Сергей Кургинян - Содержательное единство 1994-2000
На самом деле в Чечне накачивается только неопределенность. И создается беспрецедентный товар многовекторного и многоразового использования. И вновь – имя этому товару Неопределенность, возведенная в принцип.
Фиксируя такой характер "чеченского генератора неопределенности" и соотношение этого генератора с постсоветским российским "византизмом", мы не пытаемся переходить на позиции "теории заговора" (заговора того же "неовизантизма", к примеру). Геополитическая неопределенность в нынешней России не сотворена, а актуализирована (разбужена). Она существовала и ранее как в советский, так и в досоветский период. Она в силу этого объективна, а не конспирологична. "Неовизантизм" же просто превращает живую вариативность в технологическую "многоэлементность". Он умерщвляет спор идей и одновременно раздувает трупы этих идей, превращая эти трупы в инструменты сложной и бесплодной игровой техники.
За счет такого умерщвления и раздутия "неовизантизм" осуществляет то единственное, что для него является "реализацией власти": он создает "фабрику Неопределенности" и интенсифицирует производство этой субстанции, являющейся для него одновременно формой и условием власти.
Что же для этого делается в Чечне?
Для того, чтобы произвести максимальное количество этой Неопределенности, византизм использует в Чечне так называемый "конфликт империалистов, националистов и евразийцев". Не секрет, что начиная с Афганистана значительная часть наших военных не хотела выигрывать войну (разрывать исламскую дугу и т.п.). Сам термин "ограниченный контингент" в этом смысле более чем знаменателен. То же самое происходило и в последующем. Не секрет также, что для другой части военного и военно-политического сообщества не только Афганистан и Средняя Азия, но и Кавказ (именно – как Закавказье, так и Кавказ в целом, включая Северный) являются лишними частями национального государства. Это восходит еще к трудам школы Беннигсена. И это весьма актуально по отношению к нынешней псевдонационалистической военной элите.
В этом смысле та группа, которая хочет выигрывать войну на своих южных границах, всегда является "империалистической" (это может быть советский, коммунистический, империализм, и это может быть империализм антисоветский, антикоммунистический, демократический и т.д.). Все равно он всегда будет сжат с двух сторон. Для евразийцев: "Нам нужно дружить с исламом, а не воевать с ним! Войну с исламом нам диктуют сионисты и атлантисты!" Для националистов: "А на фига нам эти чурки с их кавказской или иной варварской дикостью?" Евразийство и уменьшительный национализм в России всегда противостоят империализму того или иного типа.
Мы уже говорили и подчеркнем еще раз в связи с важностью этого утверждения, что империализм в России никогда не был империализмом колониального типа. И что мало сказать, чем этот империализм не был. Нужно еще сказать, чем он был. А был он всегда империализмом универсалистским, империализмом, объединявшим народы в поле некоей мощной идеи. Разница между империализмом колониальным и империализмом универсалистским – принципиальная. Пример нероссийского универсалистского империализма предшествующих эпох – та же Священная Римская империя (носителем универсального духа в ней является католицизм).
Пример нынешнего нероссийского универсалистского империализма тоже вроде бы очевиден. Носителем этого духа вроде бы намерены стать США. И это будет первый пример либерального универсалистского империализма. Правда, большой вопрос – хотят ли США универсалистской империи или же постепенно происходит снос в сторону новой неоколониальной империи. События в Югославии свидетельствуют в пользу второго.
Описав подобные "модуляции" темы империализма и его противников, можно сделать ряд вполне, как нам представляется, практикозначимых утверждений по поводу ситуации В.Путина. В связи с этим мы в наиболее концентрированном виде сформулируем то, что представляет собой В.Путин по части явления, которое мы назвали стратегической фокусировкой.
Первое. В.Путин как бы представляет собой "государственнический демократизм", то есть соединение государственного пафоса с идеей модернизации.
Второе. Идея модернизации прямо апеллирует к идее нации ("нация есть субъект модернизации").
Третье. В этом смысле модернизация не допускает никакого империализма, в первую очередь универсального.
Четвертое. Все позиции на поле идеи нации, "освобожденной" от империализма и принципа универсума, заняты "уменьшительным национализмом" (модели а ля Беннигсен или а ля Народно-трудовой союз эпохи войны СССР с гитлеровской Германией). На поле модернизационистских проектов в России нет места либеральному империализму, а значит, войне в Чечне. На этом поле размещена Россия эпохи февраля 1917 года, но эта Россия вряд ли жизнеспособна. В любом случае для Путина остро встает вопрос о его отношениях с так называемыми националистами.
Пятое. Все пространство проектов, ориентированных на либеральный империализм, занято США. Конфронтация с США полностью девальвирует такой империализм для России. Но и без этой конфронтации место для подобного империализма в России – проблематично. Это не значит, что его нет. Наилучшее место здесь было у СССР эпохи обсуждаемых конвергенций с США. Но сейчас время упущено. Нет никаких гарантий, что любые стереотипные (как минимум, а возможно, и вообще всякие) схемы конвергентного типа отвергаются самим партнером по конвергенции. В то же время для конвергенции необходимо иметь два проекта и расхождения между ними. Сейчас же проект вроде как один. И что с чем должно конвергировать даже в самом благоприятном случае?
Шестое. Борьба за место в чужом проекте (либеральном – в том духе, который мог быть приписан демократическим силам США до войны в Югославии), это так называемое "место под солнцем", либо быстро выводит на понятие полномасштабной третьей мировой войны с применением ядерного оружия (смотри новую риторику Ельцина, так сказать, китайского образца), либо – на полную подчиненность хозяину проекта. Полная же подчиненность не гарантирует государственной целостности России и многого другого. Об этом свидетельствуют нынешние отношения США и Запада в целом к нынешней русско-чеченской войне. Все российские заходы по поводу единой борьбы с терроризмом ускоренно выброшены на свалку нашим "западным партнером по диалогу".
Седьмое. Все разговоры по поводу того, что ислам поддерживает Россию в войне с Чечней мало убедительны. Русско-чеченская война 1994-1996 годов создала необратимо новый климат в исламском мире. Климат, при котором в партнерстве с исламом (если оно и состоится, что крайне проблематично) новой России будет отведена глубоко вторичная роль. При этом равноправная роль в этих отношениях адресует к формату СССР, а роль ислама как младшего, но очень ценимого друга – к формату Российской империи. Третий формат будет, повторяем, совсем иным. И нет никаких гарантий, что в этом формате Россия как-то разместит себя. В "отечественных" боевиках последнего времени некий "генерал Кречет", став президентом и размышляя о судьбах России, в конце концов обращает ее в ислам. Тираж таких боевиков и тип их раскрутки не позволяют допустить того, что авторы опираются только на свои скромные возможности или на индивидуальное спонсорство. И столь же трудно допустить, что "проект генерала Кречета" (здесь слишком прозрачно все вплоть до имени) на деле не обернется просто вырезанием под корень всего российского неисламского населения.
Восьмое. В этом смысле у России предельно простая альтернатива.
Либо все-таки удастся наладить прочный и совершенно нетривиальный супермост в отношениях с какой-то частью Запада для сдерживания в общих интересах той тенденции, которая выбрасывает ислам из нормального места в мире и создает на его месте некоего "квазиэкспансионистского монстра".
Либо возникнет "моджахеддизм" новой волны. При этом любой моджахеддизм означает собой только одно – союз более или менее монолитного Запада и ислама против России (СССР). Допустить моджахеддизм – значит в любом случае либо уничтожить страну немедленно, либо уничтожить ее как бы отсроченно, сделав шаг к реальным ядерным войнам разного формата и качества.
Отсюда вывод о необходимости нетривиального супермоста.
Девятое – и самое главное.
ВСЯ ОСТАЮЩАЯСЯ ЦЕННОСТЬ ЛИБЕРАЛЬНОГО МОДЕРНИЗАЦИОНИЗМА, СОЕДИНЕННОГО С ЗАЩИТОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ (ЧТО И ОЛИЦЕТВОРЯЕТ СОБОЙ ПОКА ЧТО В.ПУТИН), СОСТОИТ В ТОМ, ЧТОБЫ ВЫСТРАИВАТЬ ЭТОТ НЕТРИВИАЛЬНЫЙ СУПЕРМОСТ, ИСПОЛЬЗУЯ ЗАДЕЛЫ РОССИЙСКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ С ЭТОГО ЛИБЕРАЛИЗМА СЕГОДНЯ ВООБЩЕ-ТО "КАК С КОЗЛА МОЛОКА".
Десятое. Армия, на которую опирается В.Путин, никакого либерального заряда в себе не несет. Эта армия проникнута духом достаточно поверхностного реставрационизма и реваншизма. Сам по себе этот дух в его нефашистских формах нам никак особенно не претит. Претят поверхностность и выхолощенность этого духа. Его оторванность от реальных проблем. Но поскольку мы взяли на себя (по причинам, изложенным в принципиально важном пункте 9 данного набора аналитических утверждений) обязанность в основном вести анализ как бы от лица желающей встать на государственнические позиции либерально-модернизационистской части российской политической элиты, то надо констатировать, что это отсутствие либерального заряда в армии (армия Французской революции была принципиально иной) создает для стратегии В.Путина, стратегии либерального государственнического модернизационизма в целом, колоссальные затруднения.
