Сергей Кара-Мурза - Крах СССР
Это так неизбежно, хотя горько и ужасно: сотни тысяч обнищавших землевладельцев непременно выделят из своей среды десятую часть, т.е. десятки тысяч самых несчастных и пылких, и эти несчастные в одну темную ночь пойдут с коробкой спичек и с пузырьком керосина к десяткам тысяч грабительских сел и деревень, в которых будут скоро заседать в трогательном единодушии советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, убежавших туда после банкротства фабрик и заводов, и произведут всероссийскую иллюминацию, не щадя ни домов, ни лесов, ни посевов. Темным грабителям легче будет делить голую землю. А мы только в этом ужасном, неизбежном мщении обретем единственное утешение свое.
Союз несчастных землевладельцев». [200, с. 250-251].
С середины 90-х годов XIX в. «миры» крестьян и помещиков стали быстро расходиться к двум разным полюсам жизнеустройства: крестьянство становилось все более «общинным», а помещики — все более капиталистами. Крестьяне строили «хозяйство ради жизни» с ориентацией на самообеспечение, а помещики — «хозяйство ради прибыли». И вот — Советская власть с ее декретами и национализацией земли, с дележом поместий или, в лучшем случае, превращением их в «показательные хозяйства».
Надо сказать, что фобии дворянства и буржуазии, их преувеличенные страхи перед грядущими изменениями социального порядка, которые и привели к катастрофе Гражданской войны, во многом были следствием культурного разрыва элиты с массой трудящихся. Помещики, буржуазия и пресса мифологизировали намерения и установки крестьян. Так, непонимание сущности вопроса о земле в крестьянской России и консерваторами, и либералами, и социалистами-западниками стало нашей национальной бедой. Тогда, да и сейчас, городской обыватель считает, что крестьяне России желали «отнять землю у помещиков». Это совершенно ошибочный стереотип. С момента реформы 1861 г. крестьяне вовсе не требовали и не желали экспроприации земли у помещиков. Они понимали национализацию как средство справедливо разделить землю согласно трудовому принципу, чтобы и помещикам оставить, но столько, сколько он может возделать своим трудом. Например, М.М. Пришвин решил жить в своей усадьбе и трудиться на земле — и ему оставили его «трудовую норму» в 16 десятин пашни.
Антибуржуазность и органов рабочего самоуправления (фабзавкомов), и сельских советов была порождена не классовой ненавистью, а именно вытекающей из мироощущения общинного человека ненавистью к классовому разделению, категорией не социальной, а культурной. Фабзавкомы, забиравшие после Февраля рычаги управления в свои руки, предлагали владельцам фабрик стать «членами трудового коллектива», войти в «артель» — на правах умелого мастера с большей, чем у других, долей дохода (точно так же, как крестьяне в деревне, ведя передел земли, предлагали и помещику стать членом общины). В.И. Ленин писал об организованном в рамках фабзавкома рабочем: «Правильно ли, но он делает дело так, как крестьянин в сельскохозяйственной коммуне» [188, с. 86].
В условиях революционной разрухи деятельность фабзавкомов была так очевидно необходима для предприятий, что владельцы, в общем, шли на сотрудничество (67% фабзавкомов финансировались самими владельцами предприятий).27 Как писал печатный орган Центрального союза фабзавкомов «Новый путь»: «при этом не получится тех ужасов, той анархии, которую нам постоянно пророчат… Отдельные случаи анархических проявлений так и остаются отдельными». В августе-сентябре 1917 г. стали частыми случаи взятия фабзавкомами управления предприятием в свои руки. Это происходило, когда возникала угроза остановки производства или когда владельцы отказывались выполнять те требования, которые фабзавком признавал разумными. В случаях когда фабзавком брал на себя руководство фабрикой, отстраняя владельца, обычно принималось постановление никаких особых выгод из этого рабочим не извлекать. Весь доход после выплаты зарплаты и покрытия расходов на производство поступал в собственность владельцев предприятия [188, с. 55]. И всякое согласие представителей бывших привилегированных сословий находило отклик.
Вопрос о земле был не только экономическим и его невозможно было разрешить исходя из рационального расчета — речь шла о мировоззрении. Две части общества существовали в разных системах права и не понимали друг друга, считая право другой стороны «бесправием». Такое «двоеправие» было важной своеобразной чертой России. Как говорят юристы, на Западе издавна сложилась двойственная структура «право — бесправие», в ее рамках мыслил и культурный слой России начала XX в. Но рядом с этим в России жила более сложная система: «официальное право — обычное право — бесправие». Обычное право для западника кажется или бесправием, или полной нелепицей. Эту ошибку пытались объяснить народники, говоря о сохранении в среде крестьянства основ старого обычного права — трудового. Право на землю в сознании крестьян было тесно связано с правом на труд.
М.М. Пришвин записал в дневнике 27 декабря 1918 г.: «Что же такое это земля, которой домогались столько времени? Земля — уклад. «Земля, земля!» — это вопль о старом, на смену которого не шло новое. Коммунисты — это единственные люди из всех, кто поняли крик «земля!» в полном объеме» [149].
Надо считать несчастьем России тот факт, что главные политические и философско-политические течения начала XX в., оттеснившие на обочину народников, следовали евроцентристским представлениям о человеке, собственности, хозяйстве. Не понимая мировоззрения крестьян, они невольно углубили общественный раскол, придали ему характер поистине религиозного конфликта.
Комментарий из XXI в.: демократия и диктатура пролетариата. Когда из нашей нынешней жизни смотришь на историю русской революции, вроде бы простые и заученные вещи начинают выглядеть совершенно по-иному. Ведь многие вещи мы не осмысливали и не пытались понять, а именно заучивали.
Сегодня встало, как камень из песка, противопоставление «диктатура пролетариата — демократия». Мол, советский строй стоял на диктатуре пролетариата, и это было ужасно, а теперь у нас демократия, и мы почти счастливы. Иногда, правда, уточняют, что то была диктатура не пролетариата, а большевиков. Но это мелочи. Ведь кто такие большевики, если, как говорят, были поголовно уничтожены все дворяне, буржуи, священники и «справные крестьяне»? Те же пролетарии города и деревни.28
Начнем с того, что мы сегодня видим вокруг. Да, у нас демократия, ее главные признаки налицо: многопартийность, гражданские права и свободные выборы. Организуй любую партию! Свобода слова? Выпускай любую газету, хоть сплошь из матерных слов. Можешь купить телестудию и Путина ругать. Денег у людей не хватает газету выпускать? Так ведь за демократию надо платить. Вот мы и платим, еще не расплатились. Некоторые неудачники плачут: «Хотим жить!». Жить — это уже отход от демократии, это уже социал-демократия, получений социальных прав, а не гражданских. Об этом не договаривались.
Чем же обернулась демократия и могло ли выйти иначе? Как это ни покажется примитивным, к этому вопросу лучше подойти не с классовым взглядом, а с делением на бедных и богатых. Классы на это деление накладываются, но не вполне.29 А у нас в России, где в политэкономическом смысле классы вообще не успели сложиться, а потом практически растворились в советском обществе, ничего к ним свести не удается. Между тем именно на делении богатые — бедные и возникла демократия. Богатые объединились в гражданское общество — «республику собственников» — и учредили демократию как наилучший способ защитить себя от бедных (пролетариев, т.е. неимущих).
Понятно, что по типу бедности и отношению к ней строй жизни и в России до конца XIX в., и в СССР резко отличался от либерального общества Запада. Однако во время реформы 90-х годов XX в. были отвергнуты советские критерии и принципы, и именно капитализм был взят за образец «правильного» жизнеустройства, якобы устраняющего ненавистную «уравниловку». Не будем вилять — отрицание уравниловки есть не что иное, как причина бедности законного характера.
Как написано в западных учебниках, демократия есть холодная гражданская война богатых против бедных, ведущаяся государством. Как мы сами недавно видели, холодная война богатых даже более эффективна, нежели горячая. Хотя в крайних случаях прибегают и к горячей — выпускают то Пиночета, то Ельцина с танками.
Как же ведут свою войну богатые с помощью демократии? Соблазняют людей политическим равенством, которое путем промывания мозгов на время утверждают как наивысшую ценность — гораздо более ценную, нежели равенство социальное. Каждый свою частицу власти может осуществить через выборы. Вроде все логично, а на деле не проходит. Богатые первым делом «выгоняют» бедных с «политического рынка» спектаклями непрерывных скандалов, демонстративным ничтожеством продажных политиков. В массовое сознание нагнетается мысль, что «политика — дело грязное» и на выборы лучше не ходить, бесполезно. Людей запугивают «виртуальными ужасами»: бабушек — что Ельцин обидится и пенсии отнимет, верующих — что коммунисты снова храм Христа Спасителя взорвут. Таким образом, достигается первое условие — на выборы порой не приходит 75% избирателей, в том числе почти все бедные.
