Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия

«Мама просит тебя позвонить домой», — скажет диктор американской радиослужбы в Сайгоне, когда придет время последней фазы эвакуации, а затем прозвучит условная музыкальная запись.

Это должна была быть пластинка Бинга Кросби «Я грежу о белом Рождестве».

«Я бы придумала что-нибудь более подходящее, — сказала Инез, когда Джек Ловетт сообщил ей, что надо слушать. — Для середины апреля. Вдруг, ни с того ни с сего, в середине апреля. Я бы совершенно точно придумала бы что-нибудь получше, чем „Мама просит тебя позвонить домой“ и „Я грежу о белом Рождестве“».

«Что тебя не устраивает?» — спросил Джек Ловетт.

«Просто это не самый лучший условный сигнал, о котором я когда-либо слышала».

«Это будет и не самая лучшая эвакуация, о которой ты когда-либо слышала, — сказал Джек Ловетт. — А тебе хотелось бы, чтобы все было безупречно».

К четырем утра Инез встала с постели, села у окна и, не зажигая света, выкурила сигарету.

Окно было открыто, и снаружи дождь плескался по балкону. Поскольку ловить голос диктора американской радиослужбы, который скажет «Мама просит тебя позвонить домой», время еще не пришло, Инез крутила ручку настройки и наконец поймала, очевидно, интервью корреспондента Би-би-си с бывшими официальными лицами из правительства Республики Вьетнам, которые только что прилетели в Накхонпханом в Таиланде.

«У американской стороны не осталось никаких надежд», — сказал один из них.

«Американцы больше никогда не вернутся, — сказал другой. — En un mot[145], привет».

Их голоса звучали приятно, но формально.

Звук то появлялся, то исчезал.

Слушая дождь и голоса, то доносящиеся из Накхонпханома, то исчезающие, Инез думала о Гарри в Нью-Йорке, Эдлае в университете и Джесси у Б. Дж., и ей пришло в голову, что впервые почти за двадцать лет она осознала, что никто из них ее особо не интересовал.

До какой-то степени она была ответственной за них, да, но они не интересовали ее.

Безусловно, они были связаны с ней, однако она уже не могла осознать ни своей, ни их уникальности, ни своих, ни их отличительных черт, одаренности, особого призвания. Какая разница, в конце концов, что думала она, что думал Гарри, или Джесси, или Эдлай? В конечном счете какая разница, чем человек располагает в этом мире, что называет домом, почему мечтает о «белом Рождестве»? Мир в эту ночь был полон людей, перелетавших с места на место, пропадавших и вновь появлявшихся, и не было никакой причины ей, Гарри, или Джесси, или Эдлаю, или, по такому случаю, Джеку Ловетту или Б. Дж., или женщине во Вьентьяне, на чей балкон в этот момент падал дождь, быть выключенными из общего движения.

Только потому, что они верили, что у них есть дом, куда можно позвонить.

Только потому, что они были американцами.

Нет.

En un mot, привет.

ЧАСТЬ 4

Теперь я понимаю, что состояние мрачноватого спокойствия, в котором я нашла Инез в Куала-Лумпуре, возникло на восемь месяцев раньше, в тот период в Гонконге, когда она обратила внимание на то, что американский паспорт не освобождает ее от способности видеть «дальний план». Под «дальним планом» она, на мой взгляд, подразумевала историю, или, точнее, реальную возможность «иметь или не иметь», конвульсии мира, по большому счету не зависящие от индивидуальных усилий в нем живущих, против чего восставал жизненный опыт Инез. Ее детство прошло в атмосфере уверенности в том, что комфортабельная здоровая жизнь американской колонии в тропиках в роли посредника являла собой непрестанную череду побед индивидуумов над враждебным окружением. Основой ее взрослой жизни была уверенность Гарри Виктора в том, что он станет президентом.

Тот период в Гонконге, когда к Инез пришло сознание отсутствия у американцев каких-либо особых прав, не был отмечен каким-либо откровением, или случайным прозрением, или драматическим событием. Она прибыла в Гонконг в первый день апреля и уехала из него в первый день мая. За эти четыре или пять недель упоминания о Жанет, Уэнделле Омуре и террасе дома Жанет понемногу исчезли даже из гонолульской газеты «Эдвертайзер», разрозненные страницы которой Инез иногда обнаруживала в холлах отелей, где останавливались экипажи самолетов.

Пол Кристиан был признан недееспособным, и его не предали суду.

Всенощная Эдлая, посвященная освобождению Сайгона, превратилась в молебен «За мир в Азии» и была высоко оценена губернатором штата Массачусетс, как пример высокой сознательности студенческого городка, — еще одна ситуация, устроенная Билли Диллоном.

Военный транспортный самолет «С-141», в который Джек Ловетт впихнул Джесси (впихнул буквально — взял руками за плечи и втолкнул в люк, потому что в тот вечер где-то между входом номер один и взлетной полосой базы Таншоннят Джесси поняла, что рейс, который, по словам Джека Ловетта, они встречали, был ее собственный, и попыталась улизнуть), приземлился без происшествий на аэродроме Агана острова Гуам, так же как и пассажирский «Боинг-747», на котором Джесси улетела с Гуама в Лос-Анджелес.

Гарри Виктор встретил Джесси на таможне.

Они с Джесси поужинали в ресторане «Чейзен».

Инез знала, что Гарри и Джесси ужинали в ресторане «Чейзен», так как они позвонили ей в Гонконг прямо со своего крайнего столика у двери. Джесси сказала, что Джек Ловетт обманом привез ее с собой на базу Таншоннят, пообещав, что, после того как они встретят этот единственный рейс, они пойдут смотреть фильм с Джоном Уэйном в кинотеатре «Эдем». Джесси сказала, что она не хотела смотреть фильм с Джоном Уэйном, но Б. Дж. после обеда вернулась на работу в ДАО, и ничего не оставалось, как или смотреть фильм, или сидеть там одной и шизеть…

Джесси сказала, что, поняв, что происходит, она спросила Джека Ловетта, почему ей нужно садиться на этот рейс, и Джек Ловетт был груб.

«Потому, что я выбросил на ветер миллион пиастров, чтобы ты смогла на него сесть», — ответил этот козел и толкнул ее.

Сильно.

У нее до сих пор синяк на руке.

Спустя сорок восемь часов.

«Передай этому козлу, что я должен ему миллион пиастров», — сказал Гарри, когда взял трубку.

По словам Инез, Джесси приземлилась в Лос-Анджелесе пятнадцатого апреля.

По словам Инез, двадцать восьмого она уже не могла прозвониться в Сайгон; двадцать девятого американская радиослужба дважды передала «Я грежу о белом Рождестве» и бесчисленное количество раз — Инез сбилась со счета — «Звездно-полосатый флаг — навечно», а затем прекратила передачу; а первого мая Джек Ловетт позвонил ей из Субик-Бей и сказал, чтобы она встретила его в Маниле.

Однажды я попробовала выстроить хронологию событий того периода, которые помнила Инез, и нарисовала схему, которая и сейчас висит у меня в кабинете. Насколько точна эта схема, трудно сказать, и не только потому, что Инез не вела никаких записей событий, но и из-за их последовательности.

Например, я совершенно не представляю, что имела Инез в виду: что пятнадцатого Джесси приземлилась в Лос-Анджелесе или в Гонконге.

В любом случае пятнадцатое вызывает сомнения, потому что Джек Ловетт был с Джесси в Сайгоне за сорок восемь часов до того, обещая ей фильм с участием Джона Уэйна и сажая ей синяки на руку, и многие считали, что Джек Ловетт был в Пномпене несколько дней (более одного, но менее пяти) в промежутке между тем, как двенадцатого числа там закрылось американское посольство, а семнадцатого в город вошли красные кхмеры. Донесение, в котором Джек Ловетт фигурировал в Пномпене после закрытия посольства, позже породило догадки, которые вылились в расследование.

Когда писатели говорят о непредсказуемости человеческого поведения, они обычно подразумевают вовсе не непредсказуемость, а высшую предсказуемость — более сложную закономерность, выявляющуюся лишь постфактум. Изучите картинку. Найдите зверя в джунглях, фигуру на ковре.

Ключи к контексту.

Соответствующую причину.

Я изучаю эту картинку уже несколько лет и до сих пор не могу найти причину тому, отчего Инез Виктор в конце концов согласилась рассказать о том, что, «как ей казалось», произошло («Как мне кажется, мы были в Джакарте», — говорила Инез, или: «Скажем, это было в мае», как если бы самые недвусмысленные детали, касающиеся места и времени, по своей природе были непознаваемыми, допускающими различные истолкования) весной и летом 1975 года.

Сначала она не соглашалась.

Сначала я поговорила с Билли Диллоном, Гарри Виктором, Дуайтом Кристианом и даже коротко — с Джесси, Эдлаем и Диком Зиглером, у каждого из которых, как я уже сказала, имелся определенный интерес в изложении собственной версии событий, но Инез оставалась недосягаемой. Во-первых, их с Джеком Ловеттом местопребывание исключало всякую возможность разыграть случайную встречу. Я могла позвонить Дуайту Кристиану и сказать, что я случайно очутилась в Гонолулу, но я не могла позвонить Инез и сказать, что я случайно очутилась в Куала-Лумпуре. Никто не мог «случайно очутиться» в Куала-Лумпуре, никто не попадал туда проездом: Куала-Лумпур не лежит на перекрестке дорог, и там моя встреча с Инез предполагала преднамеренность, конкретную цель с моей стороны и конкретное решение с ее.