Елена Трегубова - Байки кремлевского диггера
– По каким же таким признакам вы, в таком случае, поняли, что он согласен?!
– Ну… Президент кивал… – смутился Ястреб. Со мной просто истерика случилась от хохота:
– Сережа, вы знаете старый советский анекдот про пьяницу, которого жена утром находит спящим на коврике за дверью и спрашивает: Что ж ты, когда стучал ночью в дверь, мне не ответил, что это ты – я же спрашивала: Кто там? Вася, это ты? А пьяница ей говорит: А я кивал!
Видимо, из-за излишних параллелей после этого анекдота обоим стало как-то неуютно.
Я с некоторым ужасом произнесла:
– Сергей Владимирович, вы что, хотите сказать, что наш президент абсолютно невменяем? Он действительно не способен самостоятельно принимать никакие решения?
В этот момент те, кто прослушивал кабинет Ястржембского, наверняка остались им довольны.
Потому что, даже будучи разжалованным, президентский пресс-секретарь, со своей традиционной брифинговой бравой выправкой, громко отрапортовал:
– Как это наш президент недееспособен? Ведь в конце-то концов он сумел принять верное решение!
Однако параллельно происходил мимический театр одного актера. Лицо Ястржембского исказилось страдальческой миной, он принялся утвердительно кивать, подмигивать, хвататься за голову и возводить глаза к небу.
Я, с еще большим ужасом, переспросила:
– Он что, вообще ничего не понимает, что происходит? Он настолько болен?
На это Ястржембский, с еще более жизнеутверждающими интонациями в голосе, поведал мне о небывало светлом рассудке президента. Но одновременно он очень выразительно несколько раз похлопал рукой по сердцу.
Я, перейдя на такой же язык пантомимы, еще раз настойчиво осведомилась о рассудке президента, поднеся указательный палец к виску.
Но Ястржембский помотал головой, жестами дав понять, что с мозгами у президента все более или менее, но еще раз приложил руку к сердцу.
На такие откровения по-военному верный Ельцину Ястржембский не решался даже после чудовищного скандального выступления больного президента в Стокгольме в декабре 1997 года, которое мы пережили с ним вместе.
* * *После сеанса этой информационной пантомимы я осведомилась, куда теперь Ястржембский намерен податься:
– К своему Лужку, небось, пойдете работать?
– Ну почему к своему?! – чуть не плача взмолился Ястржембский. – Леночка, ну поверьте же: он такой же мой, как и ваш! Бред это все про заговор!
И в эту секунду я четко поняла: действительно бред. Поэтому-то Валя мне про заговор даже и не заикнулся, когда объяснял причину увольнения пресс-секретаря.
Было еще одно доказательство: уволив Ястржембского, Юмашев тут же предложил ему в качестве отступного должность посла на выбор в любом месте мира – например в Париже. Крайне нелогично было бы предлагать какую-либо компенсацию изменнику и заговорщику.
Запредельная бездарность Юмашева как политика просто-таки поражала воображение. Он был в политике прямо каким-то волшебником-двоечником с испорченной волшебной палочкой: все самые выгодные исторические шансы Валя раз за разом превращал в тупиковые ситуации, а самых верных сторонников умудрялся переплавлять в смертельных врагов.
Я уж не говорю о мелком просчете с несчастным Ястржембским: в конце концов, даже и в стане врага он не представлял для Кремля такой уж сильной угрозы, поскольку самостоятельным политиком стать так и не решился, а позолота отсвета от харизмы Ельцина довольно быстро пообтерлась.
Куда более роковой ошибкой Юмашева стало то, что именно тогда, в сентябре 1998 года, Валя собственными руками изготовил из московского мэра политического противника президента и предопределил неизбежность войны не на жизнь, а на смерть, которую всего полгода спустя Лужков в тандеме с Примаковым развязали против режима Ельцина, войны, в которой ельцинской Семье лишь чудом удалось выжить, при этом заплатив за собственное выживание чудовищно большую цену: сдав страну на попечение самодельному, наспех изготовленному, квазидиктатору Путину, отменившему огромную часть политических завоеваний президента Ельцина.
Кремлевский полтергейст
Моя дружба с Юмашевым сильно подпортила мне отношения со всем кремлевским пулом. О том, что мы с ним встречались, на следующий же день загадочным образом проведали многие мои коллеги-журналисты. Это вызвало у них приступ нездоровой ревности.
Через два дня, когда я сидела на Тверской в гостях у Слоним, зашла Танька Малкина из Времени Новостей и в сердцах выпалила:
– Трегубова, ну ведь это уже просто несправедливо! Знаешь, например, как Тимакова переживает! (Наталья Тимакова в тот момент являлась кремлевским корреспондентом газеты Коммерсантъ, а теперь руководит пресс-службой Путина. – Е. Т.)Наташка ведь уже много месяцев и так, и эдак пыталась привлечь внимание Юмашева, а ты просто какую-то заметку написала – и он уже тебя в гости зовет! Она же теперь вообще с горя хоть отдаться ему готова – лишь бы он с ней тоже встретился!
Все посмеялись шутке. Но я почувствовала, что в ней есть и доля правды. Мое неожиданное сближение с властью стало в тот момент слишком сильным искушением для многих кремлевских журналистов. Им было бесполезно объяснять, что моя встреча с Валей произошла именно благодаря моей жесткой статье о нем, что я оказалась интересна ему именно как независимый журналист. С этого момента сверхзадачей многих моих коллег стало получение такого же прямого доступа к руководству кремлевской администрации – пусть даже ценой потери собственной автономности.
* * *Меня саму Валя тоже чуть было не повязал по рукам и ногам своей дружбой. Начать с того, что статью об истинных причинах увольнения из Кремля Ястржембского и Кокошина (где Юмашев, разумеется, тоже представал не в самом лучшем виде) начальник отдела политики попросил меня подписать не своей фамилией, а псевдонимом.
– С какой это стати?! – возмутилась было я. – Получается, что Валя добился своего? Что теперь, наслушавшись его доверительных речей, я постесняюсь публиковать какую-либо информацию, которая ему не нравится?
Но коллеги бросились меня уговаривать:
– Пойми, ты сейчас – единственный человек из нормальных, а не из его ближайшего окружения, кто имеет к нему доступ, и кого Валя готов слушать. Может быть, это -последний шанс повлиять на него. Ты же видишь, что там у них происходит, – они и сами растеряны, и не знают, что делать. В такой ситуации позиция вменяемого человека, которую он способен будет услышать, вполне может стать решающей каплей… Не спугни его – просто потерпи немного…
Словом, мне предлагалась миссия посредника между внешним миром и рехнувшейся кремлевской администрацией. И после долгих уговоров я согласилась какое-то время подписывать статьи о Вале псевдонимом.
Изобретение нового имени для плохого журналиста стало развлечением для всей редакции.
Сначала я хотела подписаться именем своей восьмидесятилетней бабушки: Антонина Лебедева – пусть, думаю, старушка порадуется…
– Нет… Нужен какой-нибудь мужской… Тогда они там в Кремле точно не догадаются безапелляционно заявила моя коллега и подруга Юля Березовская.
По части конспирации Березовская была настоящим профи: особо едкие статьи, грозившие навсегда перекрыть ее доступ в сверхконсервативный российский МИД (где ей в то время приходилось добывать информацию как международному обозревателю Русского Телеграфа), она подписывала таинственным псевдонимом Эльза Добер. Это была гремучая смесь из породы и клички ее собаки: добермана Эльзы.
Но бабушку мою порадовать все же хотелось. Поэтому мы придумали компромиссный вариант: я подписалась не Антониной Лебедевой, а Антоном Лебедевым, и за последующие годы этот наш с Березовской крестник написал еще немало скандальных политических статей. Чуть позже я даже взяла Антошу с собой вместе на работу в газету Коммерсантъ.
* * *Не знаю уж, насколько помогла вся эта конспирация, но факт оставался фактом: Валя продолжал мне звонить очень часто. Иногда – по несколько раз в день. Вернее, по его просьбе меня разыскивали его секретарши – либо по редакционным телефонам, либо опять же сбрасывали мне на пейджер просьбу перезвонить. Порой я даже подолгу не могла понять цель его звонка.
– Лен, привет, как дела? – спрашивал Валя, и дальше ему спросить было уже явно нечего. Самое ужасное, – что и мне у него тоже. Потому что власть все больше и больше ускользала из рук Кремля, перетекая в карман к Примакову. И в тот момент прежде всемогущий кремлевский разводящий уже все меньше и меньше влиял на реальную политику.
Иногда Валя впрямую спрашивал:
– Ну что там у вас о нас говорят? Ругают нас?
Я точно так же прямо, не стесняясь, рассказывала ему все самые критические оценки действий Кремля. Разумеется, без ссылок на конкретных лиц, а с фольклорной формулировкой: А еще, Валентин Борисович, говорят про вас, что…
