он управлялся из Нью-Йорка.
Сам Бенджамин Стронг был англофилом. Он проводил свои ежегодные отпуска в Англии и южной Франции с Монтегю Норманом, архиконсервативным управляющим Банка Англии в 1920‑е годы. Стронг и Норман поддерживали цели финансового капитализма
«по созданию мировой системы финансового контроля в частных руках, способной господствовать в политической системе каждой страны и в экономике мира в целом». {204}
Позже инсайдер американского истеблишмента Каролл Квигли детально опишет эти цели в своём монументальном труде «Трагедия и надежда».
Квигли в прошлом был принстонским и гарвардским профессором, затем преподавал в Джорджтаунском Университете и оказал большое влияние на Билла Клинтона. В течение 1960‑х годов Квигли, по слухам, получил привилегированный доступ к конфиденциальным бумагам и архивам нью-йоркского Совета по международным отношениям для работы над своей книгой по истории глобальной экономики при условии, что он не будет упоминать в своей книге о центральной роли рокфеллеровской фракции. Он остался верным своему обещанию и вместо этого сосредоточил своё внимание на раскрытии роли моргановской фракции, потерявшей львиную долю своего былого могущества и так не оправившейся после Великой депрессии. {205}
Квигли описывал концепцию, стоявшую позади плана Моргана, Стронга и Монтегю Нормана по возвращению к золотому стандарту 1914 года, следующим образом:
«Эта система должна была управляться в феодальной манере центральными банками мира, действующими сообща путём секретных соглашений, достигнутых на частых встречах и конференциях... В каждой стране власть центрального банка покоилась, в основном, на управлении кредитами и денежной массой. В мире в целом власть центральных банкиров в очень высокой степени держалась на их контроле над займами и золотыми потоками». {206}
Центр этой системы в 1920‑х годах находился в Нью-Йорке в руках Бенджамина Стронга.
В своих мемуарах Герберт Гувер позже горько нападал на Стронга, прямо обвиняя его во многих бедах Великой депрессии. В 1914 году, упоминая, как Стронг управлял политикой ФРС, Гувер писал:
«Существуют преступления гораздо худшие, чем убийство, за которые человек должен быть осужден и наказан».
Гувер называл Стронга «ментальным придатком Европы», завуалировано ссылаясь на его тесные отношения с Монтегю Норманом из Банка Англии. {207} Гувер и Стронг были близкими друзьями в начале 1920‑х годов, но затем рассорились по поводу политики Стронга неограниченного банковского кредитования Европы.
Нападки Гувера на Стронга были правильными, но причина была неверна. Гувер или предпочел игнорировать или не понял масштабы геополитического проекта, который Стронг и Уолл-Стрит пытались привести в жизнь, создавая в Нью-Йорке центр мировых потоков капитала.
Гувер далее обвинял Стронга в том, что тот, устанавливая учетные ставки ФРС, чтобы облегчить возвращение Британии к золотому стандарту после 1925 года, искусственно занижал американские ставки во время, когда лихорадка спекуляций на фондовом рынке в 1927 году выходила из-под контроля, фактически, подливая масла в огонь, который привёл к впечатляющему краху в 1929-м.
Стронг прислушивается к Европе, а не к простым американцам
Монтегю Норман (Банк Англии), к которому присоединились Ялмар Шахт («Рехсбанк») и Шарль Рист (Банк Франции), в 1925 году приехал в Нью-Йорк, чтобы убедить Стронга понизить учетные ставки ФРС США. Цель состояла в том, чтобы облегчить Британии возвращение к золотому стандарту и дать стимул экономическому восстановлению Европы. В те дни американские процентные ставки определили уровень курсов по всей Европе.
Восстановление Европы было необходимо, чтобы Германия смогла выплачивать военные репарации Франции, Британии и Италии по Плану Дауэса. Одновременно Франция, Британия и Италия нуждались в новых долларовых кредитах, чтобы выплачивать свои военные займы у США. Вся система долларовых кредитов, которая поддерживала европейскую долговую пирамиду 1920‑х годов, стояла на ссудах нью-йоркских банков, прежде всего «Дж. П. Морган и К°», европейским странам, чтобы последние могли рефинансировать краткосрочные кредиты. Союзники безуспешно призывали к аннулированию военных долгов. Их долги Вашингтону равнялись почти точно той сумме военных репараций, которую британцы, французы и итальянцы потребовали в Версале у проигравшей Германии. Союзникам, таким образом, было необходимо, чтобы Германия возвращала свои военные репарации также в долларах. Всё здание мировой финансовой системы в течение Ревущих 1920‑х опиралось на эту абсурдную и хрупкую пирамиду Понци[13] международных ссуд и долгов. {208}
В 1920‑х годах серия протекционистских тарифов США, начавшаяся в 1922‑м году Законом Фордни-МакКамбера и завершившаяся печально известным Таможенным тарифом Смута-Хьюли в 1930‑м году возвела на невиданную высоту импортные барьеры в США. Что сделало затруднительным, если не невозможным, для европейских стран обслуживать свои долги или репарации традиционными методами, получая торговый профицит в торговле с США. Европе не оставалось ничего другого, как вновь и вновь занимать у американских банков.
Однако вопреки преобладающей в наши дни мифологии о свободной торговле причиной мировой депрессии 1930‑х годов стал не Закон Смута-Хьюли о таможенном тарифе. Ею стал небольшой отягощающий фактор в системе, которая после 1919 года была построена на гнилом фундаменте. Всё послевоенное выстроенное американцами финансовое здание стояло на зыбучем песке. Пока приток денег не останавливался, эту базовую реальность можно было легко игнорировать. {209}
