Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 2006г.
Брежнев умер вместе со своей эпохой. Это вообще удивительная особенность многих исторических деятелей - жить физически ровно столько времени, сколько отведено им политически. Вскоре затем цены на нефть рухнули. Началась перестройка.
Если нужно коротко сформулировать мораль этой истории, то она предельно проста и даже банальна. Не надо доверять нефти.
Но если взглянуть на опыт брежневской эпохи более пристально, то легко заметить, что именно это время со своими замороженными конфликтами и тщательно поддерживаемой стабильностью подготовило все необходимые условия для потрясений конца 1980-х и начала 1990-х годов. Общество накопило энергию и желание перемен. Другое дело, что ни интеллектуально, ни морально оно само оказалось для этих перемен не готово. Демократическая утопия, которую тайно лелеяло советское общество, обернулась практическим хаосом и новой формой произвола все той же бюрократии, возглавившей процесс приватизации.
Это, впрочем, тоже немаловажный урок истории.
НАСЛЕДНИКИ БОЛИВАРА
Когда около десяти лет назад венесуэльский полковник Уго Чавес сформулировал свой «боливарианский проект», мало кто отнесся к этому серьезно. Одни видели в «команданте Уго» экстравагантного популиста, другие дешевого демагога. Левые интеллектуалы рассуждали о том, что, по-видимому, марксизм и социализм дискредитированы, а потому приходится прибегать к эвфемизмам типа «боливарианизма». Сегодня в самой Венесуэле о «боливарианском проекте» говорят гораздо реже, чем о «социализме XXI века». Однако в масштабах Латинской Америки происходит нечто, сравнимое с предприятием, затеянным Симоном Боливаром около 200 лет назад.
Основоположник независимой Латинской Америки был не просто верным учеником европейского Просвещения и продолжателем дела Французской Революции в Западном полушарии. Он сформулировал идею континентальной революции.
Представления о мировой революции родились не в раннем марксизме. Для тех, кто штурмовал Бастилию, было уже совершенно понятно, что разум един для всего человечества, свобода является универсальным принципом, а потому идеи, вдохновившие Францию, непременно должны распространиться по всей Европе и по всему миру. Боливар, выросший в колониальном обществе, рассуждал несколько иначе. Для него торжество свободы оказывалось неотделимо от установления национальной независимости. Но эта независимость мыслилась не как завоевание самостоятельности несколькими периферийными государствами, а как освобождение континента в целом. Самостоятельность «нашей Америки» должна была гарантироваться её внутренним единством.
Неудивительно, что традиция Боливара продолжала влиять на радикалов и революционеров Латинской Америки в ХХ веке, когда на смену испанской колониальной системе пришло неформальное господство Соединенных Штатов, опиравшихся на местные олигархии. «Революционное кондотьерство» Эрнесто Че Гевары исходило из той же боливарианской идеи о борьбе сразу в масштабах целого континента. Однако в отличие от полковника Чавеса команданте Че Гевара потерпел поражение. Причину его гибели надо искать в самом латиноамериканском обществе, которое в середине ХХ века было ещё совершенно не готово к подобному радикальному преобразованию.
В начале 1970-х годов советские пропагандисты с легкой руки кинорежиссера Романа Кармена называли Латинскую Америку «пылающим континентом». И в самом деле, повсюду происходили выступления протеста, но в большинстве случаев завершились они не изменением системы, а политической и социальной реакцией. Левые силы были разгромлены. Несмотря на декларации о солидарности, в каждой стране общественная борьба развивалась по собственной логике, причем военные диктаторы и олигархи разных стран взаимодействовали между собой гораздо эффективнее, нежели революционеры.
Между тем в начале XXI века ситуация опять изменилась, и на сей раз - не в пользу правящих классов. 40 лет неолиберальных реформ, проводившихся военными и гражданскими режимами по всему континенту - по одним и тем же экономическим учебникам, вызвали не просто всеобщую ненависть, но и привели к тому, что по всему огромному пространству от Рио Гранде до Огненной Земли сложились примерно одинаковые экономические структуры и развернулись однотипные социальные и политические конфликты. Позиции традиционной олигархии ослабели, но новый предпринимательский класс «западного типа» показал полную неспособность к управлению, не проявляя даже того минимума социальной ответственности и здравого смысла, которые были типичны для старых элит.
Разумеется, разница между более богатыми и более бедными, более и менее развитыми обществами Латинской Америки остается, но в масштабах континента на первом плане сейчас не то, что разделяет «братские страны», а то, что их сближает.
Победа Чавеса в Венесуэле оказалась лишь одним из этапов общеполитического сдвига: в одной стране за другой население начало выбирать левых президентов. Повсеместно приход левых к власти происходит посредством свободных выборов, демократические права и свободы граждан соблюдаются. Но попытка устранить Чавеса с помощью военного переворота - по образцу того, как расправились в 1973 году с чилийским президентом Сальвадором Альенде, потерпела провал: массы теперь гораздо лучше организованы и способны эффективно защищаться. Победа Чавеса на новых президентских выборах, состоявшихся 3 декабря, очередное подтверждение того, что демократический процесс стал опасен для олигархии: кандидат оппозиции Мануэль Росалес не пытался оспаривать итоги голосования и признал свое поражение. Выборы были честными.
Однако настоящее испытание для «боливарианского проекта» ещё только начинается. Несмотря на появление на континенте многочисленных «левых президентов», реальные преобразования в обществе осуществляются только в двух странах - Венесуэле Уго Чавеса и Боливии Эво Моралеса. Возможно, в ближайшее время к ним присоединится администрация Рафаэля Корреа в Эквадоре. Напротив, в Бразилии, Уругвае, Чили «левые» правительства ничем не отличаются от правых, а в Аргентине энергично начатая политика перемен забуксовала. Ничего особенного не приходится ожидать и от сандиниста Даниеля Ортеги, вернувшегося к власти в Никарагуа. Больше того, существование и относительный успех радикальных администраций на континенте является вызовом в первую очередь не для правых и консервативных правителей, а именно для «левых» президентов, которые тратят основную часть времени на то, чтобы объяснить своим избирателям, почему - в силу совершенно объективных и абсолютно непреодолимых обстоятельств - ничего для них сделать не могут, а Чавес и Моралес сводят на нет всю эту аргументацию одним фактом своего существования.
«Боливарианский проект» сталкивается и с серьезными внутренними проблемами. Венесуэльская бюрократия при «новой власти» осталась такой же точно, какой была и при старой - неэффективной, коррумпированной и бестолковой. А процесс, разворачивающийся в масштабах континента, достигнет кульминации лишь тогда, когда всерьез затронет самые развитые, культурно и стратегически значимые страны - Аргентину, Бразилию, Мексику. Иными словами, как раз те государства, где правящие круги пока наиболее успешно сопротивляются требованиям перемен.
В прошедшее воскресенье Чавес одержал важную победу у избирательных урн, в очередной раз показав, что скрупулезное соблюдение демократических норм ничуть не препятствует революционным преобразованиям. Но главные сражения ещё впереди. И развернутся они не только в Венесуэле, но, как и двести лет назад, в масштабах целого континента.
Cпециально для «Евразийского Дома»
КАК МЫ ПЕРЕСТАЛИ БЫТЬ «ЕДИНЫМ СОВЕТСКИМ НАРОДОМ»
Пятнадцать лет с момента распада Советского Союза - дата, мимо которой вряд ли может пройти уважающий себя политический комментатор. Проблема в том, что большая часть рассуждений, связанных с пятнадцатой годовщиной Беловежской Пущи, мало отличается от того, что говорилось пять лет назад по поводу ее десятилетия.
Основная масса комментариев сводится, с одной стороны, к сетованиям о том, какую великую (в смысле большую) державу мы потеряли, а с другой - к жесткой констатации того, что распад страны был закономерен и неизбежен.
Непременно выступает некоторое количество политических юродивых, кликушествующих об «агентах влияния» и предателях, по вине которых все и произошло. Будь на месте Горбачева кто-нибудь другой, Советский Союз и в XXI веке процветал бы на страх врагам, но пришла какая-то зловредная серая мышка, хвостиком махнула, и держава (выдержавшая революции, войны, массовые репрессии и гонку вооружений) как-то сама собой разбилась. На этом дискуссия затихает, поскольку ничего нового не сказано, а повторять одно и то же мы за пятнадцать лет подустали.
