Познание смыслов. Избранные беседы - Гейдар Джемаль

Евразийство, как известно, возникло где-то в 20-х годах ХХ века в эмигрантской среде. Крупнейшими представителями были как раз некоторые интеллектуалы эмигрантского зарубежья – ну не только эмигрантского, потому что академик Вернадский жил в России, – историк Флоровский, князь Трубецкой. Из их шинели, можно сказать, вышел Гумилёв, который всем известен. Евразийство, чтобы не ходить вокруг да около, ориентируется в историческом аспекте на империю Чингисхана. И для Трубецкого, и для Флоровского, и для Вернадского, и для Гумилёва, конечно же, империя Чингисхана, союз народов под Ясой, – это добродетельное, позитивное пространство, которое своими ценностями (общественное выше личного, служба выше частного интереса, честь выше прибыли и так далее, – целый набор идей, заложенных Ясой, то есть определённые моральные установки этой империи) представляются этаким Золотым веком единого евразийского пространства. Всё это пересекается, между прочим, с геополитическими выкладками западных интеллектуалов, которые имели место и в Германии (К. Хаусхофер), и в англосаксонском мире (Хэлфорд Маккиндер, позднее Спикмэн, Киссинджер, всем известный мастодонт геополитики, но с атлантической стороны).

Евразийство – это цивилизация суши, наследница практик Чингисхана.

Атлантизм, с точки зрения геополитического контекста, это власть моря (талассократия), это власть торговых морских цивилизаций. Это Западная Европа, это Великобритания как островное государство и, в некотором роде, и новый Карфаген и наследница Рима (конечно, наследница Рима: она была основана как Альбион римскими легионами). Ну и дальше уже «новая Атлантида» – это США как центр атлантического мира. По отношению к нему уже Западная Европа выступает как некая окраина, как «прибрежная полоса».

И атлантические ценности – это, как правило, свободный рынок и либеральная демократия.

В принципе, да. Хотя, если взять набор масонских установок начиная с Ротари-клуба, то там тоже, кстати говоря, этот жест – «общественное выше личного» – присутствует. Но это некие избранные, которые невидимо скрепляют своими сетями гражданское общество. А гражданское общество, которое живёт само по себе, преследует частный интерес, который для него, естественно, является наивысшим.

Вот это два полюса противостояния друг другу. Но я хочу попробовать указать на то, что на самом деле это комплементарные полюса, что их противостояние иллюзорно: они сто́ят друг друга, потому что и то и другое является матрицами глиняного человечества. И то и другое противостоит миссии Духа на человеческом уровне. Эта миссия Духа представлена, прежде всего, авраамическим Откровением в его динамике. И этот фундаментальный пафос является действительно неким стержнем, в одинаковой мере отрицающим ценности и атлантизма, и евразийства. Тут надо ещё говорить о том, что ценности, которые декларируются евразийством или атлантизмом, являются на самом деле пропагандой. Они фактически не существуют в той форме, в которой они декларируются.

Конечно. Противостояние было всегда: Рим шёл на Восток, но и Восток или Азия шли на Запад. Поэтому здесь можно сказать, что есть два встречных движения.

Я бы сказал, что это движение двух Магдебурских полушарий[20] к соединению. Чингисхан шел на Запад… Кстати говоря, все эти разговоры о том, что Русь, как щит, приняла на себя «страшный удар монгольских орд», ослабила их и сорвала этот поход на Запад, – это всё одна из тех мифических картин, которыми евразийство так славится. Конечно, никого Русь не остановила, деревянные города и дружины не могли ослабить удар монгольской конницы, оснащённой тогдашней китайской техникой, огненными стрелами, сжигавшими эти города под корень…

Но концепция Чингисхана при стратегической оценке значения Европы была такая – условно скажем: «Нам это пространство скученных не интересно». Они сделали дугу, загибающуюся к Адриатическому морю, и решили, что Западная Европа вполне может существовать сама по себе.

Да. Но тут вот в чём дело. Мне бы хотелось поговорить не о прекрасно разработанной теории «прибрежной зоны», – это так называемые «Римланд», «Хартлэнд» («центральная суша»), их противостояние морю, талассократии, вся эта геополитика, которая напоминает некий синтез шахматной доски с картой, и всякие игры. Мне хотелось бы поговорить о том, что существуют некие парадигмы – атлантическая и евразийская, – на самом деле резко отличающиеся от того, как они сами себя презентуют и что они сами о себе думают. Потому что правда гораздо более жёсткая и более пессимистичная в обоих случаях: это глиняное человечество.

Глиняное человечество имеет очень часто необоснованные претензии на некую полноту, духовность, рафинированность. В то время как в действительности более глубокий анализ вскрывает некие омуты человеческого фактора.

Начнём с евразийства. Чем характеризуется евразийство? Прежде всего – если мы берём его в историческом, культурном, цивилизационном комплексе, – доминантой материализма. Империя Чингисхана – да, она, конечно же, не проповедовала марксизм-ленинизм, как наследник Чингисхана – Советский Союз. А Советский Союз многими современными геополитиками евразийской ориентации прямо рассматривается как реинкарнация империи Чингисхана. Естественно, при Чингисхане не было декларированного материализма – он только подразумевался. Он был в духе тенгрианства – «широкое небо над нами, просторная земля под нами» и так далее. Это глубокий материализм космистского толка. Это не «ползучий» эмпиризм – как работает материализм западного человека, – это на самом деле абсолютное доверие физической правде среды. Человек евразийства доверяет физической правде среды, физическому космосу, и он его обоготворяет. Потому что сами образы «верха», сами образы того, что для него представляется духовной проекцией, – это широкое, покрывающее небо. Сам образ этот конкретный – он, условно говоря, носит геометрический характер. Небо фигурирует во всех архаических традициях, но это же языческие традиции.

Это всё материалистическая подоплёка, но, скажем так, она абсолютизирована. Если в архаическом эллинском фольклоре это уравновешивается другими моментами – персонализмом, например (персонализмом олимпийских фигур, божеств), то в евразийском контексте этот материализм является доминантным. С этим же связано то, что этот материализм предполагает знаменитую чингисхановскую веротерпимость, которая на самом деле является просто всеядностью и безразличием к любой религии (там все религии