Георгий Корниенко - Холодная война. Свидетельство ее участника
Однако, хотя я никогда не считал вершиной государственной мудрости образ поведения Хрущева в Париже, когда эмоции в связи с самолетом У-2 взяли у него верх над рассудком, категорически невозможно согласиться с теми, кто под предлогом «нового мышления» готов был вообще признать чуть ли не правомерными полеты американских разведывательных самолетов над территорией СССР ввиду его «закрытости» в те времена: виноваты, мол, мы сами. Это полный абсурд.
Во-первых, если говорить об «открытости» и «закрытости» не в абстрактном плане, а применительно к данному случаю, то было бы сверхнаивностью думать, что при всей «открытости» США советская сторона могла получать легальным путем такие же разведывательные сведения, какие получала американская сторона в результате полетов У-2 над территорией СССР.
Во-вторых, — и это главное — вообще не может быть обстоятельств, которые оправдывали бы столь грубое попрание одного из основополагающих принципов международного права: принципа суверенитета государства, включая воздушное пространство над его территорией. Игнорирование этого принципа — под каким бы предлогом это ни делалось — к добру никогда не приводило. История с У-2 в 1960 году — не единственный тому пример.
Не меняет сути дела и то, что, как потом утверждалось, завершись тот конкретный полет У-2 успешно для американской стороны, его результаты могли бы помочь развеять миф о «ракетном отставании» США от СССР и тем самым подорвать позиции тех в Вашингтоне, кто требовал дальнейшего форсирования ракетной гонки. Сожалеть, исходя из такого предположения, о том, что самолет-разведчик был сбит, можно только в том случае, если придерживаться правила «цель оправдывает средства», а это, как показывает исторический опыт, всегда имело печальные последствия.
Инцидент с У-2 усугубило и поведение американского руководства после того, как самолет был сбит. Работая в то время в Вашингтоне, я хорошо помню, как это все происходило. В качестве первой реакции на советское сообщение о том, что над территорией СССР сбит американский самолет-нарушитель, в Вашингтоне лживо заявили, что ни один американский самолет никогда не засылался умышленно в воздушное пространство СССР и речь может идти лишь о самолете, совершавшем невинный полет вблизи советской границы с метеорологическим заданием. Когда же стало ясно, что у Москвы есть доказательства разведывательного характера полета, американская администрация вынуждена была признать это, но опять-таки с оговоркой, будто власти Вашингтона не давали разрешения на такие полеты. А затем еще через несколько дней Белый дом признал, что разрешение на разведывательные полеты американских самолетов над территорией СССР было дано лично президентом, поскольку это, мол, оправдывалось жизненной важностью для США задачи проникновения в советские военные секреты.
При всем том, что в ходе президентства Дуайта Эйзенхауэра были и такие темные страницы, он бесспорно вошел в историю не только как хороший генерал, но и как по-настоящему крупный, дальновидный политический деятель. Его политические качества как нельзя ярче проявились в прощальном обращении к американскому народу 17 января 1961 года, за три дня до ухода с поста президента. То была речь настоящего государственного мужа, мыслящего широко и смотрящего далеко вперед.
Лейтмотивом этого выступления была мысль о важности соблюдения в жизни американского общества необходимых балансов:
баланса между частным и государственным секторами экономики;
баланса между явно необходимым и желательным;
баланса между потребностями страны и обязанностями, возлагаемыми страной на гражданина;
баланса между действиями, диктуемыми требованиями момента, и будущим благополучием нации и — главное — баланса между действительными потребностями обеспечения безопасности американского государства и опасностями, которыми чревато приобретение неоправданно большого влияния военно-промышленным комплексом, сформировавшимся в стране в послевоенный период.
Помнится, что для многих и в самих США, и у нас такого рода «антимилитаристское» заявление пятизвездного генерала-президента показалось неожиданным. Но для тех, кто внимательно следил за президентством Эйзенхауэра или изучал его впоследствии, это заявление не кажется неожиданным. Скорее речь Эйзенхауэра выглядела как логичное завершение той линии в вопросах национальной безопасности, которой он последовательно — хотя и не весьма успешно — старался придерживаться на протяжении всего пребывания в Белом доме и которая просматривалась уже в первоначальном замысле его речи 16 апреля 1953 года.
Коротко, но емко эта линия была выражена в формуле, высказанной Эйзенхауэром в самом начале его президентства, в 1953 году, и повторявшейся им не раз впоследствии: «Выживание нации зависит от обеспечения безопасности при сохранении платежеспособности». Еще яснее эту же мудрую мысль, сохраняющую свою злободневность и сегодня, он выразил позже в следующих словах: «Нам нужна достаточная оборона, но каждый доллар, который мы расходуем на оружие сверх достаточности, оказывает долгосрочный ослабляющий эффект на страну и ее безопасность».
Если не сразу, то со временем становились известными и другие не менее мудрые высказывания Эйзенхауэра в закрытых разговорах со своим окружением, что делает эти высказывания тем более показательными для его умонастроения, поскольку они не предназначались для немедленной публикации. Так, 23 октября 1956 года во время совещания в Белом доме по поводу предстоявшего очередного испытания мощного водородного заряда президент воскликнул: «Боже мой, мы просто должны найти выход из этой ситуации. Просто бессмысленно говорить о «победе» в ядерной войне. Это все равно, что сказать: пошли переправимся вплавь через Атлантический океан». Для человека с таким умонастроением, конечно, не было случайным и внезапным озарением все то, что он сказал в своей прощальной речи насчет возможных опасных последствий — в экономическом, политическом и духовном плане — растущего влияния военно-промышленного комплекса.
Впоследствии понятие «военно-промышленный комплекс» нередко употреблялось всуе, в качестве пропагандистского штампа. Но на самом деле жизнь целиком подтвердила прозорливость и справедливость высказанных Эйзенхауэром опасений по поводу слишком большого влияния ВПК на жизнь общества, причем подтвердились эти опасения применительно не только к США, но и к другим государствам, в том числе не в последнюю очередь к Советскому Союзу.
К сожалению, осталось практически без внимания, во всяком случае, быстро забылось, еще одно не менее серьезное предостережение, высказанное Эйзенхауэром в той же прощальной речи: об опасности для американского общества (предостережение относилось опять-таки не только к нему) стать «пленником научно-технологической элиты». Между тем президент не вскользь упомянул об этой опасности, а, как и в случае с военно-промышленным комплексом, показал ее истоки и механизм действия. И снова время подтвердило его пророчество, к которому в свое время зря не прислушались. Это не могло не сказаться пагубно на духовной да и на социально-политической жизни как американского, так и советского общества. А поправить теперь дело — гуманизировать общество, прежде всего его высший эшелон, — отнюдь не легкая задача.
При чтении следующих глав читатель сможет убедиться в том, с каким трудом идет — по обе стороны океана — и освоение единственно разумного метода действий, который подсказывал все в той же речи Эйзенхауэр в качестве средства повернуть развитие тревоживших его процессов в обратном направлении. «Постоянным императивом, — говорил он, — является разоружение при взаимной честности и доверии. Мы должны вместе научиться, как улаживать разногласия: не с помощью оружия, а с помощью интеллекта и руководствуясь добропорядочными намерениями».
Глава 4. УПУЩЕННАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ — ВЕНСКАЯ ВСТРЕЧА Н. С. ХРУЩЕВА И ДЖОНА Ф. КЕННЕДИ
Состоявшаяся в июне 1961 года в Вене встреча Н. С. Хрущева и Джона Ф. Кеннеди, по-моему, незаслуженно обойдена вниманием историков и политологов. Между тем эта встреча, как мне кажется, представляет большой интерес с точки зрения упущенной тогда возможности для радикального улучшения отношений между Советским Союзом и Соединенными Штатами.
Мне лично не довелось присутствовать на ней, но, будучи в то время советником посольства СССР в США, я был осведомлен о ее предыстории, о ходе и последующем развитии событий, так сказать, «с вашингтонского конца». А находясь в отпуске в Москве в августе 1961 года, я имел возможность ознакомиться с записями венских бесед и поговорить с рядом ее участников. Основываясь на этих знаниях, дополненных рассекреченными в последующие годы американскими документами, относящимися к венской встрече, хотел бы поделиться своими воспоминаниями и соображениями о ней.
