Николай Барышников - Блокада Ленинграда и Финляндия. 1941-1944
То, что это «доверительное письмо» затем было направлено президенту Рюти, говорило о многом. Очевидно, что в столь непростом вопросе, касавшемся судьбы Ленинграда, финское руководство явно прислушивалось советов влиятельного дипломата, являвшегося ранее премьер-министром Финляндии. Об этом свидетельствовало то, что мысль о необходимости «взять Петербург была отмечена на полях текста лицом, читавшим его. Видимо, сделал помету президент.[258] Дальнейшие события, которые происходили в конце 1941—начале 1942 г. также показательны в этом смысле, чего коснемся позднее.
Между тем, реакция за рубежом на проводившуюся Финляндией политику становилась все более жесткой. Уже 27 сентября через норвежского посланника в Лондоне финскому правительству была передана нота весьма резкого содержания. В ней говорилось: «Так долго, как Финляндия будет продолжать быть союзницей Германии, ведущей агрессивную войну против союзника Великобритании на его территории. Королевское правительство вынужденно будет рассматривать Финляндию членом оси, поскольку невозможно отделить боевые действия этого блока от войны, которую ведет Финляндия против России». В документе содержалось предостережение: «Если Финляндское правительство будет считать возможным и далее продолжать вести наступление на чисто российской территории, то возникает обстановка, когда Великобритания окажется вынужденной рассматривать Финляндию в качестве своего противника».[259]
Совершенно очевидно, что такое официальное заявление английского правительства являлось неожиданным и вызвало обеспокоенность у финляндского руководства. Как отметил по этому поводу председатель комиссии парламента по иностранным делам В. Войонмаа, английская нота стала для многих «сенсацией».[260] Причем в Хельсинки, вероятно, не представляли себе, как ответить Великобритании на нее. Поэтому, по словам Войонмаа, рассматриваемый ответ выглядел, как «обычная, страшно растянутая софистика», где главная мысль заключалась в том, что «наша война не агрессия, а оборона».[261] Естественно, что подобная констатация все же требовала конкретных подтверждений, которые, однако, так и не приводились. Размышляя о произошедшем, Войонмаа писал: «Серьезный практический вопрос нынешнего момента заключается в том, каковы будут последствия нашего ответа Англии, а принципиальный вопрос — каковы цели нашей войны и кто эти цели ставит, парламент или же ставка».[262]
Вместе с тем на дипломатическом фронте обстановка для Финляндии продолжала усложняться. В тот же день, когда была получена нота из Лондона, пришло сообщение от посланника в США Прокопе. В нем передавалась информация относительно его переговоров в Госдепартаменте, касавшихся военно-политического положения Финляндии. Было очевидно, что американцы так же, как и англичане, были раздражены и весьма недовольны развитием событий на советско-финляндском фронте и соответственно — позицией финского руководства. Прокопе вынужден был, как бы оправдываться за действия вооруженных сил Финляндии. Он даже стал утверждать, что якобы «русские продолжают наступать на перешейке», говоря об обстановке на ленинградском направлении. По поводу хода боев на этом фронте заверил, что огонь финской артиллерии «не достает до Петербурга» и что вообще «Петербург нас не интересует».[263]
В Хельсинки в результате осложнения внешнеполитического положения, складывавшегося вследствие продолжавшихся боевых действий финских войск под Ленинградом, хотели как-то сохранить прежние связи с Западом. Однако трудно было опровергнуть очевидные факты захвата значительной советской территории. В Берлине же раздавались восторги по поводу действий вооруженных сил Финляндии. Как доносил своему руководству Кивимяки, германские представители, побывавшие в Финляндии, выражали явное удовлетворение увиденным и «говорили, что вклад финских солдат в борьбу против Советского Союза вызывает среди немцев прямо таки удивление тем, какой он был огромный».[264]
К тому же в беседах Кивимяки с высокопоставленными германскими военными представителями подчеркивалась мысль, что «война будет продолжаться и тогда, когда цели Финляндии окажутся уже достигнутыми». Да и сам посланник был согласен с тем, что вопрос о достижении Финляндией своих целей в войне еще преждевременно ставить, поскольку ей «требуется длительное время для того, чтобы окончательно овладеть Восточной Карелией».[265] Нечто подобное услышал и германский посланник в Хельсинки Блюхер, которому в начале октября Рюти высказал имевшееся у него соображение, что «численность финской армии можно было бы сократить, но лишь только тогда, когда окажутся достигнутыми поставленные задачи и Ленинград будет взят».[266]
Запад, не получая из Хельсинки ясных ответов на свои дипломатические акции, продолжал оказывать на политику Финляндии давление в прежнем направлении. Финскому посланнику в Вашингтоне Прокопе постоянно приходилось вести переговоры в Госдепартаменте США по существу всю первую декаду октября. Дважды состоялись встречи с госсекретарем Хэллом, в ходе которых тот подчеркнул, что «интересы Соединенных Штатов теснейшим образом связаны с устремлениями Англии».[267] Тем самым финскому дипломату давалось понять о поддержке американцами английской ноты, полученной накануне руководством Финляндии. Более того, заместитель Хэлла Уэллес в свою очередь заметил, что Финляндия должна быть готова к «очень серьезным изменениям в общественном мнении в Соединенных Штатах».[268]
В ходе прошедших бесед Прокопе обратил внимание на вызвавшее в Госдепартаменте США удивление тем, «как далеко уже продвинулись финские войска» на Карельском перешейке, в Карелии, а также то, что они перерезали Мурманскую железную дорогу.[269] Американцы пытались выяснить «намериваются ли финны идти дальше», поскольку их армия и так «значительно продвинулись вперед от той линии, о которой говорилось, как о действительно реальной границе между Финляндией и Советским Союзом». Однако официальным лицам США давались со стороны Прокопе весьма невнятные разъяснения. Им было заявлено, что «вопрос этот, естественно, военный, на который он не может в данном случае ответить».[270]
Финскому посольству в Вашингтоне в этот период приходилось все чаще направлять в Хельсинки информацию о том, что «в Госдепартаменте продолжают оставаться в центре внимания финляндские дела».[271] Трижды, начиная с 20 октября, Прокопе встречался с помощником госсекретаря США А. Борисом, который в ходе состоявшихся бесед подчеркивал, что «при сложившихся обстоятельствах, Россия не угрожает Финляндии и вряд ли это может проявиться и в перспективе».[272] В будущем судьба Финляндии, по мнению американского дипломата, может стать весьма печальной при двух обстоятельствах. Во-первых, если окончательно «русский фронт рухнет», поскольку тогда, «через пять минут после этого Финляндия фактически превратится в немецкую провинцию». Или же, наоборот, «.. если Германия лопнет, то потянет за собой и Финляндию в ходе своего поражения».[273]
Все попытки Прокопе объяснить Борису, что «война Финляндии это не немецкая война», вызывали у собеседника только недоумение, поскольку с этим можно было согласиться лишь, «если бы не было того, что происходило на фронте».[274]
Затем уже в частной беседе чиновника Госдепартамента Хиггса с финляндским представителем Тойвола американский дипломат напрямую сказал ему, что «в ближайшее время Финляндию ожидают «роковые решения»».[275] Это прозвучало не иначе, как неофициальное предупреждение. Однако, что имелось в виду конкретно, трудно было определить. Тем не менее, по наблюдениям финских дипломатов, в Вашингтоне все это совпало с тем, что «печать США продолжала освещать события, касающиеся Финляндии, в невыгодном для нее свете».[276]
В дальнейшем, 27 октября, спустя месяц после вручения английской ноты финскому правительству, американский посланник Шоенфельд передал президенту Финляндии памятную записку, в которой выражалось пожелание США получить все-таки от Финляндии ответ, как руководство страны изучает возможность достичь мира с СССР. При этом отмечалось, что если военные действия финских войск за пределами границ Финляндии будут продолжаться, то в таком случае в отношениях с нею «сразу же возникнет кризис».[277] Такое предупреждение, по мнению американского исследователя А. Шварца, уже «могло привести и к разрыву отношений между двумя странами». Не случайно американскому посольству в Хельсинки Госдепартамент давал указание «о процедуре, которую следует соблюсти в случае разрыва дипломатических отношений с Финляндией».[278]
