Анатолий Гончаров - Всякой тяжести имя - крест

Версии возникали разные и отпадали сами собой. Одно в них имелось общее, изначально признаваемое всеми, кто так или иначе был причастен к спасательной операции: взрывов было два. Первый эквивалентен по мощности ста килограммам тротила, второй, прозвучавший спустя две минуты и 15 секунд, сравним лишь с землетрясением, ударная волна которого действительно достигла Гренландии на западе и Аляски - на востоке.

Логика упорно твердивших про столкновение двух субмарин выворачивала мозги наизнанку, но ожидаемой ясности не обнаруживала. Если имело место столкновение, то почему зафиксированы два взрыва, а не один? Начальник штаба Северного флота вице-адмирал Моцак упорно настаивал на версии столкновения. Голая схема у него выглядела таким образом: удар - стремительное погружение с дифферентом на нос - второй удар о грунт - взрыв торпедного отсека - затопление корабля. Где тут место второму, точнее - первому взрыву, которого он тоже не отрицал? При этом адмирал категорически отрицал наличие на борту малого взрывного устройства мощностью до ста килограммов тротила: такого быть не могло.

Правильнее было бы сказать: не должно быть. Но оно было, вот в чем суть множественных противоречий и логических нестыковок. И сработало это устройство в наиболее уязвимом для поражения отсеке в тот момент, видимо, когда были приведены в боевую готовность торпедные аппараты. Скорее всего, после этого взрыва вспыхнул пожар, а через две минуты и 15 секунд рванул боезапас, разрушивший корабль. Что и зафиксировали сейсмографы.

Повторим еще раз: ложь хороша, когда она во спасение. Тут же спасать было нечем, а потом уже и некого. Вице-премьер Илья Клебанов не сообразил уточнить время неуправляемого погружения подлодки от момента «динамического удара» на глубине 60 метров до удара о грунт с последовавшим взрывом - ляпнул, что прошло две минуты 30 секунд. Ему лишние 15 секунд были безразличны, а тем, кто находился внизу, их уже не прожить.

В конце концов не в этих секундах дело. Общая политика умолчания, утаивание самой вероятной версии гораздо красноречивее рассуждений на тему «динамического удара». Молчали о том, чего никак, ни при каких условиях, нельзя было исключить из набора возможных причин, приведших к непоправимой трагедии. Молчали о диверсии.

Утром 20 августа 2000 года норвежские водолазы-глубоководники убедились в том, что британскую мини-подлодку не удастся пристыковать к поврежденному аварийному люку над девятым отсеком. Аналогичное устройство над первым отсеком и всплывающая камера над вторым были разрушены, как и сами отсеки. Во втором располагался командный пункт АПРК «Курск», или, как его называют подводники, центральный пост. Все находившиеся там офицеры, включая командира корабля капитана первого ранга Геннадия Лячина, погибли в первую же минуту катастрофы. Они вели лодку в точку торпедной атаки и, следовательно, находились на своих местах согласно боевому расписанию.

Дальше. Лодка была обесточена, телефонная связь не работала, в уцелевших отсеках темно, единственный источник света - нагрудный аккумуляторный фонарь, у кого он был. Продуть главный балласт и всплыть на поверхность, как то предписывается в таких случаях, дело абсолютно немыслимое. К тому же люди находились в состоянии, близком к обмороку.

Повсюду на берегу еще звучали слова слабой надежды, что в седьмом, восьмом или девятом отсеках воздушные подушки сохраняли кому-то жизнь, но не было ни единого факта в пользу этой надежды. Попытка откачать воду из концевого, девятого отсека очень скоро обнаружила, что идет перекачка воды из моря в море. Норвежские специалисты утверждали, что лодка затоплена полностью, хотя и не исключали наличия воздушных подушек, однако создавшееся в них давление в десять атмосфер в любом случае несовместимое жизнью.

Спасателей волновало то, о чем старались не говорить на публике - состояние шестого отсека, где располагались два ядерных реактора. Легко сказать, что оба они были заглушены, едва лишь экипажу стали приблизительно ясны масштабы постигшей катастрофы. Трудно осуществить вручную заглушку реакторов. И страшно было думать о том, если этого не произошло. В таком случае окончательный исход трагедии стал бы сродни чернобыльской: «В те дни люди будут искать смерти...» Так утверждал Иоанн Богослов. И горе всем живущим на земле - это тоже он.

3 октября 1986 года, то есть за два с половиной года до гибели АПЛ «Комсомолец» и спустя пять месяцев после трагедии в Чернобыле, советская атомная субмарина проекта 667-А Северного флота находилась на боевом дежурстве северо-восточнее Бермудских островов. На борту имелись 16 баллистических ракет, каждая из которых была оснащена ядерной боеголовкой мощностью в пятьдесят Хиросим.

Около пяти утра лодка переходила с одной глубины на другую. В этот момент произошло нечто, на долгие годы прикрытое служебным грифом «сов. секретно»: в третью по левому борту ракетную шахту стала поступать забортная вода. Она не фильтровалась, как выражаются подводники, сквозь трещины в переборке, а хлынула мощным потоком, буквально раздавив своей массой покоившуюся в шахте ракету с жидкостным двигателем. Мгновенное окисление топлива вызвало взрыв, сорвавший крышку люка. Однако корпус самой лодки выдержал удар. Удалось продуть балласт и всплыть. Начали тушить пожар. Спустя 15 часов, когда казалось, что самое страшное уже позади, в реакторном отсеке лопнул один из паропроводов, в результате чего, аварийно отключилась подача электроэнергии. Возникла реальная угроза взрыва реакторов - и горе всем живущим на земле.

В ядерный отсек отправились двое - командир группы старший лейтенант Николай Беликов и трюмный машинист матрос срочной службы Сергей Преминин. Командир корабля кавторанг Игорь Британов, отдавая приказ заглушить реакторы, не видел лиц этих двоих, только услышал лаконичный и четкий ответ офицера, продублировавшего команду: «Есть заглушить реакторы!» И все. Не оставалось у этих двоих лишних секунд на прощание. Молча ушли они выполнять последнюю в своей жизни работу, понимая, что вернуться им уже не суждено.

Страшна смерть при ясном осознании ее неотвратимости, но как знать, может, и счастливы они остались в своем неведении о том, что произошло впоследствии с их разжалованными, ошельмованными товарищами, с разжалованным, ошельмованным Флотом Советского Союза, с униженной и разворованной державой...

Никто и сегодня, спустя пятнадцать лет, не может сказать, как все происходило на борту гибнущего «Курска», никто не знает, какую тайну скрыли в глубинах Баренцева моря, когда ее окружали молчащие факты, но не осталось живых свидетелей, когда налицо катастрофа, но отсутствуют ее внятные причины, когда получен сокрушительный «динамический удар», но растворился бесследно объект, его совершивший, когда очевидны растерянность и страх, но исчезли воля и мужество к их преодолению, когда есть ложь, но нет от нее спасения...

Вице-премьер Клебанов и главком ВМФ адмирал Куроедов сделали, кажется, все, чтобы факты трагедии «Курска» были неотделимы от вымысла. Отвечая на вопросы родственников погибших подводников, адмирал Куроедов то ли был не в себе, то ли просто издевался над ними, кричавшими в лицо ему и Клебанову: «Вы такие подонки! Подонки!..»

- Хороший вопрос, - говорил адмирал, - но давайте перейдем к другому. От вас, я слышал, было предложение выйти в точку катастрофы. Если вы подтверждаете, я дам корабль. Проведем завтра митинг памяти экипажа - и вперед!

Люди буквально взвыли от бесстрастного цинизма главкома:

- Да что же вы их все хороните! Заживо! Достаньте хотя бы одно тело!..

- Достать тело? Хороший вопрос. Я признал состояние флота в целом и аварийно-спасательных служб в частности - закритическим еще три года назад. Мы ничего не сможем сделать самостоятельно, без международной помощи.

- Но ведь одной из основных целей недавних учений как раз и являлась операция по спасению людей с условно затонувшей подлодки К-141 «Курск»! Именно с этой подлодки, именно с такой глубины! И вы сами высоко оценили результаты учений. Разве не так было? - спрашивал отец одного из погибших офицеров, и он знал, о чем спрашивал. - Как это у вас сочетается?..

Адмирал отвел раздраженный взгляд в сторону. За его плечом стоял с каменным лицом вице-премьер Клебанов и поправлял галстук. Было очевидно, что он не желает отвечать на вопросы, оглашавшие взыскание погибших.

- Три года назад я доложил наверх, что спасательных средств у нас нет, - повторил главком и уставился на Клебанова, потому что снова, в какой уже раз прозвучал мучивший всех вопрос: «Когда же вы их достанете оттуда?»

Клебанов закончил поправлять галстук и снисходительно молвил, словно его спросили о доставке макарон в Видяево: