Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия
— Что до политики, — сказал Каррингтон, — мистер Рэтклиф тут разбирается лучше, чем я. Это вопрос к нему.
— А Вашингтон вовсе и не был политиком, — отрезал Рэтклиф, — в том смысле, в каком мы это понимаем. Он стоял вне политики. У нас сегодня это бы не прошло. Народ не одобряет такого рода державные замашки.
— Не понимаю! — воскликнула миссис Ли. — Не понимаю, почему у вас это бы не прошло?
— Потому что я поставил бы себя в дурацкое положение, — отвечал Рэтклиф, польщенный при мысли, что миссис Ли как бы ставит его на один уровень с Вашингтоном. На самом деле она спрашивала, почему такое поведение невозможно в наши дни, и этим маленьким сдвигом Рэтклиф в своем тщеславии выдавал себя с головой.
— Мистер Рэтклиф хочет сказать, — комментировал Каррингтон, — что Вашингтон был слишком порядочен для нашего времени.
Эта реплика была брошена им с явной целью уязвить Рэтклифа и, разумеется, достигла цели: миссис Ли, повернувшись к Каррингтону, произнесла не без горечи:
— Что же, среди всех наших общественных деятелей он был единственный честный человек?
— О нет! — радостно заверил ее Каррингтон. — Нам, несомненно, повезло еще на одного, а может, даже на двух.
— Если бы остальные наши президенты были такими, как он, — сказал Гор, — на нашей короткой истории значилось бы меньше безобразных пятен.
Привычка Каррингтона доводить дискуссию до самой горячей точки окончательно вывела Рэтклифа из себя. Последнее замечание виргинца он принял на собственный счет и был уверен, что тот умышленно его оскорбил.
— Общественные деятели, — гневно возразил он, — не могут нынче рядиться в старинное платье Вашингтона. Будь он президентом сейчас, ему пришлось бы научиться нашим методам, иначе его провалили бы на следующих выборах. Только глупцы и теоретики воображают, что современным обществом можно управлять в белых перчатках и держась от него на известном расстоянии. Надо быть частью его! И если добро не может служить нашей цели, приходится использовать зло, иначе противники выгонят нас с наших мест взашей. И при Вашингтоне все было так же, как сейчас и как будет всегда.
— Полно, полно, — сказал лорд Скай, опасавшийся, что дело дойдет до открытой ссоры. — Ваша беседа балансирует на грани выдачи государственной тайны, а я — лицо, аккредитованное при правительстве. Не хотите ли, господа, прогуляться и осмотреть окрестности.
Во время прогулки по затейливому саду лорд Данбег из чувства естественной симпатии, которое заронила в его сердце мисс Сорви, шел с нею рядом. Но ум его продолжал переваривать полученные только что впечатления, а мысли витали в эмпиреях, и отсутствие должного внимания со стороны именитого гостя раздражало юную леди. Она дала несколько пояснений относительно цветов; она придумала несколько несуществующих видов, наградив их звонкими именами; она поинтересовалась, известны ли они в Ирландии, но ответы лорда Данбега были крайне невразумительны, и Виктория сочла свое дело проигранным.
— А вот и старинные солнечные часы. У вас, в Ирландии, есть солнечные часы?
— Да, разумеется! Что? Солнечные часы? О да! Честное слово! В Ирландии солнечные часы встречаются чуть не на каждом шагу.
— Вот как! Приятно слышать. Но у вас они, верно, служат только для украшения. А здесь дело обстоит иначе. Взгляните на эти часы! Они у нас все такие же! Наше нещадное солнце не для солнечных часов: они недолговечны. Мой дядя — у него плантация на Лонг-Бранч — сменил уже пятые за десять лет.
— Странно! Право, мисс Сорви, никак не пойму: как могут испортиться солнечные часы!
— Странно? Что же тут странного? Как же вы не понимаете? Часы набираются солнечной энергии и перестают отбрасывать тень. Ну совсем, как я: я так чудесно провожу свой досуг, что у меня нет времени чувствовать себя несчастной. Вы читали «Берлингтонский следопыт»?
— Нет, что-то не припоминаю. По-моему, нет. Это что — американский роман в выпусках? — запинаясь, произнес Данбег, который с трудом поспевал за своей спутницей в ее бешеных бросках туда-сюда.
— Вовсе нет! — отвечала Виктория. — Впрочем, боюсь, вам такое чтение будет не по зубам. Так что и не пытайтесь.
— А вы часто его читаете, мисс Сорви?
— Я? Каждую свободную минуту! Я вовсе не такой мотылек, каким кажусь. Но мне такое чтение дается без труда. Я владею нужным языком.
К этому моменту Данбег уже окончательно очнулся, и мисс Сорви, довольная своими успехами, позволила себе перевести беседу в более рациональное русло, пока легкая тень зарождающегося чувства не замаячила на их пути.
Однако тут разбредшимся по саду вашингтонским гостям пришлось собраться вновь: на пароходике ударили в колокол, призывая пассажиров на борт, и вскоре они потянулись по тропинке к берегу и заняли свои прежние места. Пароходик двинулся в обратный путь, и миссис Ли не отрывала взгляда от солнечного склона с мирным жилищем наверху, пока оно не скрылось из глаз, и чем дольше смотрела, тем больше испытывала недовольство собой. Неужели Виктория права, и она уже не способна жить в чистом воздухе? Неужели ей действительно необходимо дышать густыми испарениями большого города? Неужели она, сама того не зная, уже впитала грязь окружающей ее жизни? Или прав Рэтклиф, равно принимающий и добро и зло, являющийся частью своего времени, поскольку он в нем живет? Почему, с горечью спрашивала она себя, все, чего коснулся Вашингтон, он очистил от скверны, вплоть до ассоциаций, связанных с его домом? И почему все, чего касаемся мы, кажется оскверненным? Почему, глядя на Маунт-Вернон, я чувствую себя нечистой? Не лучше ли — вопреки тому, что говорит мистер Рэтклиф, — оставаться ребенком и желать того, чего нет и не будет на свете?
Тут к ней подбежала дочурка миссис Бейкер и, увидев зонтик, стала им играть.
— Откуда у вас такая подружка? — спросил Рэтклиф.
Миссис Ли как-то не вполне уверенно отвечала, что это дочь вот той хорошенькой блондинки в черном, по фамилии, кажется, Бейкер.
— Бейкер? — переспросил Рэтклиф.
— Да, Бейкер. Миссис Сэм Бейкер — так по крайней мере отрекомендовал ее Каррингтон. Она — его клиентка, сказал он.
Рэтклиф и сам вскоре увидел, что Каррингтон подошел к упомянутой даме и не отходил от нее весь остаток пути. Рэтклиф почти не сводил с этой пары глаз; он впал в задумчивость, все больше и больше углубляясь в свои мысли, по мере того как пароходик приближался к Вашингтону.
Каррингтон же, напротив, был в превосходном расположении духа. Он полагал, что на редкость удачно разыграл свои карты. Даже мисс Сорви соизволила признать за ним обаяние. Она объявила себя нравственным alter ego[24] Марты Вашингтон и в серьезном тоне принялась обсуждать вопрос, кто из двух джентльменов — Каррингтон или Данбег — больше подойдет ей в качестве генерала Вашингтона.
— Мистер Каррингтон был бы в этой роли идеален, — верещала она. — Но, ах, такое блаженство быть Мартой Вашингтон и вдобавок графиней!
ГЛАВА VII
Когда в тот вечер сенатор Рэтклиф возвратился домой, его, как он и предполагал, ожидало избранное общество друзей и поклонников, которые с полудня коротали время, ругая его на все корки в самых сильных выражениях, какие только подсказывал им опыт и рождало нетерпение. Со своей стороны сенатор, дай он волю собственным чувствам, тут же выпроводил бы их всех до единого и запер за ними дверь. Вряд ли одно из крепких слов, которыми сыпали его гости, могло сравниться по силе и выразительности с теми, какие он мысленно цедил сквозь зубы, выражая свое отношение к их непреходящим интересам.
Трудно было бы найти общество, менее отвечавшее его нынешнему расположению духа, чем то, которое собралось у него в кабинете. Садясь за письменный стол, он испустил неслышный страдальческий стон. Десятки искателей должностей осаждали его дома — людей, чьи патриотические подвиги на последних выборах громко требовали признания у благодарной страны. Они являлись к сенатору с прошениями, домогаясь, чтобы он скрепил их своей подписью и проследил за продвижением. В кабинете Рэтклифа постоянно толклись несколько членов конгресса и сенаторов, в глазах которых он если и имел право на существование, то исключительно как неустанный борец за их подопечных; господа законодатели почитывали газеты или коротали время, дымя кто трубкой, кто сигарой, и изредка, со значительными паузами, отпускали плоские замечания с таким видом, словно не их избиратели, а сами они крайне тяготились атмосферой, окружавшей их правительство, величайшее из всех, какие есть под солнцем. Наведывались сюда и корреспонденты, жаждавшие поделиться добытыми новостями в обмен на намек или догадку, выпорхнувшую из уст сенатора, и, опустившись в кресло возле его стола, таинственно с ним шушукались.
