Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №25 от 19.06.2012
Вдруг опять стены задрожали, я села на каменный пол, опять повалилась штукатурка, задрожал весь пол, покривились железные ставни окон. В подворотне стало темно. Было впечатление, что мы объяты дымом. «Так работать невозможно, надо уйти», - говорили все кругом. Рядом, через два дома, до основания разрушилась гостиница. «Сейчас поступят тяжелораненые, засыпанные – как уйти?» Самолеты не дают нам высунуть головы из подворотни. Я уже 5 раз снимала халат и надевала вновь. Наконец доктор М. уговорила бежать к ней в подвал. Мы бежали изо всех сил. «Как бы не родить!»
Мы в полуподвальной квартире. Какое блаженство! Я улеглась на диван. Усталость побеждала, по телу пробегала судорога. Диван стоял между окном и стеклянной дверью. Я рассчитала, осколки стекол будут лететь параллельно двум стенкам дивана. Я лежала в прямоугольнике, куда стёкла не должны были попасть. Уже 22 часа. Я несколько раз порывалась встать и пойти домой, но страх, нервная и физическая усталость не давали мне собрать силу воли, чтобы выйти на улицу. Напротив из дома выехала груженая машина. Какой- то майор вывозил свою семью. Работники пожарной охраны со своими женами выезжали на пожарной машине. Может быть, встать и влезть на грузовую машину? Уехать, бросить всё? Я больше не могла вынести стрельбы. Надо идти на Первомайскую, где жила, там живут все военные, Маир придет за мной, если он в Гродно. Нет сил, нет энергии. В животе сын устраивает бомбардировку. Весь живот содрогается, даже платье шевелится. Нет сил бежать, я тогда потеряю и Маира, и сына, и свою жизнь. Началась канонада, страшный грохот содрогал землю. Уже темно. По улицам едут машины. Одновременно с канонадой слышна ружейная стрельба. Люди бегут из города с узлами, детьми. Вдруг стены запрыгали вокруг меня, раздался звон и вся стеклянная дверь рассыпалась на мелкие кусочки и полетела вглубь комнаты. На меня не попало ни одного стекла. Я ждала, что вот- вот стена полетит вслед за дверью, но она осталась на месте. Я схватила свой портфель и подушку и выбежала в соседнюю комнату, где улеглась на полу. В погребе, где сидело 15 человек, поднялась паника. Часть сидящих ушла в более глубокий погреб. На полу я пролежала до 5 утра. Всё стихло. В городе не было ни Красной Армии, ни немцев. Начался грабеж пекарней.
Итак, после непрерывной бомбардировки в течение 24 часов наши сдали город. Это чудовищно, но факт!
Так началось утро 23 июня 41 года. Этот день прошел в грабеже. Ломали уцелевшие витрины, тащили всё, вырывая друг у друга. Я пошла посмотреть на немцев. Всего я увидела 4-х откормленных, хорошо одетых немцев. Дошла я до амбулатории. Там лежал обескровленный раненый с холодными руками и ногами. Он умирал от малокровия, и я была беспомощна ему помочь. Нет крови, нет сыворотки, нет ничего. Есть мои беспомощные голые руки!
Я вернулась домой до прихода немцев в город. В комнатах на полу валялись стекла и штукатурка. У двери стояло два чемодана, упакованных Маиром, на столе записка. Слезы душили меня, я не могла больше держать себя в руках. Маир вчера приходил 5 раз домой, посылал за мной в амб. И вечером уехал один. Итак, у меня нет мужа, но есть надежда еще когда- нибудь его увидеть. Но эта надежда уменьшается с каждой партией самолетов, пролетающих в направлении нашего отступающего войска.
Вчера два раза был налет советских бомбардировщиков. Немцы стреляют метко. Снаряды разрывались совсем рядом с самолетами. Появился истребитель, который сбил один самолет. Он упал горящим недалеко от нас. Раньше мы боялись немецких самолетов, а теперь советских. Какое испытываешь блаженство, когда нет в воздухе самолетов. Круглые сутки вчера (24-го) в воздухе над городом парили немецкие самолеты-истребители, охраняя город. Это жужжание назойливой «мухи», от которой не отмахнешься. Нервы настолько напряжены, что каждый хлопок дверью заставляет вздрагивать: не бомба ли?
27/VI, 19 час. Сейчас относительно спокойно. Ночь почти не спали. За Неманом окружено около 2-х дивизий. Лес горит. Они могут выйти только к Неману, где немцы встречают их ураганным огнем.
Днем я сходила к д-ру Михайловой. В городе очень мало народа ходит. Всюду стоят немецкие машины. Они расположены по всему городу, нет их концентрации в одном месте. Всюду стоят указатели куда ехать, где полевой госпиталь и т.д. Висит приказ о сдаче оружия. Вся армия посажена на машины. Они меняются. Одни отдыхают, другие воюют. На питание наших красноармейцев они и смотреть не хотят. Всюду порядок, спокойствие и уверенность в победе. Наши отступают пешком, еле волоча ноги, голодные. Без отдыха. Немцы беспощадно поливают их пулеметным огнем и бомбами. Наших самолетов не видно. Ко мне пришла одна комсомолка, преданный советский человек, которая рассказала, как наши отступали и немцы их расстреливали. Она со слезами говорила: «Наша армия победить не может. Я вижу, какой контраст между ними. Бойцы расстреливают своих командиров».
Опять видела пленных довольных красноармейцев. Среди пленных командиров не встречается. Маира больше я не увижу. Пешком не сумеет уйти от немцев, в плен не сдастся. Как бы они ни отступали, его части будут передовыми по отношению к немцам. Да, прав был Маир, когда говорил, что вся первая партия, которая находится в Гродно, погибнет в первую очередь. Радио негде слушать. Мы совсем отрезаны от мира. Я не сомневаюсь, что Гитлер через Гесса заключил соглашение с Англией. Немцы говорят, что Л-д занят в первый день войны, бомбардированы Москва, Киев, Одесса, Ровно, Рига. Заняты Белосток, Вильно. Сегодня распространили слух, что немцы находятся от Москвы в 80 км.
Опять рвутся снаряды, я подскакиваю от каждого выстрела.
После возвращения из города я проплакала около 2-х часов. Бедный мой мальчик, он не вернется. Как он хотел иметь сына! Как он мне говорил: «Давай моего сына, я не могу больше ждать». «Боюсь, что я никогда не увижу моего сына, береги его, Миля», - сказал он мне в последний вечер. В последний месяц он ни на одну минуту не хотел оставаться без меня. Он дежурил, и мы вместе шли проверять караул. Возвращались мы поздно. Он нежно вел меня, держа за плечи и крепко целовал в губы, лоб, глаза. Какой лаской, нежностью и заботой окружал меня Маир. Такое счастье и любовь, не знающая границ, недолговечны. Неужели я уже получила свою порцию счастья за эти 8 месяцев нашей совместной жизни. Ребенок, который уже живет внутри, меня не очень занимает. Главное – это Маир. Он просил беречь себя и ребенка. Вчера у меня начались небольшие схватки. Я ходила за картошкой, ее носила и вечером себя плохо чувствовала, но все обошлось благополучно. Теперь не буду носить ничего тяжелого. Я решила (если Маира не будет) назвать сына Маиром, а дочку Любовью. Хотя это имя некрасивое и я ему никогда не симпатизировала, но оно отражает в себе целую жизнь, полную красоты и нежности. Я хочу себя примирить с мыслью, что Маира я больше не увижу. Сердце разрывается на части, когда я вижу перед собой его прямую, честную душу.
28/VI 41. Сегодня первый день прошел спокойно, если не считать возмущения природы в виде грозы. Были слышны раскаты грома подобно канонаде. Город полон слухами – никто ничего достоверного не знает. Говорят, что Сталин и Каганович убиты, что в Москве революция. Пришел человек из Лиды (18 км от Гродно). Он сидел в тюрьме за прогул. На его глазах немцы сбили 15 самолетов. По городу вели много пленных и раненых. Всю ночь двигались немцы по Первомайской. Непрерывной колонной они продвигаются на восток, неся с собой смерть. Огонек надежды еще теплится в глубине моей души. Но он настолько мал, что меня не в силах согреть. Я мечтаю увидеть безногого, безрукого Маира – только увидеть бы его нежные черные глаза.
Я сама удивляюсь, почему я совсем перестала ждать появления ребенка. А как мы раньше вдвоем прислушивались к каждому его движению. Сегодня я убрала всю квартиру. На столе у меня букет из розовых пионов. Сколько в них красоты, свежести и нежности. Маир очень любит цветы.
Завтра я отправляюсь на работу. Назначен бургомистр города, призывающий граждан вернуться к своим старым занятиям.
30/VI 41. Вчера исполнилась первая неделя войны. Лью горькие слезы о Маире. Как перенесла бомбардировку мама и все остальные? Сегодня разбила большое зеркало, после этого никак не могла успокоиться. Вся физиономия распухла от слез. Явился хозяин дома и предложил мне освободить его квартиру, он, мол, хочет сюда переехать. Я совсем одна. Ложусь рано. Просыпаясь в 2-3 часа, прислушиваюсь к малейшему шуму, шороху, сердце начинает громко стучать. На лбу у меня углубились морщины, щеки провалились. Очень трудно на чем-нибудь сосредоточиться и заниматься.
30/VI 41. Не знаю, дадут ли мне работу? Как долго придется оставаться здесь?
Где и когда производить долгожданного сына Маира? Надо искать работу, искать квартиру.
Всех евреев (мужчин) гонят на работы по уборке города.
Вчера пошла проведать своих больных. Пошла на фабричную улицу, где жила пациентка Б. с пороком сердца. От этой улицы остались одни развалины, печки. Кое-где еще тлели остатки. Уцелел только монастырь. На этой улице преимущественно жили евреи.
