Коллектив авторов - Война и мир Дмитрия Медведева. Сборник
Именно потому, что Россия оказалась победителем в этой ситуации, всеобъемлющее соглашение по евроатлантической безопасности, которое ассоциируют с именем президента Медведева, сейчас маловероятно.
Соединенные Штаты после провального по результатам саммита в Москве продолжат декларировать свое право поддерживать двусторонние отношения со всеми государствами на постсоветском пространстве, независимо от их отношений с Москвой. В том числе – и право заключать двусторонние соглашения по безопасности. С американской точки зрения, принцип двусторонних отношений – основа успешной внешней политики. С российской точки зрения, обусловленной моментом дня, многосторонний подход поможет признать интересы Москвы в нужном ей регионе. Эти подходы друг с другом несовместимы. Таким образом, атлантическая составляющая вышеупомянутой инициативы нефункциональна. Но Россия способна выстроить отношения с Европой независимо от Соединенных Штатов. И здесь особенно важно обратить внимание на российско-германские отношения. Федеративная республика Германия остается самой значительной державой континентальной Европы, а ее связи с Россией все углубляются на фоне ухудшения поддержки политики США на Старом континенте. Так что как ни смотри, но двусторонняя политика играет более существенную роль, чем многосторонняя даже у России. И это естественно.
Тимофей Бордачёв
УСИЛЕНИЕ РОССИИ И БАЛАНС СИЛ В БОЛЬШОЙ ЕВРОПЕ
Тимофей Бордачёв руководитель исследовательских программ Совета по внешней и оборонной политике, директор Центра европейских и международных исследований ГУ-ВШЭ
События августовской войны 2008 года стали последним доказательством того, что процесс формирования многополярной структуры международных отношений подошел к своему завершению. Относительное равновесие сил между крупнейшими мировыми державами, в данном случае между Россией и Америкой, имеет законченный характер. Они настолько чувствуют себя в силах друг друга сдерживать, что это может привести даже к военным столкновениям. То есть аналогии между событиями на Кавказе в августе 2008 года и непрямыми столкновениями СССР и США, или Российской империи и Великобритании в XIX веке, или СССР и США в XX веке в странах третьего мира могут быть самыми прямыми.
Победители и проигравшие
Если говорить о том, кто усилился в результате войны, а чьи позиции ослабли, безусловно, проигравшей стороной оказались в этой ситуации Соединенные Штаты Америки. Разгром Россией одного из ближайших клиентов США и их наиболее верного союзника на постсоветском пространстве стал колоссальным ударом по престижу США. Не менее сильным ударом стала неспособность США даже дипломатически защитить Тбилиси. Это очень важный фактор, который негативно сказался на авторитете Америки. А престиж наряду с силой является одной из двух составляющих того, за что, собственно, страны и борются в любом мире, и сейчас, и в прошлом.
Безусловно, усилилась Россия. Вне зависимости от того, признали другие страны мира Абхазию и Южную Осетию или не признали, сам факт того, что Россия сделала так, как она считала правильным, вне зависимости от того, какую позицию по этому поводу занимала наиболее сильная в военном отношении держава мира. Вне зависимости от того, какую позицию занимал наиболее важный внешнеэкономический партнер России – Европейский союз. Безусловно, сам факт такого решения и его реализация свидетельствуют о том, что Россия усилилась перед августовскими событиями и усилила свой престиж в результате войны.
Если же говорить о якобы проблеме признания Южной Осетии и Абхазии другими странами мира, то такой акт со стороны, хотя бы одного более-менее значимого государства означал бы возвращение биполярного мира. Поясню свою мысль: одна великая держава разгромила ближайшего клиента другой великой державы. Часть государств присоединилась к США и осудила признание двух республик. В том случае, если бы другая группа присоединилась к России, раскол мира на два лагеря стал бы свершившимся фактом. Никак не меньше. Другое дело, что многие страны мира, как мне кажется, хотели бы признать Абхазию и Южную Осетию, но не сделали этого потому, что не испытывали достаточной уверенности в том, что Россия готова играть с США на равных. Со стороны любой крупной мировой столицы поддержка Москвы в этом вопросе стала бы актом очень высокой степени доверия. И за это доверие Россия, ее внешняя политика должны еще побороться.
В определенном смысле выиграла Европа. Не Европейский союз, а Европа как некая совокупность государств, среди которых лидирующее место занимают Франция и Германия. Ведущие европейские страны смогли сыграть роль посредника в этой ситуации и не только привлечь к себе внимание, но и реально повлиять на урегулирование непрямого конфликта между наиболее крупными военными державами мира. Это, безусловно, стало для Европы большим успехом. Другое дело, что благодарить за это достижение европейцы должны в первую очередь судьбу, поскольку, окажись на посту председателя Европейского союза другая страна, а не Франция, неизвестно, как бы все повернулось.
Несомненно, это вооруженное столкновение пошло на пользу тем государствам – Китай, Индия, Бразилия и другие крупные развивающиеся страны, – которые рвутся сейчас в первую лигу мировой политики. Относительное ослабление и потеря престижа наиболее сильной страны – Соединенных Штатов – пошли на пользу тем, кто стремится войти в круг великих держав. Для них освободилось место, освободилось пространство и увеличились возможности для маневра.
Маловероятно в этой связи, что какая-либо из растущих стран будет стремиться связать себя союзническими отношениями.
События августа прошлого года подтвердили, что мир находится в той стадии, когда страны стремятся скорее к самостоятельному усилению за счет собственных возможностей и провалов своих партнеров, а не к выстраиванию каких-либо коалиций для союзнических отношений.
Хотя тактические альянсы, согласование интересов возможны, и они происходят.
Государства и кризис
Возникший сразу после августовских событий кризис сделал ситуацию еще менее стабильной. Стало очевидно, что мировая экономическая система по уровню и качеству своей структуризации, упорядоченности, понятности и даже терминологической четкости находится на уровне системы международных отношений первой половины XIX века. Сейчас ученый-политолог всегда может сказать, почему началась война. Ученый-экономист, даже если он лауреат Нобелевской премии, не может сказать, почему начался всемирный экономический кризис. Потому что политологическая международная наука оперирует более понятными элементами – государствами, а в экономической науке этих элементов невиданное множество. И процесс кристаллизации, появления понятных и доступных для анализа элементов международной экономической системы займет достаточно длительное время.
По всемирно-историческому значению мировой экономический кризис, происходящий сейчас, можно сравнить с Первой мировой войной 1914–1918 годов. Разделяет их промежуток времени в 94 года, что, собственно, и демонстрирует степень того, насколько структура мировой экономики менее развита, менее кристаллизована и понятна, чем структура мировых политических отношений. И главный здесь вопрос – вопрос о субъектности системы мировой экономики, о том, сможет ли она быть понята учеными не как совокупность национальных экономик и взаимосвязей между ними, а как некий субъект, который сам детерминирует свое развитие и поведение участников.
И если мировая экономика находится в таком разрозненном, «довестфальском» состоянии, то неужели мы можем ожидать, что государства мира окажутся способными сейчас к высокой степени координации своих действий? Они могут координировать финансы, они могут координировать торговлю, они могут координировать теоретически даже инвестиции, политику в этих вопросах. Но они не могут объединиться для того, чтобы пытаться как-то регулировать мировую экономику в целом. Поэтому вряд ли кризис будет способствовать формированию каких-то устойчивых международных форматов.
«Большая двадцатка» – это попытка, по большому счету, создать в экономической сфере некий «концерт держав», который существовал в политической сфере после 1815 года. С 1815 года до возникновения Лиги наций прошло чуть больше ста лет. Может произойти регионализация, когда государства отдельных регионов смогут выступать с более или менее единой позицией. И наибольшая трудность состоит в определении границ этих регионов. В ряде случаев, таких как Европейский союз, НАФТА, ситуация более или менее понятна. Однако в Европейском союзе тоже есть Великобритания, позиция которой ближе к американской, чем к континентальной.
