Николай Барышников - Блокада Ленинграда и Финляндия. 1941-1944
30 Октября, Шоенфельд передал Рюти еще и дополнение к ранее переданной памятной записке, где ведение Финляндией военных действий рассматривалось «как военная помощь агрессии нацистов в мировом масштабе».[279] А на следующий день к этому документу прибавилась еще и телеграмма от Хэлла, в которой предлагалось поспешить с ответом на американские запросы. Естественно, все это в совокупности требовало соответствующей конкретной реакции с финской стороны.
Как и следовало ожидать, в Хельсинки не посчитали возможным принять такие решения, которые бы удовлетворили США. По наблюдениям Шоенфельда результат встречи с Рюти показал лишь бесплодность попыток убедить его согласиться с американским предложением об отводе финской армии с советской территории. В целом, посланник заключил, что «нет никаких признаков того, что Хельсинки были готовы принять американскую точку зрения».[280]
Естественно, подобный ход развития событий в переговорах с Финляндией несколько раздражал американское руководство. Поэтому 3 ноября Хэлл на специальной пресс-конференции обнародовал ход финско-американских переговоров и особо привлек внимание к тому, что президент Рюти и другие должностные лица Финляндии информировались уже 18 августа о готовности России «обсудить мирные условия, но эта инициатива проигнорирована».[281]
На публичное заявление Хэлла не последовало, однако, отклика в Хельсинки со стороны официальных кругов. Правда, Рюти провел встречу с американскими журналистами, в ходе которой изложил задачу, решавшуюся финскими войсками в ходе продвижения их к намеченному рубежу. Но где же он должен был проходить? На это Рюти ответил так: «О том, где пройдет граница, конечно же, является военной тайной».[282]
Тем не менее, об этой «тайне» Рюти обстоятельно вел речь с высокопоставленным представителем Третьего рейха К. Шнурре, прибывшим в Хельсинки в конце октябре 1941 г. С ним конкретно обсуждались контуры будущих границ Финляндии. Германский дипломат оказался удовлетворенным прошедшей встречей. По его оценке, «Рюти говорил в этом отношении очень определенно, из чего становились очевидными цели Финляндии в войне».[283]
Как же следовало понимать такое заключение? Оно касалось непосредственно Ленинграда. Именно в то время негласно продолжался в Финляндии, в близких к правительству кругах процесс обсуждения вопроса об установлении новых «стратегических границ» на востоке. Тогда, в частности, бывший министр иностранных дел и будущий премьер А. Хакцель предлагал после разгрома СССР «переселить из внутренней России тверских карел, также как и мордву, черемисов и других, принадлежащих к финским соплеменникам», к границам Финляндии, т. е. на невские берега. Надо было «разместить их вместо русских» в качестве «дружественных соседей». Об идее «переселения» стали информировать Берлин уже заблаговременно. Туда, в частности, из МИДа Финляндии были направлены сведения с «картой окрестностей Петербурга и территории Ингерманландии». Имелось в виду, с учетом изменения мест проживания финнов разрешить вопрос, связанный с перемещением населения. В свою очередь посланник Т. Кивимяки развивал также и идею насильственного изменения христианской веры у населения приграничных с Финляндией районов России. Он считал, что православие не до конца удовлетворяет задачам безопасности страны на востоке, тогда как «лютеранская вера формирует из народа политически надежных и укрепляющих общество людей».[284]
Захватнические планы относительно советской территории и продвижения финских войск в глубь ее вели все более Финляндию к опасной черте в отношениях с Англией и США. Председатель комиссии парламента по иностранным делам Войонмаа писал 10 ноября своему сыну (финскому дипломату в Швейцарии): «Дела отечества именно на данный момент находятся в весьма опасной стадии. Америка ведь заявила, что еще один даже маленький шаг со стороны финнов, угрожающий Мурманской железной дороге, заставит США выступить против Финляндии на стороне ее противника».[285]
В такой обстановке 11 ноября и появилась нота Финляндии, адресованная США в качестве официального ответа на многочисленные запросы Вашингтона относительно ее позиции в войне. Как отметил потом в воспоминаниях Рюти, «правительство Финляндии в своей ноте от 11 ноября 1941 г. основательно прояснило указанное дело».[286] Действительно, такая попытка была сделана. По сохранившимся черновикам этого документа в Архиве МИД Финляндии можно судить, как он мучительно вырабатывался. В нем пытались объяснить чуть ли не весь ход советско-финляндских отношений, начиная с окончания «зимней войны», чтобы доказать «агрессивные» намерения, неизменно вынашивавшиеся якобы руководством СССР в отношении Финляндии. Тем самым делалась попытка обосновать невозможность урегулировать мирным путем конфликты с Советским Союзом. В силу этого утверждалось, что «Финляндия стремится обезвредить и занять наступательные позиции противника, в том числе лежащие далее границ 1939 года». И затем делалось совершенно невероятное заявление: «Было бы настоятельно необходимо для Финляндии и в интересах действенности ее обороны предпринять такие меры уже в 1939 г. во время первой фазы войны, если бы только силы были для этого достаточны». Это содержание документа теперь финские историки стараются не замечать. Оно ведь разрушает всю концепцию о характере войны 1939–1940 гг.
В ноте показательным являлось, что отвергалась необходимость «проводить различие между возвращенными и захваченными районами». В ходе же обсуждения ее текста в комиссии парламента по иностранным делам с участием Рангеля и Виттинга никто не предложил согласиться с требованиями США об отводе финских войск с территории СССР.[287]
Из содержания ноты ясно вырисовывалась позиция финского руководства относительно Ленинграда, у стен которого по реке Неве должна была проходить линия «стратегической границы», призванной стать «гарантией постоянной безопасности» Финляндии.
Нота, направленная в США, сразу же приобрела широкую гласность, поскольку 12 ноября была опубликована финской печатью. Перевели ее на немецкий и французский языки и направили в представительства Финляндии в Германии, Италии, Японии, Венгрии, Румынии, Франции, Испании, Швеции, Швейцарии и Турции. Все это, естественно, сделало ее известной в полном объеме в международном масштабе.
Таким образом, 11 ноября финляндское правительство впервые совершенно определенно широковещательно заявило об имевшихся у него далеко идущих целях в войне. Проявленную им при этом решительность весьма восторженно встречали в Германии. 15 ноября Кивимяки поспешил сообщить в Хельсинки из Берлина, что в немецком Министерстве иностранных дел считают «ответ Финляндии исключительно хорошим и со своей стороны Германия им удовлетворена».[288] Иными словами американская настойчивость дала своеобразный результат — Финляндия четко подтвердила неизменность позиции в дальнейшем ведении войны, т. е. не изменять тактики, продемонстрированной в ходе наступления. Это, естественно, конкретно относилось и к занятой позиции жесткого блокирования Ленинграда с севера своими войсками.
Как же отреагировали на финляндскую ноту в Вашингтоне? Уже на следующий день, после получения ее Хэлл, выступил на пресс-конференции, где констатировал, что наступление финских войск на ленинградском направлении продолжится также и за пределы старой границы.[289] Отчасти при этом проскальзывало даже определенное понимание финской позиции. Показательным в данном случае было и сообщение Прокопе в Хельсинки в секретной телеграмме от 18 ноября о том, что Гендерсон, являвшийся одним из видных чиновников Госдепартамента США, курирующих восточноевропейские дела, откровенно сказал ему, что «финский кризис облегчится, если положение на севере прояснится с овладением немцами Петербургом».[290] Следовательно, в той ситуации, отметил историк Шварц, должностные лица Госдепартамента смогли заключить, что не целесообразно давать официальный ответ на финскую ноту от 11 ноября».[291]
Одновременно действия Финляндии и в политическом плане становились все более прогерманскими и угодническими по отношению к Гитлеру. В тот самый день, когда в Хельсинки уже был готов развернутый ответ на серию американских нот, министр иностранных дел Германии И. Риббентроп направил своему посланнику в Финляндии В. Блюхеру телеграмму с указанием выяснить у финского правительства мнение относительно возможности присоединения Финляндии к Антикоминтерновскому пакту.[292] Руководствуясь этим указанием, Блюхер 13 ноября беседовал с Рюти и изложил существо выдвигавшегося немецкой стороной предложения.[293]
