Юрий Жуков - Сталин: тайны власти.
28 июня в Адмотдел ЦК поступила записка начальника Управления МГБ по Львовской области Строкача. Автор уведомлял, что его коллеги по республиканскому министерству пытаются взять под свое наблюдение работу местных партийных органов. Документ призван был стать весомым доказательством того, что Берия, оправившись от удара, нанесенного ему «мингрельским» и «грузинским» делами, перешел в контратаку. Маленков сумел использовать записку Строкача — правда, несколько своеобразно.
11 июля ПБ утвердило текст постановления ЦК «О неблагополучном положении в МГБ». Оно потребовало от министра Игнатьева незамедлительно «вскрыть существующую среди врачей группу, проводящую вредительскую работу против руководителей партии и государства», установить состав и ближайшие цели этой самой «группы», на которую якобы вышел Абакумов при аресте профессора Этингера. Старому и, казалось, забытому «делу» дали ход, использовав поднятую из архива докладную записку врача Л.Ф. Тимашук.
Еще 28 августа 1948 г. Тимашук, тогда заведовавшую кардиологическим кабинетом кремлевской поликлиники, самолетом доставили на Валдай, где проводил отпуск А.А. Жданов. Проведя обследование, Тимашук установила, что у Андрея Александровича инфаркт. Однако прибывшие вместе с нею начальник Лечсанупра Кремля П.И. Егоров, профессора В.Н. Виноградов и В.Х. Василенко, а также постоянно находившийся при Жданове его лечащий врач ЕЙ. Майоров поставили иной диагноз — гипертоническая болезнь. 29 августа Тимашук снова сделала Жданову электрокардиограмму, укрепившись в прежнем заключении, но по требованию Егорова и Майорова вынуждена была письменно подтвердить не свой, а их диагноз. Тут же, дабы обезопасить свой авторитет, она написала докладную записку на имя Власика и передала ее начальнику охраны Жданова подполковнику А. М. Белову. Тот незамедлительно отвез ее в Москву и передал B.C. Лынько. Далее и произошло то самое, что впоследствии породило «дело кремлевских врачей».
Лынько доложил о происшедшем Абакумову, но было уже поздно: 30 августа Жданов умер. И все же 6 сентября руководство Лечсанупра вынуждено было провести большой консилиум, в котором участвовали П.И. Егоров, В.Н. Виноградов, В.Х. Василенко, Г.И. Майоров, А.Н. Федоров и другие. Отстаивая честь мундира, они вновь подтвердили, что смерть А.А. Жданова стала результатом именно гипертонической болезни. На следующий день дискредитированная Тимашук была уволена из Лечсанупра. А 22 сентября Власик совершил то, что стало роковым для него и для многих других. На первом листе стенограммы консилиума он сделал запись: «Министру доложено, что т. Поскребышев прочитал и считает, что диагноз правильный, а т. Тимашук не права». Так Власик определил круг тех, кто стал спустя четыре года обвиняемыми по «делу кремлевских врачей».
…1 сентября 1952 г. П.И. Егоров был снят с должности начальника Лечсанупра Кремля, а на его место по предложению Маленкова и Шкирятова назначили генерал-майора медицинской службы И.И. Куперина, до того возглавлявшего Медицинско-санитарный отдел ХОЗУ МГБ СССР. 4 октября Лынько осудили на десять лет «за злоупотребление служебным положением». 18 октября арестовали Егорова, а чуть позже — еще и его предшественника на посту начальника Лечсанупра, А.А. Бусалова, четырех врачей — В.Н. Виноградова, В.Х. Василенко, М.С. Вовси и Б.Б. Когана.
И хотя вскоре, 14 ноября, Берия удалось добиться не только отстранения Рюмина от ведения следствия по «делу кремлевских врачей», но и изгнать его из МГБ, новый куратор следствия, заместитель министра генерал-лейтенант С.А. Гоглидзе, поначалу вынужден был придерживаться все той же, первоначальной линии. 21 ноября, отозвав Власика в Москву, он начал допросы, а 15 декабря подписал ордер на его арест, сформулировав обвинение: «Будучи начальником ГУО, злоупотреблял доверием партии и Советского правительства, преступно отнесся к поступавшим к нему сигналам, чем нанес ущерб интересам Советского государства». Так Власику и Лынько была уготована главная роль на готовящемся процессе, на котором руководителям ГУО и Лечсанупра Кремля должны были инкриминировать смерть Щербакова и Жданова, подготовку убийства других членов узкого руководства, в том числе и Сталина.
Дабы всемерно укрепить наметившуюся линию, Маленков провел через ПБ два документа: постановление ЦК «О вредительстве в лечебном деле», концентрировавшее внимание на ответственности прежде всего руководства ГУО, и записку «О положении в МГБ», которая позволяла продолжить и даже усилить чистку органов госбезопасности, изгнать всех, кто в той или иной степени когда-либо был связан с Берия или Абакумовым. В скупом, двухстраничном тексте записки многократно, настойчиво повторялась одна и та же мысль:
«Партия слишком доверяла и плохо контролировала и проверяла работу Министерства государственной безопасности и его органов. Обкомы, крайкомы партии и ЦК компартий союзных республик неправильно считают себя свободными от контроля за работой органов государственной безопасности и не вникают глубоко в существо работы этих органов. Многие первичные парторганизации и секретари парторганизаций органов МГБ в центре и на местах не вскрывают недостатков в работе органов МГБ, зачастую поют дифирамбы руководству…
Считать важнейшей и неотложной задачей партии, руководящих партийных органов, партийных организаций осуществление контроля за работой органов Министерства государственной безопасности. Необходимо решительно покончить с бесконтрольностью в деятельности органов Министерства государственной безопасности и поставить их работу в центре и на местах под систематический и постоянный контроль партии, ее руководящих партийных органов, партийных организаций(здесь и далее выделено мною. — Ю. Ж.)…
В этих целях: …обязать ЦК компартий союзных республик, крайкомы и обкомы партии систематически контролировать деятельность органов МГБ, повседневно вникать по существу в их работу, периодически заслушивать отчеты и рассматривать планы работы органов МГБ, воспитывать чекистских работников в духе партийности, высокой бдительности, смелости и беззаветной преданности родине. Первые секретари обкомов, крайкомов партии и ЦК компартий союзных республик обязаны интересоваться агентурной работой органов МГБ и им должны быть известнысписки всех агентов»[3].
Тем временем «дело» стремительно разрасталось. Отстраняли и почти сразу же арестовывали все новых и новых высокопоставленных лиц, среди них начальника Второго главного управления (контрразведывательного) МГБ генерал-лейтенанта Е.П. Питовранова, вместе с А.Н. Поскребышевым занимавшегося проверкой «дела» Этингера и Абакумова летом 1951 г.; заместителя директора правительственного санатория «Барвиха» Р.И. Рыжикова, многих других.
Лишь в самый последний момент С.А. Гоглидзе удалось разъединить следствие по делам сотрудников МГБ и Лечсанупра, дав санкцию на арест еще двадцати двух врачей, сделав именно их вместе с уже находящимися на Лубянке профессорами инициаторами «заговора». Испытав, видимо, облегчение, Власик признал: «Я и Абакумов не приняли мер по проверке заявления Тимашук, и теперь я понимаю, что этим мы, по существу, отдали ее на расправу Егорову». Ему вторил и Бусалов, заявивший следователю: «Я — пособник вражеской группы в Лечсанупре».
Берия, торопясь закрепить сложившееся положение, добился 9 января 1953 г. согласия ПБ (на то заседание далеко не случайно не вызвали министра госбезопасности Игнатьева) срочно опубликовать во всех газетах страны «хронику» — «Арест группы врачей-вредителей» и сделать задолго до процесса, впервые после 1938 г., пресловутое «дело кремлевских врачей» достоянием широкой гласности.
Н.А. Михайлов, как секретарь ЦК курировавший со второй половины октября 1952 г. всю идеологическую работу, в том числе и средства массовой информации, сознательно или по недоразумению сразу же допустил серьезнейшую ошибку — не учел двузначности возникшего «дела». Ведь его могли в равной степени использовать в собственных интересах как Берия, так и Маленков. Первый — чтобы устранить явно мешавшего ему министра госбезопасности, человека Маленкова, Игнатьева под серьезным предлогом потери бдительности, о которой он, Лаврентий Павлович, напоминал еще с трибуны съезда. Второй — чтобы связать «заговор» кремлевских врачей против узкого руководства — через уже покойного, что было весьма удобно, Этингера — с… Берия и нанести этим последний, решающий удар по самому сильному конкуренту. Но ни тому, ни другому совершенно не требовался антисемитский поворот при расследовании «дела», он даже вредил, ибо уводил далеко в сторону от истинной цели.
По какой-то, остающейся неизвестной причине Михайлов либо не посчитал нужным уяснить, что же ждали от него, либо решил играть по собственным правилам, в свою пользу. Он позволил газетам и журналам, получившим столь сенсационную с точки зрения журналистики тему, но так и не располагавшим ни одним дополнительным фактом, который выходил бы за пределы «Хроники», отсебятину — придание всем без исключения комментариям и откликам читателей характер явного бытового антисемитизма. В публикуемых материалах акцент делался прежде всего на «чужеродных» фамилиях шести из девяти упомянутых в «Хронике» врачей, бесконечно варьировались их связи с еврейской благотворительной организацией «Джойнт», с Еврейским антифашистским комитетом, на что намекало упоминание Шимелиовича и Михоэлса. И в то же время полностью игнорировалась передовица «Правды» в трагический день, 13 января, которая четко указала: «Кроме этих врагов, есть еще один враг — ротозейство наших людей. Можно не сомневаться, что пока у нас есть ротозейство, будет и вредительство. Следовательно, чтобы ликвидировать вредительство, нужно покончить с ротозейством в наших рядах».
