Глеб Мусихин - Очерки теории идеологий

Иными словами, существует много дискурсивных способов, чтобы усилить/смягчить наши/их позитивные/негативные проявления и поступки, а значит, идеологически пометить дискурс. В критическом дискурсивном анализе это достаточно устоявшееся теоретическое положение[16]. На основании этого можно попытаться обобщить определенные способы дискурсивного кодирования идеологий. При этом необходимо учитывать, что ни одна дискурсивная структура не может использоваться только как единственный способ осуществления коммуникативной функции, так как все эти структуры могут применяться по другим причинам и выполнять другие функции. Предложенная классификация уровней дискурса включает глобальный и локальный смыслы, лексику, синтаксис, фонетические структуры, риторические приемы, т. е. речь идет о Формах, Смыслах и Действиях. На каждом из этих уровней можно обнаружить кодификацию предполагаемых идеологий благодаря акцентуации или деакцентуации того или иного смысла.

Дискурсивное выражение идеологий

Контекст

Говорящий выступает как член определенной социальной группы и/или адресат членов данной группы; идеологически предвзятые контекстуальные модели: представление акта коммуникации и его участников в качестве членов идеологизированных групп.

Текст, дискурс, диалог

Общая стратегия: НАШЕ положительное действие/презентация; ИХ отрицательное действие/презентация:

• подчеркивание НАШИХ положительных качеств и ИХ отрицательных качеств;

• затушевывание НАШИХ отрицательных качеств и ИХ положительных качеств.

Смыслы

Основные темы обсуждения (семантические макроструктуры):

• выбор/изменение позитивной/негативной темы обсуждения НАС/ИХ.

Вторичные смыслы и согласования:

• позитивный/негативный смысл для НАС/НИХ;

• проявление смысла: явное против скрытого;

• ясность смысла: ясный против туманного;

• детализация смысла: подробный/изящно сформулированный против упрощенного/грубо сформулированного;

• уровень смысла: обобщенный против конкретного, излишне детализированного;

• модальность смысла: «МЫ должны» против «ОНИ обязаны»;

• очевидность смысла: «МЫ владеем истиной» против «ОНИ заблуждаются»;

• уход от ответственности (отказ от НАШИХ плохих качеств): «Мы не националисты, но…».

Лексикон

Выбор позитивных/негативных определений для НАС/ НИХ (например, «борцы за свободу» против «террористов»). Форма

Синтаксис: подчеркивание/затушевывание позитивных/ негативных НАШИХ/ИХ действий:

• активное наклонение против пассивного наклонения («Бастующие водители парализовали работу общественного транспорта» против «Работа общественного транспорта была парализована»);

• полные предложения против субстантивных («Демонстрация рабочих, несогласных с…» против «Демонстрация несогласных»).

Способы произнесения: интонация, подчеркивание/затушевывание НАШЕГО/ИХ добра/зла.

Формат: схемы, общие формы, заголовки Позитивное/'негативное обозначение НАС/ИХ:

• топики (заголовки, рубрики, резюме, выводы) против вторичных текстовых форм;

• структура аргументации (стереотипные аргументы: «Для их же блага»).

Риторические конструкции: подчеркивание/затушевывание НАШЕГО/ИХ добра/зла через:

• формы: повторы;

• смыслы: сравнения, метафоры, метонимии («не согласны с Путиным» вместо «не согласны с политикой Путина»), ирония, эфемизмы, гиперболы, игра цифрами и т. д.

Действие

Речевые и коммуникативные действия и взаимодействия:

• речевые действия, которые предполагают НАШЕ/ ИХ добро/зло: обещания, обвинения и т. д.;

• стратегии взаимодействия, которые предполагают НАШЕ/ИХ добро/зло: кооперация, соглашение.

Одной из основных проблем дискурсивного анализа является преднамеренность. Суть данной проблемы в следующем: в ходе такого анализа нам сложно со стопроцентной уверенностью утверждать, что использование тех или иных речевых конструкций носило характер идеологической ангажированности, а не было автономным свойством литературного стиля, а значит, не находилось под сознательным политическим контролем [Brand, 1984]. Политическая некорректность в высказываниях может и не нести в себе политического несогласия с политически корректным высказыванием, так как может находиться вообще вне рамок политического дискурса: озвучивание бытовой ксенофобии может не содержать элементов националистического дискурса, хотя формально бывает сильно на него похоже.

Сложность для дискурсивного анализа идеологий состоит в том, что мы не можем наблюдать намерения, а значит, никогда не сможем подтвердить исследование преднамеренного идеологического дискурса данными количественных социологических исследований.

Кроме того, дискурсивный анализ сосредоточивается на говорящих, однако есть еще и слушающие, которые воспринимают информацию зачастую не так, как хотят говорящие. При этом основное значение восприятия состоит в ожидаемых социальных последствиях, а не в хороших или плохих намерениях. Если идеологический дискурс говорящих столкнется с идеологически чуждыми слушающими, возникнет политический конфликт, несмотря на «добрые намерения» говорящих.

Идеологическая преднамеренность, дающая возможность для проведения корректного дискурсивного анализа, может быть определена только контекстуально: перед тем как начать анализ речевых ситуаций и конструкций, необходимо определить степень возможной идеологической преднамеренности данных ситуаций и конструкций. Например, очевидно, что предвыборные речи кандидата в президенты будут идеологически пристрастны со стопроцентной вероятностью, и весь инструментарий дискурсивного анализа здесь уместен.

Еще одной проблемой является собственно идеологическое толкование. Структуры дискурса имеют много когнитивных интерактивных и социальных функций, и ни одна из этих структур не является исключительно идеологической. Идеологическая функция может проявиться в том или ином дискурсе как в зависимости от предвзятости текста, так и в соответствии с предвзятым контекстом. Например, когда мы смягчаем описание нашей деятельности и ослабляем значение ответственности за негативные последствия наших действий, мы тем самым на конкретном примере стараемся реализовать стратегию идеологического дискурса, направленного на положительную внутригрупповую самопрезентацию.

Исходя из сказанного выше при интерпретации дискурсов нужно соблюдать определенную осторожность. Пассивная форма глаголов или безличная форма предложений может использоваться не в целях идеологической предвзятости, а в ситуации, когда просто неизвестны субъекты действия или акцент делается не на активных участниках событий, а на тех, кого эти события затрагивают. Это лишний раз подчеркивает значение контекста, в котором формируется тот или иной дискурс.

Помимо изложенного выше не нужно забывать, что теория идеологического дискурса в качестве отдельного компонента обязательно включает контекстуализацию, формируемую в терминах субъективных контекстуальных моделей участников дискурса. Эти модели с неизбежностью являются динамическими и обозначают постоянно обновляемую коммуникативную ситуацию, в которой находятся участники речевой ситуации или читаемый текст в тот или иной момент времени. Контекстуальная модель обладает очевидной способностью к конкретному пониманию дискурса и к созданию последнего. При этом данные контекстуальные модели могут быть идеологически предвзятыми (например, когда говорящие оценивают своих собеседников в терминах либерализма, консерватизма, социализма и т. д., хотя разговор может и не касаться идеологических вопросов непосредственно). Иными словами, идеологизированный контекст либо порождает идеологический дискурс, либо ведет к его идеологизации (изначально нейтральный дискурс подвергается идеологической интерпретации). С одной стороны, это может вести к своеобразному идеологическому «кодированию» дискурса, когда «посвященные» посылают и улавливают идеологические сигналы там, где остальные не замечают их. С другой стороны, может иметь место «приписывание» дискурсу идеологических признаков в ситуации, когда слушающие знают об идеологической ангажированности говорящего и поэтому воспринимают его слова как идеологическое послание.

Отдельную проблему представляют допущения, на которых основано отношение знания и идеологии. Самое устойчивое понимание идеологии противопоставляет ее «истинному» знанию. Однако если посмотреть на понимание знания не семантически, а прагматически, то выяснится, что знания – это во многом консенсус между теорией познания и конкретным набором информации, которой владеет то или иное общество. Это превращает истинное знание в относительное и интерсубъективное (если смотреть на него со стороны) и в то же время делает его «объективным» в масштабах социальных и культурных установок данного общества.