Леонид Млечин - Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

В посольских донесениях в Москву искусственно преувеличива­лась роль венгерских писателей, деятелей кульгуры. У Хрущева и его соратников возникало ощущение, ЧТО вся эта буча — дело рук кучки ненадежных интеллигентов. В реальности против сталинского наследия восстала большая часть общества, поэтому власть и отступала.

6 октября перехоронили останки расстрелянного в сталинские годы по ложному обвинению секретаря ЦК Ласло Райка, затем так же, с почестями, предали земле останки расстрелянных в 1950 году по ложному обвинению в шпионаже венгерских генералов. Андропов сооб­щил в Москву, что «нерешительность политбюро и ряд беспринципных уступок, которые оно делало без всякого политического выигрыша, сильно расшатали положение венгерского руководства, а похороны останков Райка еще больше способствовали этому».

12 октября венгерскому руководству пришлось арестовать од­ного из организаторов репрессий сталинского времени, бывшего члена политбюро и руководителя госбезопасности Михая Фаркаша.

«Этот давний член партии оказался человеком типа Берии, — вспоминал Никита Хрущев, — карьерист и с заскоками ненормального, садист какой-то. Мне потом рассказывали, с какими издевательствами он вел допросы честных людей. Мало того, он и своего сына вовлек в эту кровавую круговерть, сделал и из него палача. Фаркаш стал про­сто пугалом в Венгрии».

Михай Фаркаш всему научился в Советском Союзе. <' двадцатых годов он жил в Москве и работал в Коммунистическом интернационале молодежи, в 1939 году его сделали генеральным секретарем КИМ и кандидатом в члены президиума Исполкома Коминтерна. В Венгрию он вернулся в сорок пятом...

13 октября Имре Надя восстановили в партии.

Реформаторские идеи Имре Надя — это была целая концепция переустройства экономики, и венгры хотели претворения этой концеп­ции в жизнь. В стране сформировалась широкая политическая оппози­ция, которая видела, чю и югославы иначе строят свою экономику и политику, чю и поляки начинают решать внутренние дела без указки Москвы.

Надя вдохновлял пример польских событий: там был реабилити­рован и восстановлен в партии Владислав Гомудка, которого в 1949 году обвинили в правонационалистическом уклоне и арестовали. Те­перь Гомулку избрали первым секретарем центрального комитета Поль­ской объединенной рабочей партии (ПОРП) — причем впервые вопреки воле Москвы. Хрущев в конце концов смирился с избранием Гомулки; раз Москва согласилась на такие перемены в Польше, то, может быть, согласится на то же и в Венгрии?

20 октября 1956 года на заседании президиума ЦК, обсуждая тревожное послание Андропова, Хрущев предложил вновь послать в Бу­дапешт Анастаса Микояна, в чьи дипломатические таланты он свято верил. Хрущев сказал, что советников по линии КГБ из Венгрии тоже нужно отозвать. Хотя венгры, в отличие от поляков, этого не требо­вали.

О вводе дополнительных воинских частей в Венгрию пока речь не шла, но министру обороны маршалу Жукову было поручено на всякий случай принять подготовительные меры. Немалая часть Советской ар­мии была отправлена на уборку урожая, Хрущев разрешил вернуть их в казармы, чтобы войска были готовы к боевым действиям.

И тут ситуация в Венгрии резко обострилась.

Началось с того, что студенты Будапештского политехническо­го института решили поддержать поляков и 23 октября устроили де­монстрацию солидарности. Министр обороны Иштван Бата приказал при­вести части столичного гарнизона в повышенную боевую готовность. Но офицеры не собирались участвовать в разгоне демонстрации, и ми­нистр обороны отменил спой приказ. Министр внутренних дел Ласло Пирощ, в свою очередь, попытался запретить демонстрацию - страна возмутилась, и этому министру тоже пришлось отступить.

В демонстрации приняло участие около двухсот тысяч человек. Среди демонстрантов находились молодые сотрудники советского по­сольства. Об этом много лет спустя поведал работавший тогда в Бу­дапеште Владимир Николаевич Казимиров, который со временем сам стал послом. «Кто-то давал информацию, будто манифестанты уже рас­ходятся, — рассказывал Казимиров в интервью газете «Трибуна», — а все было наоборот. О нарастании накала на улицах мы и докладывали послу».

Дипломаты сообщали Андропову, что демонстранты нас Iроены агрессивно. Почему у них сложилось такое впечатление? Потому что демонстрация превратилась в протест против всей сталинской систе­мы. Советские дипломаты с изумлением слушали выступавших, которые требовали отмены партийного руководства, проведения свободных вы­боров, отмены цензуры и вывода советских войск из Венгрии. Де­монстранты пели «Марсельезу» и «Интернационал». Но для Андропова и его сотрудников собравшиеся на плошади были врагами социализма...

23 октября на президиуме ЦК Хрущев первым высказал-I ч и ввод советских войск в Будапешт. Его поддержали другие члены пре­зидиума, говоря, что в Венгрии ситуация хуже, чем в Польше: тут пытаются сверпгуть правительство, полому нужно ввести войска, объ­явить военное положение, ввести комендантский час.

Против использования военной силы высказался осторожный Ми­коян. Он говорил, что ввод войск только испортит дело. Надо наво­дить порядок руками венгров, причем без участия Имре Надя это не­мыслимо. Микоян остался в одиночестве.

Пока в Москве думали, что делать, в Будапеште по радио транслировали неумное выступление первого секретари Эрне Гере, ко­торое только возмутило собравшихся. Группа студентов попыталась проникнуть на радио, чтобы считать свои требования. В них стали стрелять. Тогда демонстранты захватили несколько складов с оружием — в штабах гражданской обороны и в полицейских участках. Ситуация в городе изменилась. Начались перестрелки, в юродском парке де­монстранты свергли гигантскую статую Оалина. Остались только ка­менные сапоги.

Демонстрация превратилась в народное восстание. Власть утратила контроль над городом, оказавшимся во власти революционной стихии. По всей стране солдаты и полицейские переходили на сторону восставших. В Дебрецене студенты пытались захватить здание об­ластного управления внутренних дел. Чекисты открыли огонь, погибли три человека. Так в Венгрии пролилась кровь.

Растерянный Гере позвонил в посольство Андропову. Он не хо­тел официально обращаться в Москву за военной помощью, чтобы не признаваться в неспособности навести порядок в своей стране, Гере решил договориться с советским послом. Юрий Владимирович охотно взялся привлечь советских солдат для наведения порядка.

На территории Венгрии, которая в годы войны воевала против СССВ, советские войска остались, не ушли после 1954-го. Две меха­низированные дивизии, одна истребительная и одна бомбардировочная, были сведены в Особый корпус. Штаб располагался в Секешфехерваре. Командиром корпуса был генерал-лейтенант Петр Николаевич Ла-щенко, Герой Советского Союза, выпускник Академии Генштаба.

Еще в июле, свидетельствует генерал Евгений Иванович Мала­шенко, исполнявший обязанности начальника штаба корпуса, поступило приказание разработать «план действий по восстановлению обществен­ного порядка в Будапеште и на всей территории Венгрии». 20 июля план был утвержден.

В семь вечера 23 октября посол Андропов напрямую обратился к генерал-лейтенанту Лащенко с просьбой вести войска в Будапешт. Ге­нерал Лащенко объяснил, что ему нужен приказ министра обороны. По­сол связался с Москвой.

Начальник Генерального штаба маршал Василий Данилович Соко­ловский позвонил командиру корпуса по ВЧ (междугородной правитель­ственной связи) и отдал приказ привести корпус в полную боевую го­товность. Но без санкции высшего руководства Министерство обороны действовать не решилось.

На заседании президиума ЦК договорились ввести советские части в Будапешт. Хрущев хотел, чтобы венгерское руководство обра­тилось к Советскому Союзу с официальной просьбой. Осторожный Эрне Гере не желал связывать свое имя с вводом советских войск. Тогда в одиннадцать вечера в Москве решили вводить танки без всяких фор­мальностей. Маршал Соколовский по телефону приказал генералу Ла­щенко «выдвинуть войска в Будапешт с задачей оказания помощи венгерским войскам в восстановлении порядка». В два часа ночи (уже наступило 24 октября) советские танки появились в Будапеште.

Думали, что, как только появятся советские танки, вес за­кончится, как это произошло после советского вмешательства в Бер­лине в июне 1953 года. Но венгры взялись ta оружие и стали сопро­тивляться. Появление советских войск было воспринято как оккупа­ция. Это породило всплеск патриотических чувств. Венгры стреляли в советских солдат, забрасывали их камнями. Танки в городе были уяз­вимы, их поджигали бутылками с горючей смесью. В первый день по­гибли двадцать советских солдат, сгорели четыре танка и четыре бронетранспортера.