Михаил Полторанин - Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса

На всех уровнях — от Кремля до Тьмутараканска власть са­моизолировалась от общества, превратилась в улицу с односто­ронним движением. И борзеет на глазах. А что же народ, который ее породил и над которым она глумится? Его путинизм шаг за ша­гом отодвигал от управления страной — отменой референдумов, упразднением выборного Совета Федерации и одномандатных округов, низведением всего парламента до уровня полового Олигархата, запретом митингов, забастовок, полицейскими акциями против создания гражданского общества и многим другим.

Даже таракан, когда бежит по столу, останавливается у края. Эта власть края не знает. Она постаралась вырвать из рук народа все правовые инструменты контроля над собой. И вырвала. Но на­род стал вспоминать, что под лавкой у него всегда что-то припа­сено. Не впервой попадать в капкан узурпации. В нем начал про­буждаться Емелька Пугачев. Пока еще, зевая спросонок, но уже разминаясь для предстоящего дела. Потому-то чинуши собирают­ся смазывать пятки, чувствуя временность своего положения.

Ельцин начинал, Путин завершил создание модели государ­ства в виде перевернутой пирамиды. Вершина пирамиды — его личная власть, на ней держится вся конструкция. И эту неустой­чивую постройку едроссы выдают за образец высокой жизнеспо­собности страны. Хотя обреченность такой модели заложена за­коном природы.

Пока на основании пирамиды не жали большие проблемы, пока ее вершина — власть Путина опиралась на прочное наслед­ство СССР, хлипкая конструкция, шатаясь, держалась. Но опора подтаяла, сверху начали давить тяжелые социальные неурядицы, как глыбы льда на хрупкую крышку— конструкция стала завали­ваться. Крен еще особо в глаза не бросается, но процесс, что на­зывается, пошел.

Щели, откуда может сквозить персональная опасность Пу­тину, хорошо зашпаклеваны, все подмято под нахальный абсо­лютизм. Казалось, бояться нечего: тандем с близким окружением «наших» сам сочиняет удобные для себя законы, сам их принима­ет, сам решает, сколько отнимать денег у регионов, сам распоря­жается собственностью страны, сам судит и сажает людей в тюрь­му, сам щедро вознаграждается и также щедро восхваляет себя в собственных средствах массовой информации. Беспрецедентное объединение властей в одних руках!

Но эта Система, как черная дыра, очень прожорлива. Она способна выживать разве что на базе сильной, захлебывающейся в деньгах экономики. А ее нет, она вообще загибается из-за этой Системы. И поскольку основная часть ничтожных российских до­ходов течет за рубеж и разворовывается «нашими», приходится выдавливать последнее из стабильных регионов, превращая их в нестабильные.

Оттуда и начинает сквозить опасность для путинской по­стройки барачного типа.

Гауляйтерам с шатией-братией и самим надо кормиться на своих территориях. А еще нужна доля громадному аппарату при­смотра за гауляйтерами: не утаили ли они часть барышей от мо­сковских назначителей, не оставили ли каких-нибудь ниток на обобранном населении? Для пригляда за назначенными Крем­лем гауляйтерами-губернаторами вождь едроссов назначил еще восемь рейхсляйтеров-полпредов президента, возглавивших фе­деральные округа. (Подозревают, что по границам этих округов Бнай Брит планирует расчленять Россию югославским методом).

В ненасытное чрево своей Системы, для ее поддержания Пу­тин с Тенью засовывают последнее: отобранные у науки финан­сы, а у населения льготы, бесплатную медицину, бесплатное об­разование — все, на чем держалось уважение к государству. А в регионах, чтобы избежать коллапса после проходов федеральных Мамаев, вынуждены повышать постоянно налоги на жилье и зе­мельные участки, плату за проезд и коммунальные услуги, стои­мость аренды помещений, торговых мест, билетов в бани, кино­театры и проч.

Все издержки Системы, а точнее, тяжелые последствия тупи­кового путинского владычества, сваливают на плечи народа. Жиз­ненный уровень падает. Тандем понимает, что предел терпения у нации наступил и еще сильнее свистит на всю степь, перемежая тошнотворный пиар с угрозами «экстремистам» и ужесточением полицейских мер. Не очень-то пугают людей бледные от праздно­сти кулачки питерской парочки: почти половина опрошенных в регионах уже готова выйти на баррикады.

«Не нужна Москва нашей области,— все чаще слышу в по­ездках, — она стала враждебна России, надо отчаливать от нее». И бизнес и власть на местах не являют собой монолит. Федераль­ные назначенцы и представители, так называемого, большого бизнеса держатся за Москву. Но их мало. Зато остальные, зажатые двойным гнетом, идею разрыва с кремлевской властью приветст­вуют: не способна она выполнять свои функции, кроме фискальных. Не скажу, что центробежные силы выпряглись окончательно. Однако настроения в народе такие: найдись талантливые демаго­ги-сепаратисты, и он за ними пойдет. А головастая, но очень злая от безнадеги молодежь подрастает.

Хотя в Кремле, возможно, спокойно воспримут и такое раз­витие событий. Пожмут плечами на известие об эксцессах в ре­гионах: «Пусть пока хоть формально, по примеру Чечни, числят себя субъектами России». Для сбора налогов при этом переадре­суют из самостийных территорий штаб-квартиры доноров-корпо­раций, доноров-холдингов, доноров-компаний в Питер и Москву. Не в единстве страны счастье творцов Системы, а в деньгах!

Путина считают сторонником жесткого централизма. Каждый державник, и я том числе, тоже за централизм власти в России. Так что стоим мы вроде бы на одной платформе. Исторический опыт помог выбрать позицию. Правда, вкладываем мы в это поня­тие разное содержание.

Дважды наша страна отказывалась от централизма и дважды летела в пропасть.

Один раз при Керенском — Ленине, вынув скрепляющий стер­жень самодержавия и передав всю власть Советам— империя посыпалась, на ее территории образовалась масса незалежных республик. Другой стержень — партийный аппарат, выстроенный Сталиным, удержал и скрепил страну.

Второй раз беда подкралась при Горбачеве, о чем я упоми­нал, когда он удалил цементирующую сердцевину — КПСС, не за­менил ее прямыми выборами президента СССР, а перевел много­национальный Советский Союз на парламентский путь. Это доби­ло страну. Парламентаризм не для нас.

Но и в централизме бывает больше разрушительных сил, чем созидательных. В зависимости от того, в какую сторону наклонит нация свое государство с лезвия бритвы. Представим наивно, что, принимая от Ельцина скипетр, Путин стоял перед выбором: кем войти в историю — крупной государственной личностью масшта­ба Столыпина или заурядным политиком с несмываемой печатью Семьи. Однако не пойдем за простодушным мнением, будто он сходу мог круто менять курс первого президента РФ. Но по про­шествии какого-то времени, когда теряли остроту— что не ис­ключено— заложенные Семьей в тайниках материалы-разобла­чители, возможность для выбора все-таки открывалась.

Он состоял в следующем: или упрочивать разрушительный паханский централизм (Паханат), заложенный Ельциным, или посте­пенно выруливать на демократический централизм с его мощной подъемной силой. Все зависело от духовных качеств самого Пути­на. Любые модели паханского централизма — белого, голубого, ко­ричневого — основаны, как известно, на правовом беспределе и грубом волюнтаризме, а демократический — на воле народа (не путать с организационным строением КПСС). У Паханата отсутству­ют критерии во всех сферах, не знает он меры в отношениях цен­тра с регионами — перекручивает гайки и срывает резьбу.

Переход к демократическому централизму предусматривал в первую очередь обновление некоторых глав российской Кон­ституции. Тех глав, которые не выдержали испытания временем и не работали на стабильность государства. Как член Конститу­ционного совещания, созданного указом Ельцина летом 93-го, я помню ту авральную обстановку при подготовке проекта Основ­ного закона.

Это был базар. Нас собралось более 800 человек, разбитых на группы, в которые начальниками президент назначил таких «великих демократов», как Виктор Черномырдин и Анатолий Соб­чак. Один из них на дух не переносил малейшего контроля над правительством, другой, став мэром, по-диктаторски игнориро­вал решения депутатов Петросовета. Мы несли им свои предло­жения, они их фильтровали по своему «самовластному» вкусу и что-то передавали «наверх».

А там, как я понял из разговоров с Ельциным, варился настоя­щий проект документа с использованием выгодных для Кремля компонентов из основных законов США и Франции. Мы были толь­ко массовкой, кордебалетом — сольную партию, правда, за кули­сами исполнял с помощниками придворный юрист Сергей Шах­рай (У нас даже примета была: если Борис Николаевич выделял Шахраю охрану, значит Кремль задумал большую пакость — или ОПУС выползет из норы, или указ № 1400). На все критические за­мечания членов Конституционного совещания Ельцин успокои­тельно говорил: «Это переходный документ, чтобы стабилизиро­вать власть. Поживем какое-то время и начнем корректировать статьи». Он как всегда лукавил и стягивал на себя полномочия от­нюдь не для стабилизации обстановки. Почему и спешил, по вы­ражению Бурбулиса, протащить Конституцию через задницу.