Квентин Скиннер - Макиавелли. Очень краткое введение
Каковы же в таком случае необходимые методы, чтобы Рим смог достичь величия (358)? Для Макиавелли этот вопрос сугубо практический, поскольку он принимает точку зрения гуманистов в том, что «каждый, кто задумывается о прошлом и настоящем, легко поймет, что и города и люди обладают одним набором устремлений, так же как они обладают сходным набором черт характера». Это означает, что всякий, кому приходится изучать события прошлого, «легко может предсказать будущее», а также «в состоянии применять к нему рецепты, которыми пользовались во времена античности» и «давать советы, как поступать, поскольку события обычно бывают похожи» (278). Таким образом, текст «Рассуждений» внедряет и акцентирует мысль о том, что, если бы удалось обнаружить причины расцвета Рима, этот расцвет можно было бы повторить.
Изучение классической истории показывает нам, как утверждается в книге II «Рассуждений», что ключ к пониманию достижений Рима можно выразить одной фразой: «Опыт доказал, что города никогда не смогли бы достичь верховенства и богатства, если бы они не были свободны». Античный мир доказывает справедливость этой мысли двумя ярчайшими примерами. Первое, на что стоит обратить внимание, – это величие Афин, продолжавшееся сотни лет после освобождения государства от тирании Писистрата. Самой же характерной иллюстрацией является тот факт, что «главенство Рима наступило после освобождения от императорского управления» (329). Наоборот, «все печальные события происходили с этими городами тогда, когда они жили в рабстве» (333). Но поскольку тирания снова восторжествовала в этих государствах, «они более не шли вперед, чтобы увеличить свое могущество и богатство; во многих примерах их развитие обратилось вспять» (329).
Уделяя столь пристальное внимание понятию свободы, Макиавелли хочет показать, что город, стремящийся достичь величия, должен избегать любых форм политического раболепства, независимо от того, навязано ли оно «изнутри», режимом тирании, или внешне, имперской властью (195, 235). Это значит, что утверждать, что город обладает свободой, есть то же самое, что считать его независимым от любой власти, включая власть собственного общества. Говорить о «свободном государстве» означает говорить о государстве, которое само собой управляет. Макиавелли поясняет эту мысль в главе II «Рассуждений», когда объявляет, что пропустит разговор о тех городах, которые начинали свою историю, будучи «в подчинении у кого-либо», и сконцентрируется на тех, которые были свободны изначально, «которые с самого начала управлялись собственными решениями» (195). Та же мысль повторяется в этой главе позже, когда автор впервые лестно отзывается о законах Солона, установивших форму управления силами «собственного народа, чтобы затем государство продолжало существование свободным» (199).
Первый общий вывод трактата «Рассуждений» таков, что города «в том случае стремительно разрастаются и становятся великими, если «люди их контролируют» (316). Это не делает проблему княжеств менее интересной для Макиавелли, так как он иногда (хотя и неосознанно) стремится поверить, что установление общественного контроля может быть сопоставимо с монархическим правлением (427). Однако это определенно ведет его к тому, чтобы выразить конкретное предпочтение республиканским режимам перед княжеским правлением. Особенно выразительно Макиавелли подчеркивает эту мысль в начале второй книги «Рассуждений»: «не личное благо, но общественное делает города великими, и, без всякого сомнения, это общественное благо важно только для республик». Когда правит князь, положение вещей обратное, так как «то, что составляет его благо, обычно наносит вред городу, а польза города приносит ущерб ему». Это объясняет, почему города, управляемые монархом, редко продвигаются вперед, тогда как «города и провинции мира, живущие свободными, всегда приобретают значительные блага» (329, 332).
Если свобода – ключ к величию, как же ее получить и сохранить? Конечно, Макиавелли допускает благоприятное вмешательство Фортуны. Важно также и то, чтобы «город начинал свою историю свободным и независимым», если ему необходимо достичь гражданской славы (193, 195). Города, изначально вынужденные находиться в зависимом положении и раболепствовать, «с гораздо большим трудом найдут законы, которые сделают их свободными, если вообще когда-либо смогут это сделать» (296).
Однако, как и в трактате «Государь», Макиавелли считает радикальной ошибкой думать, что достижение величия целиком зависит от капризов Фортуны. Поднимая этот вопрос в начале третьей книги «Рассуждений», он говорит, что, по мнению маститых античных авторов – включая Плутарха и Ливия, – расцвет Рима имел место исключительно благодаря Фортуне. Но сам Макиавелли категорически не желает принимать эту точку зрения (324). Потом он соглашается с тем, что римляне находились в выгодном положении из-за того, что Фортуна оказалась к ним расположена, и даже те несчастья, которые она насылала на них, только сделали их сильнее и способствовали величию города (408). Однако он настаивает – снова повторяя идею трактата «Государь», – что достижение величия не зависит исключительно от Фортуны, а есть всегда результат неразделимой комбинации счастливой Фортуны с качеством добродетели, virtu , которое позволяет стойко, с достоинством переносить несчастья, приобретая при этом благорасположение самой богини Фортуны. Так, Макиавелли заключает, что, если мы желаем понять, «что предоставляет возможность занять доминирующую позицию», которой достигла в своем процветании Римская республика, нужно признать, что ответ на этот вопрос связан с неоспоримым фактом: Рим обладал «столь сильной virtu », и управлялся таким образом, что это решающее качество «поддерживало город на должном уровне в течение многих веков». Римляне «соединили Фортуну с исключительной добродетелью, virtu , чем смогли удержать свою изначальную свободу и достичь такого расцвета, чтобы господствовать над миром» (326).
Обращаясь к этому центральному понятию, virtu, Макиавелли полностью повторяет положения, выдвинутые им в работе «Государь» (498). Тем не менее он привносит в этот термин новые смыслы. В «Государе» он ассоциирует данное качество исключительно с политическими лидерами и военнокомандующими; в «Рассуждениях» же он настаивает: для того чтобы город достиг величия, этим качеством должны обладать все граждане (498). Когда же наступает момент объяснить, что именно Макиавелли понимает под virtu у граждан города, политик преимущественно повторяет собственные ранние аргументы, полагая, что самые важные заключения он уже сделал.
Таким образом, virtu представлена как готовность поступать любым – добрым или дурным – образом, как того требуют обстоятельства, чтобы достичь гражданской славы и величия. Это же в первую очередь является необходимым и для политического лидерства. Как и в «Государе», подобное мнение есть ссылка, но с элементом саркастического неприятия, на ценности гуманизма Цицерона. В трактате «Об обязанностях» Цицерон заявил, что, когда Ромул решил, что «править одному ему более выгодно», и убил брата, он совершил преступление, которому нет оправдания, так как его действие не было «ни разумно, ни адекватно вообще» (III.10.41). Макиавелли же настаивает на обратном положении: «ни один расчетливый ум не может осудить незаконное действие, осуществленное в интересах княжества или республики», то есть государства. Обращаясь к примеру братоубийства, политик заявляет, что «хотя он и обвиняет Ромула, но найдет в себе силы его оправдать, поскольку тот, кто проявляет жестокость с созидательной целью, а не жесток для того, чтобы разрушать, не может быть порицаем» (218).
Способность ставить общественное благо выше личных интересов и законов морали не менее важна и в поступках рядовых граждан. И снова Макиавелли иллюстрирует свою мысль, принижая ценности гуманизма античности. Цицерон в работе «Об обязанностях» заявляет, что «бывают поступки настолько омерзительные и безнравственные, что мудрый человек не может позволить себе их совершить, даже чтобы спасти собственное государство» (I.45.159). Макиавелли резко возражает, что «долг каждого гражданина – осознавать, что нет поступков справедливых или несправедливых, милосердных или жестоких, достойных похвалы или постыдных; вместо этого, откинув всякие сомнения, необходимо следовать абсолютно любому плану действий во имя спасения государства и сохранения его свободы» (519).
Таким образом, качество virtu одинаково и для правителей и для граждан: и те и другие «должны быть готовы преследовать не личное благо, а общую пользу, заботиться не о собственном роде, но об отчизне» (218). Вот почему Макиавелли говорит о Римской республике, что она наделена «столь сильной virtu »: патриотизм в ней ставился превыше всего, и в результате ее граждане «на четыре столетия стали врагами императорской власти, но любимцами славы и блага в родном городе» (315, 450).
