Анатолий Лукьянов - Август 91-го. Был ли заговор?
Но самое сильное впечатление произвели на меня тома уголовного дела, посвященные человеку, которого я хорошо знал и с которым мы много вместе работали в Верховном Совете СССР. Это материалы о Маршале Советского Союза Сергее Федоровиче Ахромееве — человеке высокого гражданского долга и кристальной честности.
В деле осталось неотправленное в июле прошлого года письмо на мое имя, в котором Сергей Федорович требовал поручить комитетам Верховного Совета рассмотреть и доложить парламенту вопрос о ведущейся в стране разнузданной кампании компрометации нашей армии и ее командного состава, о необходимости решительно защитить честь и достоинство советских воинов.
Мне кажется, что одним из самых трагических документов времен перестройки являют записные книжки маршала Ахромеева. Меня просто потрясло, какую точную характеристику еще весной 1991 года давал Сергей Федорович складывавшейся в стране кризисной ситуации и ее «крестным отцам», особенно Яковлеву и Шеварднадзе, как точно и беспощадно к самому себе и другим депутатам он писал о бессилии парламента исправить положение, сохранить завоевания социализма, дружбу и согласие советских народов.
Не пощадил маршал в своих записках и бывшего президента СССР. Анализируя, как получилось, что страна оказалась на краю гибели, легкомыслие это или злой умысел, С.Ф. Ахромеев приходит к однозначному выводу: «виноват в первую очередь сам Михаил Сергеевич — его приспособленчество и компромиссность…
Будет программа и реализация, люди поддержат. Не будет — люди от Горбачева отвернутся. Отставка неизбежна. М.С. Горбачев дорог, но Отечество дороже!» Я мог бы многократно повторить за маршалом эти его трудные, но честные слова.
Касаясь августовских событий, Сергей Федорович пишет: «Почему я приехал в Москву по своей инициативе, никто из Сочи меня не вызывал, и начал работать в «Комитете»? Ведь я был уверен, что эта авантюра потерпит поражение, а приехав в Москву, еще раз лично убедился в этом. Дело в том, что, начиная с 1990 года, я был убежден, как убежден и сегодня, что наша страна идет к гибели. Вскоре она окажется расчлененной. Я искал способ громко заявить об этом». «Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается все, что я считал смыслом своей жизни», — написал Сергей Федорович в своей предсмертной записке.
Пройдут годы, и, уверен, в августовские дни будут идти и идти люди к могиле этого мужественного человека, всем своим сердцем воина и патриота воспринявшего трагедию нашей Родины…
* * *Между тем суд над ГКЧП продолжался. У меня не было особых иллюзий в отношении возможностей этого суда и характера его действий, хотя союзный Закон о независимости судей обязывал их объективно и профессионально подойти к этому сложнейшему делу. Как это будет происходить и каков будет итог, сказать было трудно. Полюса общественного мнения относительно августовских событий чрезвычайно разошлись. Одни предлагали ни в коем случае не выпускать гэкачепистов из тюрьмы, дабы не усиливать «поднимающую голову оппозицию». Другие выступали за амнистию или помилование. Третьи настаивали на оправдании. Не обошлось здесь и без «планетарного демократа» А.Н. Яковлева, полагавшего, что «хотя вина гэкачепистов бесспорна, их можно отпустить, запретив, однако, заниматься политикой» (см. «Аргументы и факты», № 33, сентябрь 1992 г.). Как все-таки великодушен был этот гуманнейший из гуманных, умудренных мудростью наигуманнейших, экс-пророк «перестройки»! «Вы можете свободно выражать свои политические мнения, но с кляпом во рту», — предлагал он нам.
Друзья-демократы просто-напросто забыли, каменный мешок тюрьмы может высосать все жизненные соки из горстки коммунистов, но нельзя, невозможно загнать в казематы и задушить идеи социализма и братства народов, которые признает сегодня любой уважающий себя прогрессивный деятель нашей планеты!
В этом аспекте нельзя было не видеть того, что в общественном мнении по отношению к «делу ГКЧП» стали появляться новые тенденции.
В первые месяцы после августовского кризиса газеты и другие средства массовой информации, вторя официальным голосам, заявляли, что это был «путч», «военный переворот», и почти единодушно требовали «наказать преступников», поддерживая мнение о том, что нет ни малейших сомнений в необходимости наказания. Да и каким мог быть, например, тон московских проправительственных газет, если в письме на имя президента России от 24 августа 1991 года мэр Москвы Г. Попов громогласно заявил: «Сейчас, когда одержана наша общая победа, настало время всенародного суда над предателями и изменниками. Вина их очевидна. Руководство страны и ее народ должны знать все аспекты и последствия преступных деяний, совершенных самозваным ГКЧП». Из какого времени это письмо? Многие скажут — оно из 37-го года. Та же терминология, те же «предатели и изменники», та же слепая ненависть к обвиняемым без всякого следствия и суда. Разве можно было в те месяцы даже заикаться об объективности и презумпции невиновности?
Однако время шло, постепенно общественное мнение и тон прессы начали меняться. Стали слышны трезвые голоса о том, что в характере августовских событий и деле их участников надо разобраться более глубоко и взвешенно, не допустить огульных обвинений. Таких голосов было не очень много, но число их росло с каждым днем. Это был хороший знак.
К январю 1993 года после окончания следствия и ознакомления с томами уголовного дела все узники «Матросской тишины» были освобождены из-под стражи под подписку о невыезде. Никто из нас, конечно, не отказывался от своих убеждений и не брал на себя обязательство прекратить политическую деятельность.
На следующий день после освобождения я заплатил за полтора года свои партийные взносы, стал на учет в одной из организаций Компартии и 30 декабря уже выступил на собрании московской общественности, посвященном 70-летию образования СССР. Встреча была теплой. Я снова очутился среди единомышленников.
Оппозиционные настроения в обществе росли. Шла подготовка ко второму восстановительному съезду Коммунистической партии Российской Федерации. И все мы с огромным воодушевлением вновь погрузились в волны политической борьбы.
Процесс по делу ГКЧП начался 14 апреля 1993 года. Утром за несколько кварталов от здания Военной коллегии Верховного суда нас встречали многие сотни людей с красными знаменами в руках. Так с ними вместе мы и подошли к Верховному суду. Все последующие дни, когда шел судебный процесс, коммунисты и активисты «Трудовой Москвы» выставляли здесь «Красный пикет», бурно реагировали на каждое решение суда, интересовались, как идет разбирательство, как мы держимся.
Держались мы сплоченно и твердо. Все это время единственной нашей целью было сказать народу правду, показать, куда его завела политика разрушителей социалистического строя и советского многонационального государства. Это, естественно, не вызывало восторга у правящего режима. Послушные ему радио, телевидение, газеты обрушивали на нас потоки клеветы, оскорблений, брани. Дело дошло до того, что нам было поставлено в вину участие «гэкачепистов» в московской демонстрации 1 мая 1993 года, превращенной властями в кровавую бойню на площади Гагарина. Прокуратура поставила вопрос о возвращении нас в тюрьму. Однако суд здесь оказался на высоте и не дал совершиться очередному беззаконию.
В середине мая 1993 года суд принял еще одно весьма примечательное решение. Им было поддержано изложенное в моем выступлении требование подсудимых об отводе представителей обвинения, подчиненных генеральному прокурору. Как уже говорилось, руководители российской прокуратуры оказались лично заинтересованными в исходе процесса. В своей книге «Кремлевский заговор» они пытались навязать суду и обществу собственную, сугубо предвзятую обвинительную версию, называя нас «заговорщиками», «изменниками», «путчистами» и т. д. Суд признал невозможным разбирательство «дела ГКЧП» до тех пор, пока не будет обеспечена действительная самостоятельность обвинителей, и обратился к парламенту с просьбой назначить независимых прокуроров. Надо сказать, что в последующем и генеральный прокурор, и его заместитель сами оказались в опале у Б. Ельцина и были уволены со своих постов, хотя в целом это не уменьшило натиска послушных президенту обвинителей.
После принятия 23 февраля 1994 года постановления Государственной Думы «Об объявлении политической и экономической амнистии» Военная коллегия Верховного суда пришла к выводу о необходимости прекратить производство по «делу ГКЧП». Однако вышестоящая судебная инстанция отменила это решение и вернула дело на новое рассмотрение.
Прошел еще месяц, и наконец б мая 1994 года широко разрекламированный антикоммунистический процесс над «гэкачепистами» завершился. На всех подсудимых была распространена амнистия, а несогласный с этим решением генерал армии В.И. Варенников был 3 февраля 1995 года оправдан за отсутствием состава преступления.