Валерий Коровин - Третья мировая сетевая война
Между тем постмодерн — это некая матрица, которая просто полностью подменяет ту среду, в которой мы привыкли жить и которой привыкли оперировать. Это действительно отсутствие всяких иерархий и всяких критериев. Получается, что в пространстве постмодерна ничему нельзя дать оценку, так как для этого полностью отсутствуют чётко установленные критерии. Одновременно с этим, как ни парадоксально, существует абсолютная множественность критериев и оценок. А фраза, которой мы привыкли бросаться всуе — «сколько людей, столько и мнений», — на самом деле и есть квинтэссенция постмодерна. Из неё следует, что каждый человек является создателем своей системы координат, своего понятийного аппарата, а общие смысловые поля, с помощью которых можно было бы найти общий язык друг с другом, отсутствуют. Это и есть абсолютная множественность сред, являющаяся обыденностью постмодерна.
Когда мы говорим о постмодерне, мы должны понимать, что привычный для нас, такой родной и близкий модерн постмодерном вообще, в принципе и совсем, преодолён, он его просто не замечает и игнорирует. Как, кстати, и премодерн, который поднимает голову только в контексте прихода постмодерна по причине абсолютного безразличия постмодерна и к премодерну тоже. Отсюда и возвращение религиозности, и повальная секуляризация, и возрастание роли православия, например, в русском обществе. Ведь постмодерну традиция в принципе и православие в частности абсолютно безразличны, как и все остальные религиозные конфессии и проявления культа. Как, собственно, и позитивистские, прогрессистские модели, которыми увлечены современные футурологи, с восхищением и упоением мечтающие о том, как будет строиться новая индустриальная Россия — гиперпрогрессивная, с летающими звездолётами и сверхсовременными технологиями. Но пока они грезят о новой индустриализации, постмодерн и постиндустриализация уже пронизали всё общество сверху донизу.
Сегодня мы имеем дело уже с совершенно новым типом людей и новым типом общества. Теперь не то что уже нет той гражданской среды, которой привык оперировать модерн и которая положила основу национальным государствам, устарела даже та атомизированная сетевая среда, которую мы в России только-только привыкли воспринимать как некую новую данность. Сегодняшнюю картину мира представляет некий текущий liquidity социум, некая абсолютно ликвидная масса. Не просто атомизированных, а скорее даже виртуальных индивидуумов, которых можно конфигурировать любым образом, наполняя их любыми качествами, складывая в любые смысловые и бессмысленные комьюнити, которые можно тут же рассыпать и создавать новые, применяя самые невероятные несочетаемые сочетания. И эта среда, эта текущая масса, её роль и влияние всё возрастают. Сегодня это происходит уже на уровне первых лиц: призывы провести Интернет в каждый чум, вручить iPhone каждому выпускнику детского сада, iPad — каждому школьнику — стали фоном нашего существования. Мы искусственно насаждаем перманентное осетевление социального пространства, взяв на себя повышенные обязательства в этой области, подключая к сети всё, что движется, интегрируя в сеть всё, что прежде не укладывалось ни в один из концептов модерна. Ведь для того, чтобы сетевые стратегии успешно действовали, общество должно быть осетевлено. Постмодерн раздвинул границы разума, просто изъяв сам разум из обращения.
И только когда множество сетевых акторов подключено к сети, а её узлы уже не мыслят себя вне сети, сеть включается в действие. Когда же эти концепты из сети выплёскиваются в социум — общество становится сетевым. Складывающиеся сегодня в безобидных, казалось бы, соцсетях — Facebook или Twitter — поведенческие модели выходят в ofine-реальность, проникая в образ мышления, создавая сетевое общество там, где ещё вчера не было ничего, кроме объективной реальности.
Но стоит задуматься о том, что эта среда, идеально подходящая для экстерриториального управления, особенно благоприятна для выстраивания и конфигурирования реальности в интересах сетевых архитекторов, как тут же имеющаяся сегодня остаточная позитивистская, модернистская власть, вышедшая из советской материалистической реальности, сформированная на принципах модерна и грезящая о материалистической индустриальной модернизации, понимает, что она совершенно не в состоянии оперировать имеющейся у неё в наличии реальностью. Эта реальность сегодня просто уходит у нее из-под ног, проскальзывает сквозь пальцы. Это то, что невозможно ухватить, невозможно сложить, наложить на собственные модернистические представления, то, чему невозможно придать какую-то форму, куда-то разместить или тем более куда-то двигать. Это не вертикаль, это просто некая распылённая растекающаяся среда — эфир. И этим эфиром нынешняя власть пытается управлять — нахмурив брови, она шевелит губами и говорит: «Так, эти сейчас пойдут сюда, эти — сюда, вы выстраивайтесь так». Куда выстраивайтесь? Никто никуда больше не выстраивается, потому что позитивистская власть и сетевое общество пребывают в разных измерениях, они просто друг друга даже не представляют.
Одним из главных критериев нового сетевого общества уже стало игнорирование государства и пренебрежение к нему. Оценённым становится противопоставление себя государству, для сетевой среды государство — не ценность. Когда власть взывает: «Давайте соберёмся, мобилизуемся, чтобы наше государство процветало», она констатирует тем самым, что не в состоянии смириться с тем, что это давно имеет обратный эффект, ибо вместе с призывом государство больше не предлагает мотивации. Любая мотивация растворена постмодерном. Люди больше не помнят про государство. «Какое из государств?» — спрашивают они.
Постмодерн сегодня является очевидной данностью, которую при этом нельзя увидеть, но можно осмыслить. И чем интенсивнее Дмитрий Медведев продвигает Twitter и iPad, тем интенсивнее происходят осетевление и постмодернизация нашего социума, тем быстрее власть, режим, государство теряют контроль над ним. Общество просто уплывает от него в иную реальность, а сетевые сенсоры проходят прямо через голову нынешней власти, поверх Путина, не замечая Медведева, сквозь администрацию президента, подключаются напрямую к этому сетевому обществу, начинают извне моделировать его формы и управлять им, навязывая ценности и стратегии, прежде сложившиеся на Западе. В интеллектуальных, заметьте, средах.
Не стоит недооценивать постмодерн и смеяться, приговаривая, что вот сейчас мы построим новые звездолёты и новую счастливую материальную жизнь. Может, мы её и построим, но на это уйдут годы. А на сетевую перепрошивку реальности — минуты. Мы ещё не успеем освоить функции нового гаджета, как будем жить в другой реальности. Вне зависимости от того, понимаем мы постмодерн или нет.
Геополитическая подоплёка сетевой войны
В своих действиях американцы всегда исходят строго из законов геополитики, а основной константой геополитики является противостояние цивилизации суши, которую сегодня представляет Россия, и цивилизации моря, оплотом и доминантой которой являются США. Геополитика неотменима для США, они исходят всегда только из геополитических принципов, поэтому геополитическая константа присутствует в каждом их шаге и в каждом конкретном действии. Сетевые войны — это та технология, которая логически вытекает из геополитики. Основной угрозой США, исходя из геополитической логики, является Россия — как большое пространство, соответственно их основной задачей является уменьшение этого большого пространства путём отторжения территорий в свою пользу и разделения его на части.
В геополитике пространство — геополитическая масса — имеет особое значение, порой даже вне зависимости от его наделённости полезными ископаемыми или плодородными землями, хотя с точки зрения «сакральной географии», предшествующей геополитике, качество пространства также имеет огромное значение. Россия является крупным геополитическим субъектом, в геополитических терминах — большим пространством, а значит, она представляет угрозу для единоличной американской доминации. Цель американской «Империи» — разделить это большое пространство на части, как можно более мелкие фрагменты. И здесь все средства хороши: начиная от идеологических диверсий, морального разложения, холодной войны, экономической блокады и заканчивая прямыми военными ударами. Сетевые войны лежат где-то посередине.
Сетевые войны и классическая геополитика: взаимосвязь
Основанная на противостоянии цивилизаций суши и моря классическая геополитика понятием «теллурократия» («телос» — земля, «кратос» — власть) определяет власть суши, а понятием «талассократия» («талассо» — море) — власть моря. Данные цивилизационные типы формировались в течение столетий — взгляд с моря на сушу, восприятие человеком моря суши и взгляд с суши на море; «пираты моря» и «кочевники суши» — это то, что лежит в основе социологической модели этих двух типов цивилизаций. Цивилизация моря отличается некой социальной мобильностью, в то время как цивилизации суши больше соответствуют консервативные принципы.
