Геннадий Гудков - За что меня невзлюбила «партия жуликов и воров»
Н. Болтянская: 4 декабря многим из тех, кто голосовал, объяснили, что то, как они голосовали, не имеет значения. Результатом была акция 5 декабря, затем 10. Г-н Гудков, вы участвуете в нелегитимной думе и своими протестными акциями легитимизируете ее. Второе мнение — хорошо, что в этой Думе есть хоть кто-то, — люди, которые отстаивают справедливость и истину. Как разобраться?
Г. Гудков: Действительно, мы находимся в правовой коллизии, потому что на самом деле дума, безусловно, нелегитимна, и вряд ли когда-нибудь кто-нибудь признает ее легитимность в трезвом уме, здравом рассудки, разве что из лести или по глупости. Но что делать, проводить новые выборы по старым законам с комиссией Чурова невозможно. Все, что должна сделать эта дума — принять, под давлением масс, вполне адекватное законодательство по выборам, и самораспуститься. К этому я и призываю.
Н. Болтянская: И «Единая Россия» положит свои мандаты?
Г. Гудков: А куда они денутся, если на улицу выйдут сотни тысяч, миллионы.
Н. Болтянская: Вчера вышли много людей, дышать было трудно, — честно скажу. С другой стороны, вы были на трибуне, и обратила внимание на тех, кого освистывали. Сколько было народа?
Г. Гудков: Больше 50 тысяч. Но они никогда не признают, что больше 50. Даже если 500 будет, они посчитают 25. Поэтому мы были готовы заплатить штраф за превышение, но им тогда бы пришлось признать, что народа было значительно больше 50 тысяч — такого количества народа, похоже, еще не было — может быть, 4 февраля. И то я в этом не уверен.
Н. Болтянская: Короче, — вчера вышло много народа. И что, сегодня кто-нибудь побежал сдавать мандаты?
Г. Гудков: Невозможно даже 9 беременным женщинам родить ребенка сразу, плод должен вызреть. У нас по большому счету остается очень немного времени убедить, или побудить власть к серьезному диалогу с серьезными политическими уступками. Я пока еще на это рассчитываю. Почему я пока не подписал «Манифест», потому что считаю, что пока возможности переговорного процесса до конца не исчерпаны. Но времени остается все меньше, потому что все действия власти иначе как правовым хамством нельзя назвать, — я имею в виду обыски, задержания, аресты, наезды, увольнения, и все прочее.
Честно говоря, я умиляюсь на наших следователей. Еще будучи лейтенантом, нас все время учили: прежде, чем начать обыск, вы обязаны задать вопрос, — не готово ли лицо выдать то, что мы хотим найти? Когда нас учили, мы четко знали, что мы хотим найти. А сейчас хотят найти что-нибудь и потом к чему-нибудь придраться. Та же Ксения Собчак — и что, миллион дома на хранении дома? Страшное преступление, нужно идти в «Сбербанк» Грефу, или еще какой-то банк, имени кого-то? Это искали следователи? У нас отменена презумпция невиновности? Теперь каждый, кто имеет деньги, должен доказывать, что он не вор? Тем более, это не должностное лицо, которое не имеет возможности ни отката, ни распила.
Н. Болтянская: Ее вообще 6 мая не было.
Г. Гудков: Не было. Так что искали? Лишь бы чего-то найти, к чему-то придраться. Почему изымают телефоны? Возьмите и перепишите базу с компьютера. А что это такое, когда у свидетеля изымают загранпаспорт? Так вот это никакая не безопасность, не правовая норма, а это просто полицейский, следственный беспредел, который на всю страну показывает, что власть не хочет соблюдать законы, а действует с народом по понятиям.
Н. Болтянская: Задам вопрос как бывшему кагэбэшнику. Буковский в интервью говорил о том, как действия КГБ его времен отличались от действий сегодняшних людей, которые борются с несогласными.
Г. Гудков: Они были гораздо тоньше, мягче и глубже.
Н. Болтянская: Он отметил, что их очень беспокоило реноме державы. Вот вы пришли, сказали. Более того, пару дней назад мой коллега Ганапольский разговаривал в прямом эфире с Ольгой Михайловой, адвокатом Навального, которая транслировала в эфир, как ее не пускают к своему клиенту. Не прошло и получаса, как г-н Маркин заявил, что информация о недопуске адвокатов к их подзащитным — ложь.
Г. Гудков: Но маски сорваны. Власть больше уже не хочет притворяться, она даже не хочет по псевдозаконным основаниям что-то делать Она просто идет по беспределу, по понятиям — я недаром употребил эти слова. КГБ советского периода занималось очень точечными, ювелирными операциями. Бывало всякое, но в принципе. И эти репрессии касались чрезвычайно ограниченного круга лиц. Сегодня мы видим просто размахивание дубиной — кто попал, уже никто особенно не смотрит. К сожалению.
Я работал в Московской области, в Коломне, нас 200 тысяч населения. И у нас не было ни одного диссидента, которого отправили бы каким-то образом в психушку. Ни одного на 200 тысяч.
Н. Болтянская: Как вам это удалось? Млечин в книге о Брежневе пишет, что после того, как психбольницы были переданы в здравоохранение, около 800 тысяч человек были сняты с учета. Меня потрясла эта цифра. 861 политзаключенный был.
Г. Гудков: Даже если возьмем это за основу, то 861 человек на 280-миллионное население — капля в море. Поверьте мне, что подбрасывание наркотиков, оружия, рваных купюр началось в 90-е годы.
Н. Болтянская: Нынешний министр диаспоры Израиля сидел ровно по подброшенному пистолету — узник Сиона.
Г. Гудков: Значит, это был единичный, нетипичный случай, чем отличался оперативный и следственный состав того времени — они не ляповали дела. Подбрасыванием, фальсификацией доказательств, изменением результатов экспертиз, свидетели секретные из тех же заключенных, которых потом не найдешь — такого не было. За КГБ точно ручаюсь.
Н. Болтянская: До того, как начался прессинг в отношении вашей семьи, что-то было с вашей машиной.
Г. Гудков: Прессинг против меня и моей семьи начался не с наезда и разрушения бизнеса. Он начался с постоянной слежки. Знаете, вчера за мной на митинге следили люди, и мне пришлось подойти к одному из них, который представился корреспондентом НТВ, а такого корреспондента там не существует. На нем была камера, микрофон и он был вынужден признаться, что за мной следит. И этот придурок, — по-другому не скажешь, — мы проверим, что это за человек, потому что я подошел к нему и сфотографировал, — он одно из звеньев этой слежки. Постоянно идет за мной наружное наблюдение, видеосъемка, прослушивание телефонов — не только моих, моих помощников, всей моей семьи. И это продолжается достаточно открыто на протяжении уже более полугода. На оперативном уровне идет сбор всяких материалов — я знаю, кто, кому, какие поручения давала, причем это достаточно на высоком уровне. Так что сейчас видны результаты, а эта работа началась уже давно. Именно работа из-за того, что у меня есть позиция, не совпадающая с общепринятой.
Н. Болтянская: В 2008 г., в конце августа, несколько молодых людей вышли на Красную площадь с плакатами «За нашу и вашу свободу». Одна из девочек была дочка нашего коллеги, младшее поколение. У вас нет ощущения, что вашей протестной активностью вы портите жизнь собственному сыну?
Г. Гудков: Есть ощущение. Не ощущение, а я точно знаю, что это так. Но если сегодня этого не делать, то завтра его не только жизнь, но и судьба может быть испорчена, и жизнь он может потерять, потому что мы можем погрузиться в пучину какого-нибудь гражданского конфликта, не дай бог, гражданской войны. Я это очень хорошо понимаю как человек, имеющий за плечами большое количество прожитых лет и некоторый профессиональный и прочий опыт.
Вы думаете, я не осознавал, что творю со своей судьбой, что, мне было мало заманчивых предложений, заманчивых и лестных, карьерных, денежных? Полно. Особенно, когда была «Народная партия», когда нужно было создать иллюзию всеобщей поддержки. У меня тысяча предложений была, и у Дмитрия тоже.
Знаете, многие, наверное, скажут «дурак», или «дураки», но я не работаю на сегодняшний день. Я отказался от сиюминутных выгод, потому что прекрасно понимаю, что на карте, как это ни пафосно звучит, не только судьба страны и народа, но и судьба моей семьи, моих родных и близких, которые никуда не уедут, не сбегут, не попросят никакого политического убежища — они обречены хлебать кашу вместе со всеми, и иногда эта каша оказывается горькой.
Н. Болтянская: Напомните инцидент в Госдуме с «итальянской забастовкой»?
Г. Гудков: Мало было поправок, мало депутатов. Мы не смогли два пакета поправок внести, потому что они воспользовались процедурными нормами и не дали их озвучить, потому что авторов не было на месте. На самом деле это прекрасная идея нашей молодежи — Дмитрия Гудкова и Ильи Пономарева, и она разбудила немного определенную часть общества. Я считаю, что это очень хорошая идея. А ошибка — мало поправок. Но поверьте, это титанический труд — одна поправка занимает кучу времени, а когда их 457 — это очень тяжело. А если бы их было 1537 — это многотомное издание.
