Маргарет Тэтчер - Искусство управления государством.
С позиции своих собственных убеждений Каддафи говорил вполне разумно — неразумно было позволять ему думать, что подобные угрозы в наш адрес могут сойти ему с рук.
Подобным образом рассуждают не только фанатики и революционеры. Любое государство, владеющее ядерным оружием, думает точно так же. В этом есть нечто такое, что новые левые интернационалисты просто отказываются понимать. Переместимся поближе к дому. Без ядерных сил сдерживания Великобритания не обладала бы силой, необходимой для получения статуса постоянного члена Совета Безопасности ООН. Я без малейших колебаний утверждаю, что сохранение и вооружений, и того положения на международной арене, которое они обеспечивают, является предметом нашего жизненного интереса. Если нынешнее британское правительство еще не понимает этого, ему придется это сделать: именно в этом главная причина, по которой остальной мир считается с нами.
Точно так же я полностью понимаю желание Индии, а вместе с ней и Пакистана продемонстрировать всему миру, что они являются ядерными державами. На пороге Индии стоит Китай, а у дверей Пакистана — Индия. Президент Клинтон напрасно тратил свое время, когда предлагал Индии после ее ядерных испытаний 1998 года определять свою «значимость» в «терминах двадцать первого века, а не в терминах, от которых все уже решили отказаться»[57]. Однако мы не отказались от ядерного оружия, а если бы и сделали это, то другие — нет.
Договор о контроле над вооружениями, который наносит наибольший ущерб и практически лишен смысла (в глазах администрации Клинтона он был «краеугольным камнем стратегической стабильности»), — это Договор об ограничении средств противоракетной обороны (ПРО). В 1972 году, когда его подписывали, он выглядел вполне логичным, хотя при ретроспективном взгляде логики в нем не так уж и много. Договор запрещал как Соединенным Штатам, так и Советскому Союзу размещать стратегические противоракетные системы, способные защитить всю территорию страны. Он, кроме того, запрещал разработку, испытание и размещение любых средств, кроме ограниченной наземной системы фиксированного базирования. Изначально договор допускал размещение такой системы на двух площадках, однако в соответствии с протоколом от 1974 года число площадок было сокращено до одной.
В основе договора лежала доктрина гарантированного взаимного уничтожения. По существу, она опиралась на уверенность в том, что, пока каждая из сверхдержав остается абсолютно уязвимой для ответного ядерного удара, ни одна из них не решится начать ядерную войну. Практика же никогда полностью не совпадает с теорией. Советы втайне возвели станцию раннего предупреждения в Красноярске. НАТО, приняв доктрину «гибкого реагирования», т. е. начав дифференцировать масштабы обычного и ядерного реагирования, также отступило от буквы договора. Даже «холодная война» не смогла полностью заморозить развитие стратегии.
Вместе с тем всегда существовала более глубокая и широко распространенная логика. История военного дела с технической точки зрения — это неослабевающая борьба между наступательным и оборонительным вооружением, наступательной и оборонительной стратегией, в которой в ответ на достижения одной стороны всегда развивалась другая. Мечу противопоставлялись латы, пороху — новые приемы фортификации, танкам — противотанковое оружие, а бомбардировщикам, которые одно время называли даже «абсолютным оружием», — радиолокационные системы, зенитные орудия и истребители, способные их сбивать. Таким образом, из самой истории военного дела следует, что даже новое «абсолютное оружие» — ядерные средства устрашения — не может быть вечным: рано или поздно развитие оборонной технологии приведет к созданию защиты от него. И Договор по ПРО не в силах остановить этот процесс.
Договор, помимо прочего, предполагал создание системы контроля за вооружениями, поскольку гарантированная уязвимость, как следовало из теории, должна была уменьшить потребность в постоянном наращивании числа ракет дальнего радиуса действия. Добиться этого также не удалось. Советы только тогда снизили темп гонки вооружений, когда поняли, что проиграли ее.
Договор по ПРО — пережиток «холодной войны». Тем более удивляет запоздалая любовь к нему со стороны сегодняшних либералов. Лучшие юристы-международники твердят, что договор потерял силу по всем пунктам уже потому, что одна из подписавших его сторон — Советский Союз прекратила свое существование. (Даже если принять противоположную точку зрения на существующую ситуацию, из параграфа 2 Статьи XV совершенно определенно следует, что любая сторона может выйти из договора, уведомив другую сторону о своем намерении за шесть месяцев.) В конце концов, сегодня, когда все большее число непредсказуемых государств получает возможность угрожать нам оружием массового уничтожения, причина, по которой Договор по ПРО должен потерять силу, уже не имеет значения.
Нередко приводят также соображение, что, мол, отмена ограничений, предусматриваемых договором, и создание системы ПРО даст старт новой гонке вооружений. Как я уже отмечала в своем выступлении на конференции специалистов по противоракетной обороне в Вашингтоне в декабре 1998 года, подобные опасения лишены основания. Напротив, именно отсутствие системы ПРО подталкивает руководителей государств-изгоев к приобретению ракет и созданию оружия массового уничтожения. Развертывание же глобальной системы ПРО будет сдерживать их стремление к накапливанию арсеналов, так как вероятность достижения целей ракетного удара значительно снизится. В свете сказанного я прихожу к заключению, что подобные системы реально обладают «стабилизирующим потенциалом»[58].
Против моей поддержки ПРО некоторые могут, конечно, привести и, несомненно, будут приводить два более общих возражения.
Первое заключается в том, что я преувеличиваю угрозы. Отвечу: это не так. Я выстраиваю свои доводы на основе работ признанных экспертов. А опыт последних попыток оценить масштабы этих угроз свидетельствует о том, что эксперты постоянно недооценивают их. Так, в официальной оценке ситуации, данной администрацией США на основе разведывательной информации в 1995 году, несмотря на серьезный анализ процесса распространения ракетного оружия, содержался вывод о том, что Соединенные Штаты могут не опасаться угроз по меньшей мере еще 15 лет. Однако факты, ставшие к тому времени известными, уже тогда заставили меня и моих советников усомниться в обоснованности подобного благодушного заключения.
Еще в 1996 году в своем выступлении в Фултоне, штат Миссури (в месте, где пятьдесят лет назад Черчилль произнес свою знаменитую речь о «железном занавесе»), я предупреждала о существовании «риска гибели тысяч людей в результате [ракетной] атаки, которую в принципе возможно предвидеть и при определенной подготовке избежать». Вся серьезность этой опасности стала очевидной, когда в апреле следующего года министр иностранных дел Японии в своем отчете сообщил о принятии Северной Кореей на вооружение ракеты Ко<1оп§-1 с радиусом действия 1000 км, т. е. ракеты, способной поражать цели на территории Японии. Затем появились сообщения о том, что государства-изгои, заинтересованные в распространении оружия, сотрудничают друг с другом: работы по созданию ракеты КосЬпд, по всей видимости, финансировались Ливией и Ираном. Иранцы, по некоторой информации, уже провели испытание компонентов ракеты, способной достать до Израиля, а Россия продавала им ядерные реакторы.
Вот такие зловещие сигналы преспокойно отвергались теми, кто не хотел их замечать. Однако в 1998 году появился аргумент, который было намного труднее отбросить.
Официальный отчет Комиссии Рамсфелда, которой Конгресс поручил оценить угрозу, создаваемую российскими баллистическими ракетами, встряхнул даже «голубей», находящихся в глубокой спячке. Дональд Рамсфелд (ныне министр обороны США) отметил, что не только Россия и Китая, но и такие страны, как Северная Корея, Иран и Ирак, «могут получить средства нанесения серьезных ударов по территории США уже через пять лет, после принятия решения о создании этих средств; в случае Ирака срок возрастает до 10 лет». К этому он добавил, что большую часть указанного времени Соединенные Штаты могут даже не подозревать о принятии подобного решения. В заключении отчета звучало, что угроза — «более значительная, более оформленная и нарастает значительно быстрее», чем полагают разведывательные службы, возможности которых так или иначе «подорваны».
Сопутствующие события придавали выводам отчета еще большую серьезность. Действительно, ни одна страна не выдвигала угроз в адрес Запада, однако ядерные испытания в Индии и Пакистане в мае 1998 года, оказавшиеся полной неожиданностью для американской разведки, показали, насколько мало нам известно о возможностях и намерениях новых ядерных держав. В июле Иран провел испытательный пуск ракеты с радиусом действия 1500 км; тогда же стало ясно, что он работает над созданием ракет с еще большей дальностью полета, по всей видимости на основе российской технологии. Это создавало угрозу Израилю, ближайшему союзнику США на Ближнем Востоке. Более всего тревожил неожиданный для мирового сообщества августовский запуск в Северной Корее трехступенчатой ракеты, которая перелетела через Японию. Это было прямой угрозой самому важному союзнику Америки в Тихоокеанском регионе, американским войскам, находящимся на его территории, и косвенной угрозой самой Америке. Один из «законов Тэтчер» гласит, что непредвиденное всегда случается, однако я сомневаюсь в том, что ракетная атака все еще может рассматриваться как нечто непредвиденное.
