Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия
Американец в мешке для трупов.
Американец, который, как говорилось, делал дело в ситуациях, в которых не предполагалось участия каких-либо американцев.
Что я об этом думаю.
Наконец я пожала плечами.
Инез продолжала смотреть на меня еще некоторое время, а затем сама пожала плечами.
«Как бы там ни было, мы были вместе, — сказала она. — Мы были вместе всю нашу жизнь. Если вас это интересует».
В бунгало зазвонил телефон.
Инез не отреагировала на звонок.
Вместо этого она встала, оперлась на деревянные перила веранды и посмотрела на влажное сплетение лиан и казуарии, окружавших бунгало. Сквозь заросли я могла видеть огни фар редких машин на Ампанг-роуд. Встав, я могла бы увидеть огни отеля «Хилтон» на горе. Телефон перестал звонить до того, как Инез снова заговорила.
«Не то чтобы это имело какое-нибудь значение, — сказала она тогда. — Я имею в виду, что все равно восходит солнце и все равно он его не видит. Это звонил Гарри».
4Джек Ловетт ловил омаров в лагуне у Джонстона в 1952-м. Инез намочила свой пестрый платок в лагуне у Джонстона в 1975-м. Джесси и Эдлай играли в Марко Поло в пятидесятиметровом бассейне отеля «Боробудур» в Джакарте в 1969-м. Джек Ловетт умер в пятидесятиметровом бассейне отеля «Боробудур» в Джакарте в 1975-м. В 1952 году Инез и Джек Ловетт бродили по кладбищу у шофилдских казарм. Он показал ей ограду и могилы, развернутые изголовьями от флага. Мертворожденные и итальянские военнопленные, а также казненные солдаты — все это было там, в 1952-м. Даже джакаранда должна была быть там, в 1952-м.
На протяжении пяти дней, которые я провела в Куала-Лумпуре, Инез упоминала подобные «корреспонденции»[147] — ее выражение — неоднократно, как если бы это были послания, предназначенные специально для нее, доказательства некой связи событий, о которой она не подозревала. Казалось, она находила в этих неясных связях нечто необычайное. Принимая во внимание жизнь, за которую главной расплатой была память, думаю, она была права.
К тому времени, как я вернулась в Лос-Анджелес, Джеку Ловетту было отправлена повестка в суд, и клип, где Инез танцевала на «Крыше св. Реджиса», впервые был показан по телевидению. Я совершенно не могу понять, отчего именно этот клип явился единственным и столь часто воспроизводимым телевидением символом жизни, столь исчерпывающе документированной, как жизнь Инез Виктор, однако так оно и было, и через несколько дней в январе 1976 года эта пленка начала собственную жизнь, совершенно независимую от запечатленного на ней довольно несущественного момента. Иногда ее прокручивали всего секунду-другую, обрезав так, что она выглядела обыкновенной фотографией; в другой раз — в полном варианте — она представала разыгранной на экране короткой пьесой, завершающейся драматической развязкой, когда помощник говорил: «Держите два лифта», а Гарри Виктор говорил: «Я просто рядовой гражданин», и Инез произносила: «Чудесно», и оркестр играл «Это ли не романтично».
Думаю, одна из причин того, что эту пленку крутили снова и снова, заключалась просто в том, что это был самый последний из роликов, на которые снимали Инез Виктор.
Подозреваю, что другая причина состояла в том, что шляпа с красными черешнями, слова «просто рядовой гражданин», «чудесно» и «это ли не романтично» заключали иронию, доступную даже самому неискушенному зрителю.
Три недели спустя репортеру газеты «Вашингтон пост» удалось выяснить в отделе документации Пентагона, что причина, по которой Джек Ловетт не отреагировал на повестку в суд, заключалась в том, что уже в августе он был мертв, действительно похоронен на земле, принадлежащей государству, а на бумагах, разрешающих его похороны на земле, принадлежащей государству, стоит подпись Инез Виктор.
В тот вечер пленку крутили еще два раза и больше не показывали.
Во всяком случае, если и показывали, то я об этом не знаю — даже тогда, когда Эн-би-си обнаружила, что Инез Виктор работает в управлении лагеря беженцев в Куала-Лумпуре, и Инез Виктор уклонилась от интервью.
В марте 1976 года Билли Диллон показал мне ответ из тринадцати слов на письмо, посланное Инез. Он решил написать письмо, поскольку звонить ей было, по его словам, пустым делом.
«По телефону ни о чем конкретном не поговоришь, — сказал Билли Диллон, показывая мне ее ответ. — Тамошняя мать-настоятельница Тереза хочет, чтобы она перешла на работу в клинику. Ну, я и написал. Рассказал новости, немножко сплетен, пара мыслишек подлиннее и пристегнул один вопрос. Всего один. Я спрашиваю, может ли она сообщить хотя бы один чертов довод, отчего находится в этом проклятом К.-Л., и вот, что я получаю — тринадцать слов».
Он протянул мне листок линованной бумаги, на котором характерными каракулями Инез было написано: «Краски, влажность, жара, достаточное количество голубизны в небе. Четыре чертовы причины. Привет. Инез».
Краски, влажность, жара.
Достаточное количество голубизны в небе.
Суть этого я изложила раньше, но не контекст, пытаясь таким образом, как вы могли заметить, поддерживать связь с читателем этого романа, состоящего из разрозненных беглых впечатлений. Собственно, он оказался не тем романом, который я собиралась писать, да и я — не совсем тот человек, который собирался его писать. Не было у меня и ощущения убыстрения темпа повествования, которое обычно ведет роман к завершению, того импульса, который возникает, когда события настигают свои собственные тени, карты ложатся одна на другую и возможность выбора сводится к нулю.
Может быть, из-за того, что ничто в этой ситуации не побуждает сохранять основополагающее свойство повествования, состоящее в том, что прошлое становится прологом к настоящему, проблема выбора в этом случае остается открытой.
Все может случиться.
Как вы, возможно, знаете, а может, и не знаете, у Билли Диллона — новый кандидат, конгрессмен, работавший раньше в НАСА[148], уверенный, что возраст и подготовка позволят ему оказаться по нужную сторону, как он выражается, «планки»; иногда, когда Билли Диллон приезжает в Калифорнию для сбора средств, я с ним ужинаю. В некотором смысле я заменила для Билли Диллона Инез в качестве женщины, на которой, как ему кажется, он хотел бы жениться. Опять-таки, как вы знаете или, возможно, не знаете. Гарри Виктор находится сейчас в Брюсселе в качестве специального посланника при «Общем рынке». У Эдлая и Джесси все в порядке: Эдлай в Сан-Франциско, служит в федеральном бюро девятого округа; Джесси — в Мехико-Сити, где она, как это ни странно, пишет роман и живет с «резервистом» «Ньюсуик», который набирает очки в разных «горячих» столицах мира, чтобы вернуться в Нью-Йорк и попасть в штат редакции. Когда и если ему это удастся, думаю, Джесси не останется с ним, поскольку она питает слабость к «горячим столицам». «Представьте мою мать танцующей…» — так, я надеялась, будет начинаться роман Джесси, однако, судя по последнему письму, которое я от нее получила, сейчас она пишет исторический роман о Максимилиане и Карлоте.
Инез, разумеется, все еще в Куала-Лумпуре.
Раз в неделю она пишет Джесси, несколько реже — Эдлаю и совсем теперь уж редко — Гарри. Иногда она присылает открытку Билли Диллону, а мне — странные вырезки. Один вечер в неделю она читает лекции по американской литературе в Малайзийском университете, а после этого ужинает в «Лэйк-клубе», однако большинство ее вечеров, так же как и дней, проходит в административных заботах теперь уже в дюжине лагерей беженцев вокруг Куала-Лумпура.
Год назад, когда я была в Лондоне, «Гардиан» поместила статью о беженцах в Юго-Восточной Азии, в которой цитировала Инез.
Она сказала, что, хотя все еще считает себя американской национальности (странный оборот речи, но написано было именно так), она останется в Куала-Лумпуре до тех пор, пока оттуда не отправят последнего беженца.
Поскольку последнего беженца, похоже, не вывезут из Куала-Лумпура ни при моей жизни, ни при жизни Инез, я могла заключить, что она намерена оставаться там и дальше, но я уже привыкла к сюрпризам. Когда я читала в Лондоне «Гардиан», я внезапно отчетливо представила себе Инез и офис в лагере, и на меня нахлынули чувства, которые испытываешь, когда летишь в эту часть света, где яркая зелень, и прозрачная голубизна, и мели на месте бывших островов, но с тех пор я туда не возвращалась.
Идеология и история в зеркале романа
Во второй половине 80-х годов наши взгляды на Соединенные Штаты Америки быстро меняются. Суждения становятся более взвешенными, терпимыми, даже комплиментарными. Следуя в очередной раз выдвигаемому тезису «учиться у Запада», все громче говорят о желательности заимствования не только передовой технологии, но и соответствующих принципов трудовой этики, о возрождении таких регуляторов и форм хозяйственной деятельности, как насыщенный реальным содержанием банковский кредит, союзы потребителей, акционерные товарищества.
