Зимние Дацзыбао - Евгений Янович Сатановский
Собакен вырос небольшого роста, по колено, пушистым до чрезвычайности. Быстрый, как молния, – пока не подрос до шлейки, выгуливали втроём, загонять обратно в кошёлку. Шёл кругами, как оленей пас. Погода его вообще не волновала – дождь, не дождь… Хотя зиму он любил больше всего – опускал морду в снег по самые глаза и пёр как бульдозер, только снег вокруг бурунами расходился. Катался в нём так, что снежная пыль облаком стояла. Шерсти с него начёсывали столько, что её не на один пояс от радикулита хватило. Эффектная чёрно-белая масть, с чёрным чепраком на спине, таким же пятнышком на плече, потрясающая чёрная маска на морде, выразительная, с бакенбардами и опушёнными ушами…
Очень весёлый, грозный с врагами и дружелюбный к знакомым, а уж с друзьями – не разлей вода. Особенно со старинным другом семьи, дедушкиным сослуживцем-одесситом, военным моряком и великим собаколюбом, приезды которого чуял заранее и всех о них предупреждал, когда тот был ещё на Киевском вокзале, притом что семья жила через весь Кутузовский, на площади Победы. Это было исключение из правил, но там отношения были особые. Дядя Миша собак не просто любил: он с ними разговаривал исключительно на «Вы», с подчёркнутым уважением. Собаки от этого старого холостяка балдели все без исключения, знакомые и незнакомые. Что называется, дал Б-г талант человеку. При этом Дикуша тех, кто его боялся, деликатно обходил, не навязываясь, как дедушкину сестру, которую почему-то любые собаки ввергали в неконтролируемый ужас. Раз подошёл, всё понял и больше ни-ни.
Подозрительные звуки в подъезде пёс встречал грозным рыком – грудь у него была колесом, так что бухало, как из бочки. С учётом того, что стальных дверей тогда не было, а квартиры в Москве часто обворовывали – очень хорошее качество. Не раз спасало. Мало кто помнит, как на самом деле в Союзе было. Какие-то виды преступности встречались реже, какие-то чаще, какие-то так же, как теперь, но чтобы всегда и везде безопасно было – не было такого ни в какие времена. Вот чего не было – особой преступности в силовом блоке, в том числе в верхах. Особенно в КГБ, где её в принципе быть не могло. Теперь она везде, так что никого особо и не удивляет. Ссылаются на то, что деньги появились, на демократию… На самом деле рыба, как всегда, с головы гниёт. Её только чистят с хвоста, и то не очень. Так что лучше продолжим говорить о собаках.
Со всеми собаками у Дика были свои отношения. От огромного чёрного дога Берты до серой овчарки Альки, умницы, которая его выгуливала по газонам Музея-панорамы Бородинская битва – с поводком в зубах, подтягивая, когда он не хотел куда-то, куда она его вела, идти. От крошечной мальтийской болонки Мишки до друга, рыжего шпица Гоши, с которым они, дружелюбно порыкивая, упирались друг в друга грудью и обнимались, становясь на задние лапы, когда встречались. От афганской борзой Сандры с невероятно шелковистой тёмной с подпалинами шерстью и аристократической мордой, одной из первых в Москве, привезенной соседями-дипломатами откуда-то контрабандой, до единственного настоящего врага – тоже борзой, но русской, Назара, которого его хозяин, редкий дурак, притравливал на кошек и небольших собак, пока на папу не напоролся.
Назар в итоге, пытаясь прихватить Дика, папины часы прокусил, хотя в ответ тут же получил по морде ребром ладони. В классическом карате это называется «шуто», хотя папа этого не знал – дрался на автомате, и ни людей, ни собак, ни чертей с привидениями не боялся. В его жизни всякое бывало. Очень способствовало пониманию того, как мир устроен – и он так до сих пор устроен. Личный опыт подсказывает. Когда он умер – не пережил второго инфаркта, не дожив до шестидесяти, Дик решил, что ему тоже пора умирать. Половина его роскошной чёрно-белой шубы вылезла. Есть он отказывался. Выходили пса чудом. Пожалуй, именно то, что за ним надо было ухаживать и с ним гулять, спасло маму, которая внезапно оказалась вдовой. Дальше помогли внуки. Так что папу она пережила намного, дожив до девяноста с небольшим…
Умер Дик, пережив папу на семь с небольшим лет – в августе 90-го. Как назло, дома тогда быть не случилось – унесла нелёгкая в Лондон. Да и Зуля когда умерла, был в поездке, летел в Астану. Тоже как нарочно – обе собаки ушли, а с ними не попрощался. У кого своих собак не было, этого не поймёт. Да и не надо. Не умеешь зверей любить – не научишься. И тут вопрос: как с людьми? Опыт показывает, что и с ними так же. Как правило, если человек не держал никогда животных и их не переваривает, что-то с ним не так. Не стоит его к людям подпускать, а уж к детям – тем более. На всякий случай. Хотя среди мизантропов и садистов встречаются экземпляры, которые только людей ненавидят, а душой на каком-нибудь кенаре отдыхают, рыбках, лошади скаковой, коте или собаке. Бывает и такое…
По этой части вспоминается происхождение упомянутой выше овчарки, которая в семье жила с конца 40-х, по рубеж 50-60-х. Уточнить бы, да не у кого… Пока родители были живы, у них не спросил, а теперь что уж. Мы вообще никогда с родными при жизни не говорим про то, что потом, под собственную старость, больше всего интересно. Им некогда, нам некогда. Так и живём – случайными обрывками воспоминаний, рассказанными ненароком. Сколько рассказалось, столько и запомнилось. Возвращаясь к домашним зверям, которых видел сам, – был ещё Жук. Здоровенный волкодав, размером с телёнка, в Евпатории. Отец построил там с дедом дом в 50-е, который дед после смерти бабушки в конце 60-х продал. Тогда дед там жил – строил всякое, военно-морское, особой важности
