Владимир Соловьев - Мы – русские! С нами Бог!
Думаю, что мотивация Владимира в выборе духовного пути была совсем иной. Скорее, князь понимал, что принятие христианства кроме колоссальной духовной силы несет еще и немалые светские возможности – в частности, признание легитимности претензий на царский сан в глазах крупных и политически очень влиятельных соседей. Строго говоря, это был единственный путь к получению титула цезаря, титула верховного властителя, титула освященного. Это принципиально важный момент. Мало прибить щит на врата Царьграда, как это сделал Олег. Потому что Олег в конечном итоге подписал договор с Византией и ничего по большому счету не получил. Как он был князем, так и остался. Да, успешный воин, удачливый грабитель. Великий князь. Но не цезарь!
Для последующего объединения Руси и формирования национального характера этот шаг оказался на редкость выверенным и точным, поскольку кроме веры как таковой на Русь пришла и мощная система просвещения, образования, культуры, язык со сложной, во многом унаследованной от греческого и латыни, грамматикой и даже традиция государственной службы. А кроме всего прочего – категории морали и нравственности, духовности, а значит, и возможность духовного самосовершенствования. Таким образом, протянулась неразрывная линия как духовного, так и формального наследования опыта великой Византии. Это наследство и до сих пор отчетливо видно даже в нашей повседневной жизни.
Принятие христианства привело к настолько мощному рывку в развитии российского общества, что с ним невозможно сравнивать ни петровские реформы, ни индустриализацию страны. Если угодно, именно благодаря этому мудрому шагу князя Владимира, в крещении Василия, наш народ вошел в мировую историю, заняв в ней великое место.
А ведь все могло пойти и по другому сценарию. Князей было много, языческие племена вместе со своими правителями жили бок о бок, с переменным успехом воюя друг с другом. Во многом ситуация похожа на историю ближневосточных кочевых племен, когда те из них, кто пошел вслед за Авраамом и идеей единобожия, обеспечили себе место в истории, другие же канули в небытие.
Подобное решение элиты, конечно, влечет за собой изменение жизни всех слоев общества.
На примере принятия христианства видно, как идеология может приводить к позитивному результату, – хотя, к сожалению, в нашей истории есть и обратные примеры. Христианская вера вошла в Россию через княжеские палаты, но была принята и сопережита народом, не вызвала в нем отторжения и поэтому ни в коей мере не может рассматриваться как чуждая или пагубная, несмотря на то что является привнесенной. Повторю: за многие века христианство столь плотно вошло в жизнь русского человека и приняло такое колоссальное участие в формировании его характера, что даже иноземной по происхождению аристократии не приходило в голову с ним бороться.
Мессианство, которое свойственно русской душе, проявляется и в русской государственности. Именно поэтому столь прихотливы хитросплетения развивавшейся на протяжении веков сложной системы отношений высших иерархов русского государства и русской церкви. При этом страшно, когда они меняются местами. Страшно, когда император становится слаб, когда он излишне предается душевным поискам и мукам и вместо меча ищет крест, как это было с Николаем П. Потому что тем самым он забывает о записанном еще в Библии очень четком разделении. Господь сказал Моисею об Аароне: «…Ты будешь ему говорить и влагать слова [Мои] в уста его […] будет говорить он вместо тебя к народу; и так он будет твоими устами, а ты будешь ему вместо Бога»[3]. И это очень важное разделение властных функций в России было, есть и должно оставаться. Мало того, как только одна из ветвей терялась, страна начинала сбиваться с пути. При всем светском могуществе Петра происходил духовный и религиозный упадок, который в конечном итоге спустя много веков привел к постепенной деградации духовенства, о которой мы писали раньше. Церковь становилась формальной и формалистской. А там, где недооценивалась роль церкви, происходило последующее обездуховливание государственной структуры. И попытка возвращения оказывалась абсолютно пустой, потому что нельзя привить народу религиозность, не обладая ею в самых высоких эшелонах власти. Народ становится религиозным только тогда, когда он ощущает истинную религиозность руководителей страны. Именно поэтому трудно переоценить величие личности Александра Невского. Не только потому что он великий воин, но и потому, что он выбрал путь.
Александр Невский жил в сложные времена, однако тогда еще можно было делать простые выборы. Сейчас выбор все более и более усложняется, все тяжелее определить, где добро и где зло. Тем более что зло становится все более изысканным и утонченным и пытается везде проникнуть под маской демократии. Нам стараются привить совершенно чуждые, непонятные нам нормы, при этом иногда мы даже не обращаем внимания на то, как по-разному эти нормы толкуются.
После визита Барака Обамы в Москву в июле 2009 года его позиция по вопросу окончания холодной войны была подвергнута яростной атаке со стороны Лиз Чейни, бывшего заместителя госсекретаря Соединенных Штатов Америки. Госпожа Чейни обвинила Обаму в том, что он поддался на русскую агитацию и перенял русский взгляд на историю. А, как пишет госпожа Чейни в статье в Wall Street Journal, есть либо правильный взгляд на историю, либо русский. Америка победила в холодной войне. Именно исходя из этого победитель навязывает побежденным своего рода pax romano, устои демократического мира.
Госпожа Чейни во многом озвучила то, чего в России не понимают, а американский истеблишмент использует в каждодневной активности, выстраивая политику по отношению к нам. Мы, живя в иллюзиях, считаем себя – по праву! – победителями во Второй мировой войне, и помним о том, что в то время мы с американцами были союзниками. Но дело в том, что американцы, оказывается, относятся к этой войне как к делам давно минувших дней. Для них актуальной является холодная война, в которой они без единого выстрела победили, навязав нам капитуляцию и заставив принять чуждые правила игры. Формально с ними сложно не согласиться: ведь им действительно удалось внедрить у нас свою валюту, свой образ мысли, свои образцы и институты демократии, а в 90-е годы полностью подменить нашу внешнюю политику своей. Если бы не жесткость Путина, Россия так и не обрела бы вновь собственное внешнеполитическое лицо.
Обратите внимание: любое вторжение хаоса в государственное устройство – смута Лжедмитрия, Пугачевские бунты, большевистское безвременье – все равно заканчивается тем, что в какой-то момент времени Россия выруливает к очень неприятной для интеллигентствующей части населения, но абсолютно необходимой и единственно возможной модели управления. Когда решения принимаются не «демократическим» путем, а узким кругом приближенных к высшему руководителю лиц, когда рядом оказывается моральный авторитет, находящийся не в Кремле, а, как в случае с патриархом Кириллом, в Сергиевом Посаде. Бесспорно, приятно, что в последние годы наблюдается возрождение не только материального благосостояния Русской православной церкви, но и ее морального авторитета. А дальше идут круги по воде. Всегда образуются организации людей, задача которых – управлять. При этом, что интересно, идеология играет скорее роль опознавательного знака «свой – чужой». Западники, почвенники, троцкисты, большевики – это все условно и не столь важно. Гораздо важнее необходимость решать конкретные задачи. При этом самой важной задачей является все-таки отнюдь не расхищение страны, почему-то воспринятое олигархами как цель жизни.
К счастью, во главе государства даже в худшие времена оказывались люди, понимавшие, что Россию не расхитить и в кармане не унести. Энергетика кремлевского трона настолько сильна, что невольно заставляет тебя мыслить категориями историческими, глобальными, а не задумываться о собственном обогащении. Человек, волею судеб оказавшийся на этом месте – будь то император, генеральный секретарь или президент, – и реально управляющий страной, в одночасье меняется. Он физически ощущает, как на его плечи ложится колоссальная ответственность, сравнимая, наверное, только с той, которую испытал митрополит Кирилл, когда его рукоположили в патриархи. Очень хорошо было заметно, как моментально изменилось его лицо от нахлынувшего осознания гигантской ответственности и от ощущения прочнейшей связи со всеми, кто был до него, с их судьбами, подчас трагическими. То же самое происходит и в Кремле. Это сильнейшее испытание, которое и выдержать тяжело, и не выдержать невозможно.
Выстраивается любопытная логика. Конечно, есть некий внутренний момент соревнования. Всегда хочется взять великую империю и сделать ее еще более великой. Всегда хочется доказать себе и окружающим, что ты можешь править, как Траян. И мне кажется, что многие искренне к этому стремятся, но потом с ними происходит закономерная метаморфоза, и религиозные авторитеты вокруг них нужны как раз для того, чтобы с этой метаморфозой совладать. Когда законы системы, законы обработки информации подсказывают решение, требующее морального выбора, не всегда становится возможным слушать людей, находящихся в прямой зависимости от тебя на лестнице служебной иерархии. Вот здесь как раз и необходимы патриархи, поскольку это, наверное, единственные люди на земле, способные сказать императору – или президенту Российской Федерации – слова, которые ни от кого другого он не захочет слышать. И иногда императорами эти слова воспринимались в штыки, и тогда разыгрывалась трагедия, навсегда бросающая тяжкую тень на прошлое нашей страны, – не буду повторять здесь краткий курс истории царствования Иоанна Грозного.
