Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №19 от 07.05.2013

Тогда встал со своего места простой рабочий. Лицо его было перекошено яростью. “Я говорю от имени петроградского пролетариата, – резко заявил он. – Мы за восстание. Делайте как знаете, но заявляю вам, что если вы допустите разгон Советов, то нам с вами больше не по пути!” К нему присоединилось несколько солдат. После этого снова голосовали, и восстание было решено...

Тем не менее правое крыло большевиков, руководимое Рязановым, Каменевым и Зиновьевым, продолжало вести кампанию против вооруженного восстания. Утром 31 (18) октября в “Рабочем Пути” появился первый отрывок ленинского “Письма к товарищам” – одного из самых дерзновенно смелых политических выступлений, какие когда-либо видел мир. В нем Ленин основательно доказывает необходимость восстания, подробно разбирая все возражения Каменева и Рязанова: “...Либо переход к либерданам и открытый отказ от лозунга “Вся власть Советам”, либо восстание. Середины нет”. В тот же день вождь кадетов Павел Милюков произнес громовую речь в Совете республики, клеймил Скобелевский наказ как германофильский, заявлял, что “революционная демократия” губит Россию, высмеял Терещенко и прямо объявил, что предпочитает немецкую дипломатию русской... Левые скамьи гремели негодованием...

Со своей стороны правительство не могло не учитывать значения успехов большевистской пропаганды. 29 (16) октября соединенная комиссия правительства и Совета республики спешно провела два законопроекта, один из которых временно отдавал землю крестьянам, а другой требовал энергичной мирной внешней политики. На следующий день Керенский отменил смертную казнь на фронте. В тот же вечер с большой помпой открылось первое заседание новой “Комиссии по укреплению республиканского строя и борьбе с анархией и контрреволюцией”, о которой в истории, впрочем, не сохранилось ни малейшего следа. На следующее утро я вместе с двумя другими корреспондентами интервьюировал Керенского последний раз, когда он принимал журналистов.

“Русский народ, – с горечью говорил он, – страдает от экономической разрухи и от разочарования в союзниках. Весь мир думает, что русская революция кончилась. Остерегайтесь ошибки. Русская революция только еще начинается...” Слова более пророческие, чем, быть может, он думал сам.

Необычайно бурным было затянувшееся на всю ночь заседание Петроградского Совета от 30 (17) октября, на котором я присутствовал. Явились все “умеренные” социалисты-интеллигенты, офицеры, члены армейских комитетов и члены ЦИК. Против них страстно и просто выступали рабочие, крестьяне и рядовые солдаты.

Один крестьянин рассказал о беспорядках в Твери, которые, по его словам, были вызваны арестом земельных комитетов. “Этот Керенский только покрывает помещиков, – кричал он. – Они знают, что Учредительное собрание все равно отнимет у них землю, и потому хотят сорвать его!”

Механик с Путиловского завода рассказал, как управляющие закрывали один цех за другим под предлогом отсутствия топлива и сырья. Фабрично-заводской комитет, по его словам, разыскал огромные припрятанные запасы.

“Это провокация, – заявил он. – Они хотят уморить нас голодом или вынудить к насилию!”

Один из солдат начал так: “Товарищи! Я привез вам привет с того места, где люди роют себе могилы и называют их окопами!”

Затем поднялся высокий худощавый молодой солдат с горящими глазами. Его встретили восторженными аплодисментами. То был Чудновский, который считался убитым в июльском наступлении, а теперь точно воскрес из мертвых.

“Солдатская масса больше не доверяет своим офицерам. Нас предают даже армейские комитеты: они отказываются созывать заседания нашего Совета... Солдатская масса требует, чтобы Учредительное собрание было открыто точно _в срок, на который оно назначено, и тот, кто попробует отложить его, будет проклят – и проклят не только платонически, потому что у армии еще есть пушки...”

Он говорил о том, с каким ожесточением проходили в V армии выборы в Учредительное собрание. “Офицеры, особенно меньшевики и эсеры, нарочно стараются подводить большевиков под пули. Наших газет не пропускают в окопы, наших ораторов арестовывают!..”

“Почему вы не говорите об отсутствии хлеба?” – крикнул какой-то солдат.

“Не хлебом единым жив человек!” – сурово ответил Чудновский.

Вслед за ним выступил офицер, меньшевик-оборонец, делегат Витебского Совета.

“Дело не в том, у кого власть. Беда наша не в правительстве, а в войне... но войну необходимо выиграть до всяких перемен...” Крики, иронические аплодисменты. “Эти большевистские агитаторы – демагоги!” Зал разражается хохотом. “Забудем на время классовую борьбу...” Дальше ему не дали говорить. Выкрик с места: “Да, этого вы очень хотите!”.

В эти дни Петроград представлял собой замечательное зрелище. На заводах помещения комитетов были завалены винтовками. Приходили и уходили связные, обучалась Красная Гвардия... Во всех казармах днем и ночью шли митинги, бесконечные и горячие споры. По улицам в густевшей вечерней тьме плыли густые толпы народа. Словно волны прилива, двигались они вверх и вниз по Невскому. Газеты брались с боя... Грабежи дошли до того, что в боковых улочках было опасно показываться... Однажды днем на Садовой я видел, как толпа в несколько сот человек избила до смерти солдата, пойманного на воровстве... Какие-то таинственные личности шныряли вокруг хлебных и молочных хвостов и нашептывали несчастным женщинам, дрожавшим под холодным дождем, что евреи припрятывают продовольствие и что, в то время как народ голодает, члены Совета живут в роскоши.

В Смольном у главного входа и у внешних ворот стояли суровые часовые, требовавшие от всех приходящих пропуск. Комитетские комнаты круглые сутки гудели, как улей, сотни солдат и рабочих спали тут же на полу, занимая все свободные места. А наверху тысячи людей сгрудились в огромном зале на бурных заседаниях Петроградского Совета.

Игорные клубы лихорадочно работали от зари до зари; шампанское текло рекой, ставки доходили до двухсот тысяч рублей. По ночам в центре города бродили по улицам и заполняли кофейни публичные женщины в бриллиантах и драгоценных мехах...

Монархические заговоры, германские шпионы, головокружительные планы спекулянтов и контрабандистов...

Под холодным, пронизывающим дождем, под серым тяжелым небом огромный взволнованный город несся всё быстрее и быстрее навстречу... чему?..

Джон РИД, Из книги «Десять дней, которые потрясли мир»

НЕУДАВШЕЕСЯ ПОКУШЕНИЕ

Йозеф Геббельс был взволнован. Ранним утром 21 марта 1943 года министр пропаганды диктовал своему секретарю несколько фраз для своих так называемых «Дневников». «В Берлине я приказал принять тотальные меры противовоздушной обороны для проведения Дня памяти героев. Пожарные бригады из близлежащих населённых пунктов приведены в состояние боевой готовности. Если случится крупный воздушный налёт на Берлин, то у нас будут в распоряжении такие по численности вспомогательные силы, которых раньше никогда не было».

Волнение самого влиятельного нациста в имперской столице было понятным – предстояло первое публичное выступление Адольфа Гитлера после катастрофы в Сталинграде. Но Геббельсу пришлось бы волноваться ещё больше, если бы ему была известна хоть малая часть из того, что планировали сделать в этот день некоторые штабные офицеры. Полковник Генерального штаба Хеннинг фон Тресков уже несколько месяцев назад принял твёрдое решение убить «верховного главнокомандующего» вермахта. Этот образцовый прусский офицер, участвовавший в боях на Восточном фронте с 1941 года, стал свидетелем такого количества ужасов войны на уничтожение, что он уже не видел для себя другой возможности, кроме убийства тирана, для того чтобы положить конец убийствам, совершаемым немецкими солдатами и во имя немцев.

Всего за несколько дней до этого имевшая шансы на успех попытка покушения закончилась неудачей: пакет с взрывчаткой, пронесённый на борт самолёта Гитлера, по каким-то непонятным причинам не взорвался. Тресков и другие заговорщики лихорадочно искали новую возможность. В какой-то момент они получили совершенно секретный план, в котором излагалась программа Гитлера на «День памяти героев». Именно в этот день диктатор в сопровождении нескольких офицеров группы армий «Центр» должен был посетить выставку захваченного на Восточном фронте трофейного оружия.

Обычно «фюрер» в «День памяти героев», что было нацистским вариантом «Национального дня траура», выступал с речью, в которой он чтил память солдат, погибших в прошлой, а также в нынешней войне. В качестве подходящего антуража на этот раз был выбран армейский музей, размещавшийся в построенном в стиле барокко здании Цейхгауза на улице Унтер-ден-Линден. Однако в отличие от предыдущих лет «День памяти героев» отмечался в том году не в пятое воскресенье перед Пасхой, а на неделю позже: Гитлер приказал перенести его, так как надеялся получить сообщение об успехах на Восточном фронте. И на самом деле 15 марта 1943 года две дивизии СС вновь захватили украинской город Харьков. Тогда Гитлер подтвердил своё участие в праздничных мероприятиях в Берлине. Программа была утверждена 16 марта: где-то в конце первой половины дня и в начале второй половины дня в ближайшее воскресенье «фюрер» должен быть появиться в Цейгхаузе – точное время его приезда и публичных выступлений во время войны больше не сообщалось, и это делалось для того, чтобы не предлагать британским бомбардировщикам достойную мишень. После этого он должен был произнести свою речь во внутреннем дворе под стеклянной крышей, посетить выставку с трофейным советским оружием, а в конце всех праздничных мероприятий принять парад перед зданием Нойе-Вахе.