Сергей Кургинян - Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2
Гностики и хилиасты…
Фашисты и коммунисты…
Покаянчество и СССР..
Сила и слабость… Темная («с фашистской силой темною») сила и светлая сила…
Антиисторизм и история…
Черная и красная метафизики… Гегель и Маркс…
Постистория… История… Сверхистория.
Развитие как зло…
Развитие как спасение от повреждения.
Развитие как приготовление пищи для Абсолюта.
Развитие как предельное метафизическое основание…
Разве не важно для нас определить смысл и ценность развития? А также качество того, что мы наследуем ради будущего?
Или же и мы тоже, как и они, понимаем развитие как ту или иную служебность? Ну, не злую (А.Лоргус), а добрую (А.Кураев). Ну, военно-обязательную (иначе сомнут), но не более того.
Тогда, я убежден, у нас нет шансов в XXI столетии. И именно для того, чтобы это доказать, а также (что намного важнее) описать наш главный политико-метафизический шанс, я и предпринял это исследование, стремясь добраться до предельных (метафизических, онтологических, антропологических, аксиологических) оснований развития.
Обсуждал ли я при этом покаянчество, конкретные политические курьезы или ад после Второго пришествия — я разными путями добирался до этого, основного. И, наконец, добрался…
Кому-то, наверное, показалось, что, начав разбираться с Марксом и его метафизикой, я отклонился в сторону, вступил в очередную дискуссию по частному вопросу, не имеющему никакого значения для светского человека… Да и для человека религиозного вряд ли являющемуся сверхактуальным — судьбоносным и ключевым. Мне же представляется, что двигаться в выбранном направлении, избегая соблазна «башни из слоновой кости», можно лишь создавая рисунок из очень разных (и кажущихся частными) дискуссий по абсолютно разнокачественным вопросам и особым образом работая с таким рисунком. Если представить себе, что каждая из дискуссий (и обнаженная такой дискуссией тема) — это «буква», а совокупность «букв» — «алфавит», то наш поиск — «текст»… Быть может, смысл подобного текста поведает нам нечто о волнующем нас предмете — судьбе развития в России и мире.
Начни мы эту судьбу обсуждать любым другим образом — «башня из слоновой кости» нам гарантирована. И унизительно почетная научная премия в придачу. Углубляться в дискуссию об апокатастасисе я не хотел. Основные современные ревнители оптимистического богословия интеллектуально, да и аксиологически, для меня совершенно непривлекательны (в отличие от каппадокийцев древности).
Интересует же меня только одно: почему богословие может быть либо «оптимистическим», либо «пессимистическим» и не может быть «нулевым».
Только не подумайте, что я, совсем рехнувшись, хочу заняться богословской инноватикой. Вот уж чего нет, того нет. Меня интересует светская метафизика и ее связь с подлинной религиозной традицией. Все остальное мне чуждо. Создавать фэнтези есть тьма охотников. Я не из их числа. Насколько не из их — так прямо-таки словами не выразишь.
Но, занимаясь светской метафизикой и ее религиозными корнями (а как оторвать одно от другого?), я должен как-то назвать все то, что не сводится к «оптимистическому» и «пессимистическому». К альтернативе между тем вариантом, когда все отпавшие, включая Люцифера, будут спасены, и тем вариантом, при котором они будут оставлены на вечную погибель.
Казалось бы, ясно, что, как только их оставили гореть в аду после Второго пришествия, все вновь возвращается на круги своя. Сохранение ада — чем гарантируется от интервенций из оного? Силой новых печатей? Как исчерпалась сила старых печатей, так исчерпана будет и сила любых других, если сохранен ад. Это-то, думаю, и понимали каппадокийцы! Понятна и позиция их противников: как и зачем спасать то, что не желает спасения, жаждет вместо него погибели, пусть даже и окончательной?
Непонятно другое. Почему во всех этих спорах все их участники, пусть неявно, но очень жестко, ограничивают прерогативы Творца? Если источник зла — отпавший Ангел, то зло, как и все его дериваты, тварно. Тогда оно может быть стерто, уничтожено. Ведь все уже состоялось! Свобода воли выполнила свое провиденциальное назначение. Время, отпущенное для выбора — пасть или спастись, — исчерпано. Все мыслимые и немыслимые шансы в рамках проекта История (в его христианском понимании) предоставлены и использованы. Люди, да и все Бытие в целом, все Творение как таковое испытаны окончательно. Спасению подлежит лишь благо. Оно — опять же окончательно — выявлено.
Зачем хранить зло, у которого больше нет зиждительной функции? Если оно лишь средство — а это именно так в рамках метафизики, которую я называю «либеральной» или «метафизикой повреждения», — то зачем средство, если реализована (и отменена в силу реализованности) великая цель? Цель всеобщего и абсолютного испытания. Ведь не абы как, а под эту цель был изготовлен инструмент, именуемый «зло». Если вы твердо решили никогда больше не забивать ни одного гвоздя — зачем вам молоток? Если вы решили никого больше не испытывать, ибо все и вся уже испытали, — зачем вам зло?
Вы не хотите его спасать? Вас можно понять: в наказании есть абсолютный моральный пафос (впрочем, как и в прощении). Но, если вы решили наказать и расставили все точки над «i», истребляйте зло, стирайте его, испаряйте, элиминируйте. Ибо все сотворенное вами вами же и может быть обнулено (я тебя породил, я тебя и… «обнулю»…).
Это я называю «нулевым» — не пессимистическим, когда наказывают заточением, и не оптимистическим, когда спасают метафизическим подходом. О чем свидетельствуют его отсутствие? О том, что зло нефункционально, что оно не молоток для забивания гвоздей? О том, что функция зла недовыполнена? Недовыполненность исключена Вторым пришествием. А нефункциональность? Она предполагает, что зло сотворено не во благо (вкупе с предоставлением свободы воли и как часть оного), а иначе? Или оно вообще не сотворено? «И с вечностью пребуду наравне»…
Если наравне — то ад не сотворен? С другой стороны — «древней меня лишь вечные созданья». Вечные созданья — не Создатель, а созданья. Что такое вечные созданья?
Созданья — это то, что кем-то когда-то было создано… Данте сознательно использует язык недоговорок, умолчаний, неоднозначностей! И то ведь: «последний поэт Средневековья»… Время еще суровое: чуть что — и на костер! Поэтому мысль иносказательна и поливалентна. Обвинят в ереси? Можно дать каноническую трактовку. А для тех, кому понятен язык иносказаний, — свой мессидж о несотворенности источника зла. Источника Предвечного, более древнего, чем Творение.
Какой мессидж? Почему зло не отменено? Либо потому, что его работа во благо (испытание) не завершена, либо… Либо потому, что оно неотменяемо. Можно заточить его слуг, но стереть его и его носителей невозможно.
Первый вариант отпадает: испытание завершено, работа зла во благо закончена.
Остается второй вариант — неотменяемость зла. Неотменяемо лишь то, что не сотворено.
Неотменяемость зла несовместима с представлением о зле, предлагаемом метафизикой свободы воли, она же — «метафизика повреждения». Если зло неотменяемо, то оно не повреждение, а нечто совсем другое. Что же именно?
Ощущая метафизический изъян своей теории, обнаруживая этот изъян в ходе своего собственного интеллектуального странствия (что такое «превращенные формы», как не обнаружение изъяна?) Маркс — и это угадывается по намекам, разбросанным по многим его работам (ранним, в первую очередь), — обращается к истории метафизической мысли. Разумеется, не артикулируя до конца этих своих сокрытых рефлексий. Стал бы он их артикулировать до конца — последствия были бы понятны и сокрушительны.
Гегель ведь при всей любви его к восточным религиям не превращается в брахмана и не уезжает в Гималаи. Он в университете философию преподает. Так же и Маркс. Он не метафизическими обнаружениями занимается. Он «всего-то» должен разобраться с сохранением диалектического начала «после» победы коммунизма. А вот разбираясь «по-честному» с этим «после», исследуя его, в том числе и в исторической ретроспективе (а как иначе?), он просто не может не натолкнуться и на вопрос о том, что было «до».
То есть что двигало Творцом, развивавшим свое Творение до того, как заработал механизм отпадения и спасения? В чем тогда была диалектика? И каковой она предполагается после того, как механизм отпадения и спасения перестанет работать? Согласитесь, между подобным «после» (диалектика, а значит, и развитие после Конца Света) и марксовским «после» (диалектика, а значит, и развитие после победы коммунизма) есть прямая связь. И тут, и там речь идет о судьбе Истории: станет ли ее окончание началом Сверхистории или же началом Постистории?
«Сверх» или «Пост», Маркс или Гегель, движение или покой, развитие или завершение, а значит, и растворение — вот то содержание, ради раскрытия и углубления которого стоит, как мне кажется, заниматься и апокатастасисом, и более тонкими вопросами.
