Михаил Делягин - Новая Россия. Какое будущее нам предстоит построить
Правда, первый и исключительно значимый шаг к этому уже сделан исподволь, причем без каких бы то ни было серьезных потрясений — на основе всего лишь расширения и углубления комфорта в процессе формирования общества массового потребления. Декартовское «Я мыслю, следовательно, существую» давным-давно подменено в этом обществе несравненно более комфортной и общедоступной формулой «Я покупаю, следовательно, существую».
Весьма интересно, что актом, подтверждающим существование личности, оказывается отнюдь не акт потребления, часто (в силу усложнения потребляемых товаров и услуг) требующий усилий и даже творчества, но именно простой и механистичный акт покупки. Конечно, это выгодно для бизнеса, нуждающегося в наращивании именно продаж и вполне равнодушного к потреблению проданного (более того, если купленные вещи не будут потребляться вовсе, например по забывчивости, покупатель купит их второй и третий раз, что принесет коммерсантам дополнительную прибыль). Однако указанная трансформация сознания вызвана, как представляется, отнюдь не только корыстными устремлениями бизнеса.
Важную роль играет и общее упрощение массовой личности, вызванное более глубокими, фундаментальными причинами. Распространение современных информационных технологий, в первую очередь технологий формирования сознания, ведет к упрощению структуры личности, все более превращающейся в примитивное рыночное животное, не способное к усилиям и напряжению воли или, по меньшей мере, не желающее их. Бурное распространение шопинг-терапии, попытка подтверждения своего существования за счет механических покупок заведомо ненужных вещей, за счет даже не потребления (то есть освоения и переработки купленного в соответствии с нуждами своего организма), а простого факта обладания свидетельствует о нарастающей утрате современной личностью общества массового потребления способности к индивидуальному самосознанию.
Отсюда один шаг до растворения в том или ином типе коллектива, — разумеется, растворения неосознанного, сопровождающегося исступленным подтверждением своей уже несуществующей индивидуальности и мнимой, воображаемой уникальности.
Вместе с тем представляется принципиально важным, что сжатие спроса и социальная утилизация среднего класса кардинально сокращают возможности современного массового человека подтверждать самому себе факт своего существования при помощи покупок.
В данной ситуации палочкой-выручалочкой оказывается массовое зомбирование, позволяющее создать ощущение полноценного потребления (и даже полноценного подтверждения своего существования при помощи постоянных покупок) у человека, в силу ограниченности доходов почти не имеющего возможности покупать. (Движение к этому можно наблюдать, например, в современной Прибалтике и Восточной Европе в целом.)
Однако подобное успешное формирование массового сознания, строго говоря, делает вполне ненужной саму рыночную экономику. С другой стороны, она во многом уже отменена, причем без каких бы то ни было драматических эффектов. В самом деле, если человеку без особого труда можно внушить, что нанесение на вещь того или иного лейбла в разы повышает ее стоимость (а это положение уже достигнуто и считается само собой разумеющейся нормой), обмен в массовом порядке становится неэквивалентным. А неэквивалентный обмен, то есть, по сути дела, грабеж, возведенный в основу экономических отношений, не просто подрывает, — он отменяет рынок.
С другой стороны, основой рыночных отношений является пресловутая частная собственность на средства производства, однако в крупных акционерных корпорациях развитие современных методов управления практически отменяет ее. Обострение глобального экономического кризиса в 2008–2009 годах с небывалой ясностью продемонстрировало полную беспомощность акционеров (и даже крупных) перед высшим менеджментом соответствующих корпораций. В самом деле, доведших компанию до банкротства или тяжелых финансовых проблем руководителей можно лишь уволить, но заменить их можно будет только такими же (так как современный топ-менеджер является стандартным продуктом), а то и еще худшими кадрами. Все возможное воздействие на них оказывается ограниченным запретом (который удалось реализовать лишь со значительным трудом) выплачивать себе в бонусы государственную помощь, вынужденно предоставляемую корпорациям для их спасения от последствий крайне неэффективного руководства.
Таким образом, собственники корпорации — акционеры — в ходе развития процедур корпоративного управления оказываются лишенными реальной возможности управлять своим собственным имуществом. О какой частной собственности здесь может идти речь?
Она, по сути дела, оказалась отменена, хотя и совершенно не по-революционному: не бородатыми повстанцами с калашниковыми в руках при помощи национализации, но самыми что ни на есть кончеными акулами капитализма — в ходе его последовательно диалектического развития и неуклонного доведения если и не до абсурда, то до своей полной противоположности.
Таким образом, лишаемые своих краеугольных камней — эквивалентности обмена и частной собственности — рыночные отношения повисают в воздухе и постепенно перестают существовать.
И вовремя, что вполне естественно: завершение процессов социальной утилизации среднего класса лишит современную экономику спроса (разумеется, в данном случае под спросом понимается не потребность, а исключительно «платежеспособный спрос» в терминах социалистического хозяйства), а экономика без спроса по самой своей природе объективно является нерыночной. Существование же ее, то есть производство благ, которые будут распределяться даром, а не за деньги, необходимо, так как сохранение рыночного характера производства будет означать его коллапс, физическое уничтожение значительных масс населения, разрушение инфраструктуры и запустение огромных, причем в настоящее время наиболее цивилизованных территорий. Все это является совершенно недопустимым (разумеется, по масштабности разрушения производственных мощностей и сокращения бизнеса, а не по каким бы то ни было гуманитарным причинам) даже для не склонного к сентиментальности глобального бизнеса.
Мир без среднего класса: под «железной пятой»?На фоне этих фундаментальных пугающих проблем вопрос о судьбе среднего класса может показаться эгоистически мелким, а с другой стороны — вполне очевидным.
В самом деле, производительность новых, в первую очередь информационных технологий резко снижает численность людей, нужных для производства потребляемых человечеством материальных и духовных благ.
Пока главным субъектом политики было государство, оно так или иначе сдерживало технологический прогресс ради сохранения удобной для него социальной структуры. Однако с уничтожением Советского Союза и началом глобализации главным субъектом мировой политики окончательно стал глобальный бизнес (на Западе его полная победа была одержана с отставкой Никсона), а логика фирмы, в отличие от логики общества, требует оптимизации издержек.
В данном случае носителем издержек является средний класс, у которого разрыв между непосредственно производимыми и непосредственно потребляемыми благами является максимальным. (Существенно, что его элементы могут быть необходимыми, но косвенными условиями для производства современных благ, например технологий, что может привести к утрате этих благ после социальной редукции среднего класса, но для фирмы, пусть и глобальной, это слишком сложное и неопределенное умозаключение: ей нужна прибыль здесь и сейчас.)
Поэтому средний класс истребляется глобальным бизнесом в рамках борьбы с расточительностью, — и этот процесс дошел уже и до развитых стран.
Между тем именно средний класс предъявляет критически значимую часть спроса современного мира: редукция этого спроса означает обрушение рыночной экономики в жесточайший кризис спроса и в глобальную депрессию.
Что будет представлять собой современная экономика без спроса среднего класса? Этот вопрос остается открытым.
Вероятно, рынок как средство организации общества исчерпал себя, и современный глобальный кризис является в том числе и кризисом рыночных отношений как таковых.
Важным изменением, свидетельствующим об исчерпанности рыночных отношений, является снижение значимости денег и рост значения технологий. В ряде случаев последние становятся принципиально неотчуждаемыми от их разработчика (продается, как это все чаще бывает в случае даже программного обеспечения, не сама технология, но лишь право пользоваться ею, то есть технологии, как и интеллект, не продаются, но лишь передаются в аренду).
