Михаил Ходаренок - Щит и Меч нашей Родины
Между тем на повестку дня выходят чрезвычайно важные вопросы, связанные напрямую с обеспечением национальной безопасности России. Выдержит ли наше офицерство четвертый удар? Не начнутся ли в его самосознании и психологии разрушительные процессы, которые не удастся потом восстановить даже резким повышением денежного содержания?
Увы, обоснованные, развернутые и обнадеживающие ответы на них пока не прозвучали…
Оправдание для дураков
«Тяжело в учении – легко в бою». Вот, пожалуй, наиболее популярный ходовой завет, которым руководствовались и продолжают руководствоваться наши Вооруженные Силы. Эти слова приписывают Александру Васильевичу Суворову. Однако при тщательном изучении теоретического наследия великого полководца выясняется, что ничего подобного он не говорил. На самом деле генералиссимус утверждал, что «легко в учении – тяжело в походе, тяжело в учении – легко в походе». Причем не совсем понятно, что князь Италийский подразумевал под термином «поход» – марш, выдвижение в район боевых действий, бой, сражение, кампанию. Гениальный военный мыслитель в своих сочинениях, к сожалению, нигде этого так и не раскрыл. Более того, приведенная выше фраза («легко в учении – тяжело в походе, тяжело в учении – легко в походе») впервые прозвучала не в наставлениях, приказах, инструкциях и рапортах военачальника, а в одном из его частных писем. Что характерно: в важнейшие сочинения Александра Васильевича – «Полковое учреждение» и «Науку побеждать» она им не была включена.
В других своих высказываниях Суворов как будто бы себе же противоречит, заявляя, что «солдаты учение любят, лишь бы кратко и с толком». Это, согласитесь, особой тяжести в организации боевой подготовки не подразумевает. Но здраво поразмыслив, приходишь к следующему выводу: занятия с бойцами должны быть тщательно продуманы, организованы, проводиться в течение установленного времени и с надлежащей результативностью. Вот что имел в виду легендарный победитель поляков, турок и французов. Если же слово «поход» у генералиссимуса все-таки означает маршевую подготовку войск, то и тут со словами «тяжело в учении» как-то не очень складывается. Обратимся к «Науке побеждать» (раздел «Три воинских искусства»), где столь много внимания уделяется передислокации войск в намеченный пункт. В частности, давая указания по замыслу марша, полководец заключает: «По сей быстроте и люди не устали». То есть не собирался Александр Васильевич на столь знаменитых суворовских переходах личный состав доводить до полного физического изнеможения.
Однако нельзя не отметить следующее. Будни Советской и современной Российской армии свидетельствуют: первая половина якобы произнесенной Суворовым фразы (насчет того, чтоб на учении было тяжело) – своего рода особо важное указание, которое исполняется постоянно и неукоснительно. А вот насчет второй половины – легкости в бою, особенно в начальный период любого вооруженного конфликта – с этим почему-то не очень получается. Обычно не готовы ни к чему, хотя «тяжести» при организации оперативной и боевой подготовки уделяли в мирное время первостепенное внимание. Что даже подтверждается образчиками солдатского фольклора. Бестолковщина в ходе занятий там обычно присутствует в изобилии, а вот легкость в бою не встречается.
Не совсем понятно, почему в учении в принципе должно быть всенепременно тяжело. По каким таким причинам? И что, собственно, хотят обозначить этим словом? Вполне объяснимую усталость после выполнения всех намеченных задач в установленные сроки или измотанность людей вследствие безграмотности командиров, гонявших их без пользы и толка? Одним словом, завет «тяжело в учении – легко в бою» надо применять с очень и очень большой осторожностью. Чувство меры необходимо тут, как, наверное, нигде.
Более того, этот завет зачастую охотно используется генералами и старшими офицерами, чьи организаторские способности не соответствуют занимаемой должности. Поскольку на то, что учение обязательно должно быть «тяжелым», подобные «отцы-командиры» стремятся списать все безобразия, которые обычно имеют место в ходе маневров различного масштаба. Не накормил личный состав горячей пищей после многочасового марша – «тяжело в учении», заморозил бойцов в поле вместо организации обогрева – опять «тяжело в учении», не давал никому спать в течение трех суток вместо разумной организации посменной боевой деятельности – и вновь «тяжело в учении».
Хорошо известно, что подразделения и части будут действовать на войне точно так же, как они до этого осваивали боевую подготовку (и вся военная история подтверждает, что никаких иных вариантов тут нет и быть не может). Если ратная учеба в ротах, батальонах и полках превращалась исключительно в испытание на выносливость и выживание, то никаких умений и навыков они на поле сражения не продемонстрируют. Короче говоря, коли все военные премудрости в мирное время заколачивались в солдат и сержантов исключительно «через задницу» да еще и с большим трудом, то соответствующее «мастерство» они явят и в ходе вооруженной борьбы. Поэтому высокая организация боевой подготовки все же гораздо предпочтительнее, чем пресловутое «тяжело в учении».
Время политруков прошло
Ни для кого не секрет, что казарменное насилие в армии и на флоте никуда не делось. При этом дедовщина во многом связана с этническими и религиозными факторами. По сути в частях и подразделениях Российской армии идет настоящее противоборство между военнослужащими, призванными из республик Северного Кавказа, и уроженцами прочих регионов РФ.
Какие же меры предлагаются для решения этой проблемы? Одна из них уже озвучена – возможное комплектование соединений по национальному или конфессиональному признаку. Но большинство специалистов, знакомых с современными отечественными реалиями, считают данный путь абсолютно неприемлемым.
Другой способ прекращения побоищ и избиений, по мнению ряда экспертов, – возрождение на новой основе института замполитов. Более того, считается, что опыт покойного Главпура якобы известен и опробован на практике во многих цивилизованных странах. Надо сказать, что подобная ересь генерируется, как правило, либо самими бывшими политработниками, либо некоторыми публицистами. При этом наследники и почитатели «комиссаров в кожаных тужурках» в подтверждение своих тезисов риторически возглашают: «Кто будет сегодня конкретно работать с солдатами? Кто займется укреплением их морально-психологических качеств? Таких офицеров, к сожалению, фактически нет сейчас в армии, что очень тревожит экспертное сообщество».
Что понимается под экспертным сообществом в данном случае – не совсем ясно. Теперь непосредственно о политработниках/воспитателях. За всю без малого двенадцативековую историю Российского государства в дружинах, ратях и войсках, защищавших его от внешних угроз, отстаивавших интересы державы на поле брани, никогда не было никаких воспитательных структур (за исключением краткого 73-летнего периода советской власти).
Например, перед Бородинским сражением в 1812 году никто не выпускал боевых листков и стенгазет, не произносил зажигательных речей, не строчил при свете костра на лежащем на барабане листке бумаги: коли завтра сложу голову, желаю, мол, числиться в рядах самых верных царских слуг. Помолились накануне иконе Смоленской Божией Матери – и в битву. И как дрались! Французы взяли в плен менее одной тысячи русских воинов (существенно менее одного процента от первоначальной численности русской армии), да и то в основном израненных. То есть добровольно подчиненные фельдмаршала Голенищева-Кутузова в плен не сдавались.
И совершенно иная картина наблюдалась в СССР в период Великой Отечественной войны – недостатка в политруках и комиссарах в Красной армии вроде бы не ощущалось, а миллион советских граждан оказались на службе в вермахте. В то же время за шесть лет Второй мировой в той же Великобритании никто не писал заявлений типа «В бой хочу идти лейбористом» или «Если погибну, прошу считать меня консерватором», а классических предателей у англичан – раз-два и обчелся.
В этой связи надо отметить, что Верховный главнокомандующий маршал Сталин к эффективности политработы после первого года войны относился весьма и весьма скептически. Комиссаров отменил и больше полагался на приказы № 270 и № 227. Кстати, в ту пору имели место ситуации, которые позже при советской власти представить себе было абсолютно невозможно. В частности, член военного совета 1-го Белорусского фронта по воинскому званию – генерал-лейтенант, а командующие, например, артиллерией и инженерными войсками – генерал-полковники. То есть товарищ Сталин знал, что потерянная в спешке походная ленкомната никак не скажется на успехе сражения. А вот если план инженерного обеспечения фронтовой наступательной операции разработан неграмотно или с большими огрехами – жди беды. Следовательно, людей ценили по вкладу в победу, а не по длине языка. При политработниках же Хрущеве и Брежневе ситуация резко изменилась. И теперь в самом страшном сне начальник артиллерии, к примеру, округа не мог себе представить, что его звание выше звания члена военного совета.
