Рустем Вахитов - Революция, которая спасла Россию
Крестьянские бунты в России были не редкостью. Реформа 1861 г. по отмене крепостного права сопровождалась крестьянскими волнениями, да и потом, в 1870–1880-х, года не проходило, чтоб то тут, то там не вспыхнул мелкий крестьянский бунт. Но в 1902 г. крестьянские выступления изменяют свой характер, что и позволяет говорить о них как о первой фазе крестьянской революции, или крестьянской войны, начала XX в.
Во-первых, они становятся массовыми. В 1902 г. волна крестьянских выступлений прокатилась по Киевской, Черниговской, Орловской, Курской, Саратовской, Пензенской, Рязанской губерниям России. В одной Харьковской губернии за март-апрель 1902 г. крестьяне разрушили 105 помещичьих усадеб. Во-вторых, крестьянские выступления приобретают организованный характер. Это не озверевшие от голода мужики, набрасывающиеся на помещичью усадьбу и просто грабящие ее. Крестьяне сначала собирали сход общины, на нем решали, сколько хлеба нужно реквизировать у помещика, чтоб прекратился голод в деревне. Организованно, под руководством выборных старшин, взяв подводы и свои семьи – жен и детей, крестьяне отправлялись к помещику и предъявляли ему требования общины. Если помещик соглашался, то они изымали из его амбаров требуемое количество зерна и уходили. Если он оскорблял их и грозил расправой, тем более оказывал вооруженное сопротивление, его вместе с семьей убивали, а поместье сжигали. Помещичьи земли в этом случае сразу распахивались и распределялись между общинниками во избежание конфискации. В-третьих, крестьяне проявляли упорство при сопротивлении властям, не соглашались, что они совершают преступление, считая свои действия справедливыми, шли безоружными на ружья и пулеметы солдат.
В. Данилов говорит, что в 1902 г. на сцену российской истории выступил новый тип крестьянина – крестьянин-революционер, которому суждено было сыграть огромную роль во всех последующих российских революциях, вплоть до Октябрьской. Чем же объясняется этот коренной перелом в жизни крестьянства? Вряд ли дело в том, что в 1901 г. был недород, приведший к голоду в 1902, как утверждает Данилов. В России регулярно был недород и голод, но ничего подобного не происходило со времен крестьянской войны под руководством Е. Пугачева. Представляется, что гораздо реалистичнее объяснение С.Г. Кара-Мурзы, которое состоит в том, что в начале XX в. изменились сами помещики. Если в XIX в. помещик вел патриархальное хозяйство и собирал с крестьян оборок лишь для своих нужд, то теперь помещики стали переводить хозяйство на капиталистические рельсы и заниматься торговлей хлебом с целью получения прибыли. То же самое можно сказать и про самодержавно-дворянское государство, которое активно включилось в капиталистическую торговлю. Понятно, что тягло, легшее на крестьянство, значительно возросло. Дело в том, что крестьяне даже после освобождения от крепостной зависимости оставались зависимыми от помещика экономически, они либо продолжали платить ему оброк за пользование его землей, либо отрабатывали по старинке, барщиной. Помещик сохранял над такими крестьянами военно-полицейскую власть. Хотя они и назывались временнообязанными, они фактически были на правах крепостных, только теперь оброк и барщина значительно увеличивались. Все это к началу XX в. привело крестьянство на грань пауперизации и голодной смерти. С.Г. Кара-Мурза отмечает, что ни помещики, ни государство не прекратили изымать у крестьян хлеб в виде оброка, казенных выплат и просто скупки по невыгодной крестьянам цене для продажи за границу, даже в голодные годы, в частности в 1901 г. Это и взорвало и так непростые отношения между помещиками и крестьянами. По сути, крестьянская община выступила против государственного и помещичьего капитализма, присосавшегося к ней и пьющего ее соки.
К этому можно лишь добавить, что крестьяне, конечно, не осмысляли это в исключительно экономических категориях. Речь шла о культурном разрыве. Помещик в их глазах с утерей национальной культуры, а к XX в. и национальной религиозности, а также с переходом к торговому капитализму и неизбежному равнодушию к судьбам крестьян превращался в «русского немца», насаждающего свои «немецкие» порядки. Жестокость карателей, которые по просьбе помещиков и с их согласия наказывали бунтующих крестьян, лишь подтверждали это ощущение крестьян. Культуролог-евразиец Н.С. Трубецкой писал: «В России эпохи европеизации никто не чувствовал себя совсем в своем доме: одни жили как бы под иноземным игом, другие – как бы в завоеванной ими стране или колонии». Эти слова прежде всего можно отнести к ситуации 1902 г. в центральных и южных губерниях России.
После небольшого перерыва подавленная революция вспыхнула с новой силой в 1905 г. Все повторилось: недород 1904 г. привел к голоду в 1905. Правительство помощи крестьянам почти не оказало; на фоне голода в деревнях помещики и государство экспортировали хлеб за границу – и началась крестьянская война. Так же, как и в 1902–1903 гг., крестьяне в организованном порядке реквизировали хлеб у помещиков и обобществляли их земли, так же государство отвечало на эти действия террором, только размах того и другого резко возрос. Как пишет В. Данилов: «Осенью 1905 г. крестьянское движение охватывало свыше половины Европейской России, практически все регионы помещичьего землевладения. Всего за 1905 г. было зарегистрировано 3228 крестьянских выступлений, за 1906 г. – 2600, за 1907 г. – 1337. Современники говорили о начавшейся в России крестьянской войне против помещиков».
В то же время правительство не просто бросает против крестьян карателей; солдаты расстреливают крестьян из пулеметов и артиллерийских орудий, выжигают целые села. Правительственные войска ведут себя в охваченных восстанием районах России как на оккупированной территории. Причем делалось это не самовольно и спонтанно, в пылу борьбы, а методично, согласно заранее полученным приказам (так, министр внутренних дел П. Дурново приказывал киевскому генерал-губернатору сжигать жилища крестьян в случае неповиновения). Помещикам и этого казалось мало, они требовали введения военно-полевых судов. Жестокость порождала жестокость, крестьяне сжигали поместья и убивали помещиков в гораздо больших масштабах, чем раньше; по словам В. Данилова, «за 1905–1907 гг. в европейской Россия было уничтожено от 3 до 4 тыс. дворянских усадеб – от 7 до 10 % их общего количества». Крестьяне на основе общинного самоуправления создавали даже свои «республики», неподконтрольные царскому правительству, пример тому – Марковская республика в Волоколамском уезде Московской губернии, просуществовавшая с 31 октября 1905 г. по 16 июля 1906 г.
Но имелись и качественные отличия событий 1905–1907 гг. от событий 1902–1903 гг. Крестьяне стали осознавать себя как всероссийское движение и выдвигать общие лозунги. Главными были упразднение помещичьего землевладения и вообще частной собственности на землю и передача помещичьей земли крестьянским общинам на безвозмездной основе. При этом крестьяне исходили из своего давнего убеждения, что «земля – Божья» и не может быть предметом купли и продажи и что распоряжаться ею должны те, кто ее обрабатывают. Крестьяне считали несправедливым отработки и оброчный выкуп за землю, который общины платили помещикам по реформе Александра II (и должны были бы платить вплоть до 1930 г.), как и считали несправедливым саму возможность помещикам, пользуясь покровительством государства, владеть землей, которую они не обрабатывают сами. Причем крестьяне не отказывались выделять помещику и его семье, в случае раздела земель, обычный трудовой надел, равный другим, если помещик согласится остаться на земле.
Важно заметить также, что крестьяне выступали против наемного труда на селе и, таким образом, против раскола единого сословия крестьян-общинников на сельскую буржуазию и сельский пролетариат. То есть крестьяне протестовали не только против капитализма дворянско-самодержавного государства, занимающегося крупной спекуляцией хлебом на международном рынке, но и против развития капиталистических отношений в своей собственной среде. Как видим, политические требования крестьян были бесконечно далеки от буржуазных требований, как бы ни стремились марксисты начала века в полемике с народниками причислить российское крестьянство к буржуазии, только лишь мелкой, и объявить их революционность мелкобуржуазной. Крестьяне выступили с программой «архаического, аграрного коммунизма», которая была программой традиционалистской критики капитализма, то есть критики его с позиций добуржуазного патриархального, традиционного общества. Российское крестьянство в 1902–1903 и затем в 1905–1907 гг. пыталось осуществить то, что на языке современной политологии называется «консервативной революцией». Неудивительно, что у крестьян не нашлось достойных представителей в среде интеллигенции, которые смогли бы перевести требования крестьян в плоскость политической идеологии и сделать возможным существование подлинно крестьянской партии. Интеллигенция того времени, включая и так называемых «народников» – анархо-синдикалистов и эсеров, – была сплошь европеизированной. Она даже феномен поземельной общины пыталась осмыслять, опираясь на французских и английских позитивистов. Все это было бесконечно чуждо и непонятно русскому крестьянству. Только в послеоктябрьской эмиграции в 1920–1930-е гг. возникли адекватные консервативно-революционные проекты вроде евразийского «православного большевизма» или младоросского «самодержавного советизма»; 15–20 или хотя бы 5-10 годами раньше они, вероятно, могли бы стать идеологией крестьянского движения, но в 1920-1930-х было уже поздно.
